Самый темный час - перед рассветом

В тот вечер Киппс не ждал гостей. Он вообще никогда не ждал гостей, но после ухода из агентства и вовсе чувствовал себя песчинкой, затерянной в стылой озёрной воде. Его мир раньше сводился к агентству Фиттис, и так легко было принять его торжественную красоту за свою собственную реальность, закрывая глаза на блеклую тесную квартирку, такую же пустую, как и его настоящая жизнь. От блеска рапиры, от магниевых вспышек, от мертвенного сияния эктоплазмы мир казался калейдоскопически ярким, и его собственное, рыжее стёклышко было сердцем картинки. Теперь же ничего этого не осталось, и наблюдать за другими агентами было мучительно, пусть понял он это совсем не сразу. Сначала ещё был собой доволен — так гладко перебрался из агентов в наблюдатели, с таким стартом можно было бы стать не последним человеком в агентстве со временем. А потом было дело каннибала из Илинга, гремящая жестянка зубов и бледный, встрепанный Локвуд, из-за которого у него сердце на секунду оборвалось. Нет, он понял все не тогда, уже позже, когда воспоминания о той ночи слегка выцвели, как потускнела слегка и память о стучавшей в висках крови, когда он подался вперёд, чтобы поцеловать Локвуда; тогда-то под ярким слоем наносного стало видно неприглядную правду: он не хотел идти этим путем. Он не хотел сидеть за защитными барьерами и посылать детей сражаться со смертью, которой сам больше не видел. Метавшаяся по дому команда Локвуда напоминала ему какое-то странное театральное действо, в котором место главного героя пустовало. Такая вот художественная условность: смотри до скончания жизни на борьбу со злом, не видя противника. Дерьмо. Он не хотел этого. Такое существование бы было как втирание соли с железными опилками в расцарапанную кожу десятилетиями. Ему нравилось быть агентом и быть особенным, но оказаться после этого выброшенным на берег, как отработанному материалу — нет, ни за что. Он собирался найти другой путь, если только пучина безразличия не победит и не затянет в свое вязкое нутро — он уже чувствовал, как становилось тяжелее найти поводы, чтобы выйти из дома, как рассыпались все его планы ещё при попытке хотя бы возвести из них карточный домик. Друзей у него практически не было — вернее, вроде бы была куча народу, с кем он был знаком, но никого из тех, кто мог бы заглянуть к нему, встряхнуть хорошенько и сказать: очнись, я знаю, что тебе нужно. Квилл неохотно поднялся, пригладил встрепанные волосы и открыл дверь. На пороге стоял Локвуд и почти сиял. На лице его не было ни тени смущения, ни единого намека на то, что он помнил о случившемся тогда, на предрассветом дворе в Илинге. — Пенелопа сказала, ты ушел из агентства. Я знаю, что тебе нужно, — ухмыльнулся он. — Мы едем в кишащую призраками деревню, и ты едешь с нами. Квилл посмотрел на него, видимо, с таким острым недоверием, что Локвуд даже рассмеялся и кивнул: — Я серьезно. Поезд завтра в час тридцать, и тебе бы лучше не опаздывать. Квилл от возмущения даже выпрямился и категорично сложил руки на груди. Что он там говорил?.. Было бы хорошо, если бы его кто-то встряхнул и сказал что знает, что ему нужно? Забудьте, просто забудьте. — Локвуд, ты не у себя в агентстве, а я не твоя дрессированная собачка, умирающая от обожания к тебе из-за любого знака внимания. Ну, ладно, тут он слегка покривил душой — он действительно чувствовал предательский сладкий холодок в груди, стоило Локвуду задержать на нем взгляд. Но это не значит, что ему это, черт возьми, нравилось. Или что он был готов в этом признаться. Локвуд протиснулся мимо него в прихожую, а затем прошел в комнатку и непринужденно уселся на один из стульев. У Квилла даже как-то не нашлось слов это прокомментировать, и он, помедлив, сердито плюхнулся за стол напротив. — Чаю? — хмуро спросил он, надеясь, что весь его вид подсказывал, что лучше бы тому не соглашаться. — Было бы очень любезно с твоей стороны, — не моргнув глазом, кивнул Локвуд. Квилл был уверен, что на самом деле это все были бесконечные маски Локвуда и бравада, потому что не мог тот не помнить о… гм, скажем так, ситуации в Илинге. И вообще, у него должна была быть веская причина, чтобы разузнать его адрес и придти самому, и вряд ли подобная причина могла кого-то порадовать. Но выглядел Энтони так, будто у него не было дел важнее и приятнее, чем сидеть здесь и ждать от него вопросов по поводу деревни призраков. Квилл принялся сердито заваривать чай, но к моменту, когда перед ними на столе появились полные чашки и даже кое-какое печенье, его раздражение поутихло и всё-таки сменилось любопытством. Он же сам днями думал о том, что ему нужна была какая-то встряска. И даже если смертельная опасность не взбодрит его, то уж вид Люси, вешающейся на Локвуда, точно отвлечет его от тоскливых мыслей о пустой жизни. Сейчас казалось, что страдать, как сопливая идиотка, по человеку, с которым никогда ничего не будет и быть не может, и то вариант получше, чем думать о будущем. А может его и вовсе ночью коснется какая-нибудь призрачная тварь, и тогда вообще больше не придется решать никакие проблемы, никогда, в принципе. Мысленно Квилл согласился с этими доводами: надо было и правда ехать, неважно, зачем он им сдался. Вслух же он сказал: — Ни за что, Локвуд. Зачем тебе это? Дара у меня больше нет, твоя команда меня терпеть не может — с тобой во главе, между прочим — и не думаю, что обладаю какими-то такими знаниями, которые за полдня в библиотеке не нароет твой Каббинс. И сложил руки на груди из чистого упрямства. Локвуд, до того сидевший, откинувшись на спинку стула и чуть ли не покачиваясь на нем, подался вперёд, опираясь локтями о столешницу и, понизив голос, доверительно сообщил: — Твой опыт бы нам действительно пригодился, и зову я тебя совершенно серьезно. Ты же пока не нашел нового занятия? Считай это ярким завершением своей карьеры. — Даже если бы я искал яркого завершения, как ты говоришь, все равно не вижу, в чем ваша выгода. Локвуд пожал плечами, уставившись в чашку, и не сразу ответил. — Ты долго работал в крутом агентстве. Выброс очень большой, и нам сгодится вся помощь, которую мы можем получить, даже бывших оперативников, — Локвуд пожевал губами, ещё раз пожал плечами и поднялся. — Подумай. Поезд отходит завтра в половину второго от вокзала Ватерлоо. Квилл покачал головой и поднялся следом, чтобы проводить Локвуда до двери. Две почти нетронутые чашки чая исходили паром на столе. На пороге тот остановился, оглянулся на него с каким-то неясным выражением на лице, и, ухмыльнувшись — вдруг словно на что-то решился — добавил: — В конце концов, сможешь лично проследить, чтобы я не сдох там, — и захлопнул за собой дверь прямо перед носом Квилла, словно ставя точку в этом странном разговоре. Квилл стоял, растерянно разглядывая до боли знакомую дверь, и чувствовал, как удушающая волна краски начала затапливать его, жаркая и беспощадная. И что, ради всего святого, это сейчас было? Намек на то, что Локвуд обо всем помнит? Что он — быть такого не может — не против? Или наоборот, это намек, что он может пустить ужасные слухи о нем, и тогда точно его жизнь не обернется ничем хорошим? Или, быть может, Локвуд и правда идиот, и даже сам не понял, что именно он сказал? Квилл шумно выдохнул и прислонился лбом к прохладному дереву входной двери. Хотелось простоять так несколько часов, если не жизней, с абсолютно пустой головой, но надо было идти паковать вещи, чтобы не опоздать завтра на поезд.