London is new Chicago

      Психологические группы, как ни странно, действительно помогали справиться с отрицательными эмоциями. Фред успокоился и даже даже позвонил отцу, поблагодарив за то, что тот помог избежать трибунала.       Очередной сеанс, на котором говорили об отношениях, закончился смазано. Разговор не клеился, многие в группе потеряли близких, а у кого-то их вообще не было.       Фред задумчиво возвращался в свое логово. Накинутую на белую майку ветровку трепало порывами ветра.       Надвигалась гроза. Тяжелые тучи повисли над городом. Резко потемнело, трава на газонах стала отчетливо-зеленой, а графитовая седина асфальта проявилась во всей красе.       Мужчина остановился, порылся в карманах, нашел зажигалку и чиркнул ей и прикурил.       Одиночество, тонкие сигареты, которые ветер не успевает курить быстрее тебя, и Лондон.       В пустыне хорошо было собираться вечером за кальяном.       — Эй, мистер! — Его окликнул звонкий детский голос.       Пара мальчишек, спешили к нему. Старшему, вихрастому подростку, было явно не больше пятнадцати, он покровительственно держал за плечи младшего, прятавшего за пазухой что-то тяжелое. Объятие могло бы быть истолковано превратно, если бы парни не были так похожи. Чернявые, с темными глазами-вишнями, оба слишком серьезные для американских подростков, явно братья.       Фред тут же вспомнил, что неоднократно видел этих двоих. Они постоянно крутились у госпиталя, иногда даже присутствовали на занятиях, с любопытством глазели на присутствующих и жевали, иногда яблоки, иногда печенье. Психологи, кажется, не замечали их, поэтому Ланге решил, что это дети кого-то из местных: может быть, доктора, может, менеджера.       Старший подошел и протянул Фреду запечатанный конверт.       — Это письмо?       Юноша кивнул.       — Pizzini (*). — Итальянское слово, неизвестное Ланге, соскользнуло с искусанных губ подростка.       — Что? От кого?       — Прочитайте, мистер. Вам нужно будет ответить, — сказал парень, и не дожидаясь ответа, сунул конверт Фреду, взял брата за руку и пошел прочь. Полковник успел только заметить, как из-под куртки младшего высунулась маленькая черная собачья голова.       «Вот же отвратительное создание! — Фред возвращался в общежитие, периодически смахивая с лица тяжелые капли медленно начинавшегося ливня, — И кто только придумал доверить мальчишкам эту шавку? У пацанов должна быть настоящая собака.»       Он с досадой вспомнил, в юности ему так и не купили овчарку, а пес отца, огромный грифельно-серый дог, по кличке Лорд, был настолько неуправляемым, что большую часть времени либо сидел на привязи, либо носился по саду, сбивая гортензии, заботливо посаженные матерью, и перекапывая грядки со сладким горошком.       Мужчине не терпелось открыть и прочесть письмо, пусть бы оно даже было частью детской игры. Он только хотел сделать это не под набирающим силу ливнем.       Вернувшись в свою маленькую полупустую съемную квартирку, казавшуюся хоромами по сравнению с военной палаткой и жилищем нищего в сравнении с домом отца, Фред скинул насквозь промокшую ветровку, не разуваясь, прошел в кухню и сделал себе чаю.       Привычка, которой его научила пустыня. Сначала чай, потом — все остальное.       Оттуда он привез и два стеклянных бокала без ручки, подарок одного азиата, чью семью он вытащил из горящей хибары. Отказываться было неудобно, пришлось взять. Теперь эти незамысловатые стекляшки были единственным напоминанием о его блестящей военной карьере.       Ладно, нечего прибедняться, у меня остались еще шрамы, кое-какие документы, и черт бы его побрал, умение надирать задницы.       Фред, когда оставался один, а это в последнее время было его перманентным состоянием, наливал себе два стакана чая. Ставил друг напротив друга, и выпивал по очереди.       Вот и сейчас, он отхлебнул обжигающую темно-коричневую жидкость, выдохнул, достал втрое сложенный конверт из заднего кармана потертых джинс, развернул, аккуратно разгладив на столе ладонью, вскрыл и достал письмо, набранное на печатной машинке. Ладно хоть не клинопись на глиняной табличке.       Бумага неравномерно намокла, чернила слегка поплыли.       Да благословит тебя Бог, дорогой Фреддо!       Это что, секта?       Смею предположить, что ты хотел бы избавиться от навязчивого наблюдающего ока Господня и получить в собственность некоторый предмет, так милый твоему сердцу, но недоступный. Я говорю о Цапле, милый крестник.       Цапля? Откуда они знают о ней?       Такие желания свойственны многим.       Все мы грешники, Фреддо. Я так же имею порочные желания в отношении материальных вещей.       Очень грешен.       Глупо предполагать, что ему нужно что-то, что есть у меня. Я могу помочь ему достать какую-то вещь.       Если же ты захочешь облегчить свою душу и исповедаться, передай свой ответ, каким бы он ни был, в устном или письменном виде одному из моих внучатых племянников.       Хочет встретиться.       Да ведет тебя Господь путем праведных!       Твой крестный отец.       Забытый чай остывал на крохотном белом столе.       Сколько же прошло времени?       Стаканы поблескивали в свете люстры, слишком тусклой, чтобы перечитывать послание без вреда для глаз.       «Предложение работы в обмен на освобождение от слежки и винтовку? Попахивает игрой в мафию. Что ж, от наблюдения меня не смог избавить даже собственный папаша, стоит дать шанс крестному. Пожалуй, сыграем,» — подумал Фред, отправляясь спать.