you're the closest to heaven (that i'll ever be)

Все всегда уходят, но ты не можешь их винить. Ведь дело не в тебе. Ты всегда в стороне. Всегда есть кто-то, кому больнее, чем тебе, и ты это принимаешь. Твоя история любви с Финном должна была быть грандиозной, но та история была совсем не о любви. Был Финн, Рэйвен и ты, глядящая сквозь окно его предательства. Каждый человек – главный герой в собственной жизни. Каждый, кроме тебя, потому что даже в своей жизни ты герой второго плана, и ты слишком онемела, чтобы чувствовать боль. Ты смутно понимаешь, что такое друзья. Иногда Рэйвен и О смотрят на тебя так, словно ждут чего-то, чего ты не можешь им дать. Иногда они смотрят на тебя, словно ждут, когда ты сломаешься. Иногда они вовсе на тебя не смотрят, и тебе наконец становится проще дышать. Отец умирает на рассвете, и маме не разрешают его прооперировать. Эмоции могли навредить, позже подумаешь ты. Отец от тебя уходит, но твоей матери больно, и тебе остается только буравить взглядом рисунки на холодильнике. Всегда есть кто-то, чья боль глубже. Мама еще здесь, но она ушла вместе с отцом. Люди уходят. Проще уйти от них первой. И ты уходишь. Ускользаешь в ночи или смотришь на них, вскинув бровь, пока они не натянут одежду и не убегут, унося на кончике языка очередную историю о легендарной развратнице Гриффин. Языка, губах, жадных, жадных руках. Ты не уверена, было ли тебе плевать с самого начала или это пришло со временем, и тебе это не важно. Ты так привыкла к уходящим людям, что тебя приводят в шок те, кто хочет остаться. Потому что семейная жизнь – это значит оставаться, верно? Пока смерть не разлучит нас. Тебе пришлось самой в этом убедиться в лишенном любого запаха больничном коридоре. Мистер Вудс – высокий, уважаемый вдовец, настолько же мертвый внутри, как и твоя мать. А может и нет. Может, он просто рад наконец найти кого-то после смерти любви его жизни. Может, она не была любовью его жизни. Может, ей будет твоя мама. Может, твоя мама вовсе не мертва внутри, и она переворачивает страницу своей жизни и отправляется в приключение. Но ты не уверена, и ты таращишься на него во время ужина, на ходу придумывая истории. Он говорит, что у него тоже есть дочка. Он говорит, что она тебе понравится. Лекса Вудс, говорит он, и звенящая гордость в его голосе, вместе с тем, как он произносит ее имя, заставляет тебя поежиться. У нее идеальные оценки. Идеальный дом. Идеальный отец. Она скорее всего нюхает кокаин в одной из огромных спален и позволяет парням делать с собой то, что мистер Вудс в жизни не пробовал. Если это правда – вы станете отличными подругами. Мистер Вудс делает предложение твоей матери, на что она дрожащим голосом отвечает да, конечно, и хоть до свадьбы еще шесть месяцев, он настаивает, чтобы вы жили вместе как одна большая счастливая семья. Вы въезжаете в субботу. И, боже, Лекса прекрасна. // Она тихая. Это первое, что ты в ней заметила. И, боже, какая же это ложь. Ты замечаешь в ней далеко не что-то одно. Множество всего накрывает тебя с головой, и тебе с трудом удается со всем справиться. Ее губы, волосы, глаза и ключицы, и спокойная, уверенная осанка, и ты просто – ты просто хочешь ее встряхнуть, потому что это все не может быть настоящим. Она так далека от образа, что ты уже нарисовала у себя в голове, что поначалу ты чувствуешь себя немного оскорбленной. Она тихая. И холодная. Такая, такая холодная, что тебя трясет. Хочет ли она тепла так же, как и ты? Хочешь ли ты? // Ты – волна, но она – чертова скала, и вы сталкиваетесь и сталкиваетесь и сталкиваетесь. Ты просто хочешь подействовать ей на нервы. Но она тебе не позволяет. Ты кричишь и топочешь ногами, а ее единственный ответ – тихий щелчок дверного замка. Она такая тихая, что ты завидуешь ее способности всегда быть такой тихой с самой собой. Ей, должно быть, нравятся собственные мысли, думаешь ты. Ты замечаешь, как она тонет в них. Но – нет, это ты из тех, кто тонет в своих мыслях, силясь подняться на поверхность за воздухом, который дают тебе вечеринки, пустые дружбы и громкий секс. Она плавает в своих. Спокойно, медленно и грациозно. Она аккуратно расставляет твою обувь и выкладывает продукты для приготовления завтрака, тщательно отмеренные и подготовленные. Ты подстраиваешь свои интрижки так, чтобы она всегда была дома, когда они уходят, и ей плевать. Сначала она просит тебя быть тише. Чем громче ты становишься, тем реже она это делает. Если бы только она не была такой чертовски красивой. Это раздражает – что единственное, о чем она волнуется – это громкость твоих секскапад. Ты не знаешь, почему тебе хочется, чтобы ей было дело до чего-то еще. О чьих-то руках на тебе, и о чьих-то пальцах в тебе, и– О чьих-то кроме ее? Ты уходишь из дома на выходные, когда тебе впервые приходит в голову эта мысль. Ты имела сраную дерзость даже подумать о развращении цирковой пони мистера Вудса – вот только она не пони, верно? Она прямо как ты. Оставленная на улице, чтобы глядеть сквозь окно, пока ее отец закрыт в доме из печали и траура. Лекса уже к этому привыкла – ее мама давным-давно умерла. Ты не уверена, что хочешь к такому привыкать. Быть запертой. Тебе страшно, что ты уже начинаешь. Эти мысли – ты тонешь в этих мыслях, а ты не хочешь тонуть. Ты уже не уверена, чего именно хочешь. Лгунья. Ты хочешь ее. (Ты хочешь вернуть свою маму и отца, и ты просто хочешь нормальной жизни, где мысли – это не глубокое, беспокойное море, но мы не всегда получаем то, чего хотим. Если это не Лекса.) А ты хочешь Лексу. Ее взгляды быстрые, но они есть, и на первое время этого достаточно. Через неделю они будут дольше. Ты это организуешь. Если бы только она не была такой чертовски красивой. // Родители уезжают в очередное путешествие, и ты остаешься наедине с Лексой. Не прошло и месяца, а мама уже оставляет тебя наедине с девушкой, которую ты едва знаешь, в доме, который не твой. Лекса убирает твою обувь и бросает на тебя бесстрастные взгляды, когда уходят твои подстилки. Она раздражает. (Она завораживает.) Еда, которую она ест, отвратительная, и ты совершенно ее не понимаешь. Она словно берет вкусную еду и намеренно уничтожает в ней все вкусное. Она говорит, что это полезно. Ты говоришь, что это дерьмо. Тебе не нужно пробовать оладьи с отрубями, чтобы знать, что на вкус они как смерть и очко Сатаны. И тебе все равно никогда бы не довелось узнать. Лекса готовит только для себя. У каждой из вас есть отдельная полка в холодильнике. Ее – аккуратная, чистая и расставленная по цветам. А твоя пустая. Лекса верит в справедливость, и это справедливо – делить место, чтобы лишний раз не пересекаться. Лекса решила, что это не нужно. Вам не нужно становиться сестрами. Вам не нужно ничем становиться. Ты бы с ней согласилась, если бы она не была такой… Такой собой. Она отвернулась от тебя, прежде чем ты успела должным образом ее разочаровать, и это… Это неприятно. От этого тебе хочется доказать ей верность этого решения. (Ты ненавидишь, что все еще не перестаешь ее хотеть.) // Все меняется в одно, казалось бы, обычное утро среды. Его зовут Гленн или Грегг, он прекрасно глушит твои мысли, и ты ему позволяешь. Он остается на ночь и утром один раз доводит тебя до оргазма, но ты заставляешь его думать, что он сделал это дважды. Гленн/Грегг уходит с утвержденным превосходством и потешенным самолюбием. Гленн/Грегг доволен и самоуверен, и ты благодаришь все всевышние силы за то, что больше его не увидишь. Забавно, он думает, что он победил в этой ситуации. Все они так хотят, чтобы ими воспользовались. Лекса заходит домой, когда ты спускаешься по лестнице с Гленном/Греггом, смеясь над какой-то его шуткой. Она вернулась с утренней пробежки, и ее кожа сверкает от пота. Когда она на вас смотрит, ее беспристрастный взгляд дает сбой, и твой живот в ответ напрягается, прежде чем ты понимаешь, что происходит. Ей не нравится Гленн/Грегг. Больное наслаждение в твоем животе такое сильное, что ты даже идешь за ней на кухню, вышвырнув парня за дверь. Ты смотришь, как она аккуратно отмеривает все, что ей нужно для этих ужасных, отвратительных оладий. Она настолько погружена в процесс, что даже не замечает, что ты стоишь рядом и изучаешь ее взглядом. Ее, высокую, стройную, подтянутую и… Ты влетаешь на кухню, обрывая цепочку мыслей. Сейчас тебе не нужны такие мысли. (И все же ты намеренно ее касаешься, когда проходишь мимо, и напряжение ее спины вызывает у тебя забавные чувства.) Твоя сторона холодильника пустует, и у Лексы достаточно продуктов только на два оладушка. Она готовит только для себя, и не понимает, когда ты говоришь ей, что у тебя нет еды. Но сегодня события принимают неожиданный поворот для вас обеих. – Ты можешь позавтракать частью моей еды, если хочешь, – говорит она, пока ты ждешь, когда приготовится кофе. Ты чуть не прыскаешь со смеху, когда видишь напряжение на ее лице после этих слов. Ты не хочешь быть причиной ее напряжения. Иронично, учитывая, что именно этого ты добивалась с первого же дня переезда. Она еще раз бросает на тебя взгляд, и ты натягиваешь выражение искреннего ужаса. – Ага, конечно, только через мой труп, – сообщаешь ты. Она неосознанно расслабляет плечи и возвращается в состояние обычной Лексы. – Не приводи никого в эти выходные, пожалуйста, – говорит она. Вы обе знаете, что это «пожалуйста» – просто формальность. Это приказ, и ты кипишь, но она не дает тебе взорваться. – Я планирую заниматься. Отправьтесь куда-нибудь еще кроме моего дома. Единственная причина, по которой ты не даешь ей по лицу – это полное отсутствие любого осуждения в ее голосе. Единственная причина, по которой тебе немного хочется дать ей по лицу – это еще и полное отсутствие эмоций. Она констатирует факт. Ей нужно заниматься, а тебе нужно быть хорошей соседкой. И ты не из тех, кто упустит возможность сцепиться из-за какой-то ерунды. – Это и мой дом. Но Лекса не такая. Лекса вздыхает и пожимает плечами. А затем она молча уходит. Она часто так делает. Порой тебе кажется, что Лексе плевать на социальные нормы, уходящие чуть дальше простой вежливости. Порой тебе кажется, что она даже не знает об их существовании. В отместку ты крадешь у нее яйцо. У нее их еще одиннадцать штук в холодильнике, и оно все равно у тебя сгорает, потому что карма существует, и тебе бы не помешало ее почистить. Когда она возвращается из душа – тебя уже нет, и как бы ты ни старалась оттереть это чувство – тебе не удается избавиться от порхания в животе каждый раз, когда ты вспоминаешь ее лицо, когда она предложила тебе оладьи. И, серьезно, у кого вообще появляются бабочки в животе из-за оладий с отрубями? (Похоже, ты еще ненормальнее, чем тебе казалось.) // Ты не планировала возвращаться домой в субботу. В идеале, ты бы провела все выходные на тусовках. Пила, танцевала, курила и прожигала время с людьми, которых не вспомнишь на следующий день. (И дело не в том, что Лекса попросила тебя побыть вне дома. Тебе просто так захотелось.) Но это неважно. Все пошло не по плану, и в субботний день ты возвращаешься к дому Вудсов с Рэйвен и Октавией на хвосте. О не хочет пересекаться с братом, а Рэйвен – со своими родителями, так что остаешься только ты и твой новый дом, который, кажется, никогда не станет твоим. Может, так и будет. Ты все еще надеешься, что мама увидит в мистере Вудсе скучного, скучного мужчину и оставит его. Лексу тоже придется оставить. Оставить сливаться с холодными белыми стенами и холодными твердыми полами, оставить яркий зеленый выцветать и исчезать. Мысль пугает, и ты захлопываешь дверь чуть громче, чем нужно, выдергивая себя из рассуждений. Этот звук напрягает, и ты сверлишь взглядом дверь, прекрасно понимая, что она не виновата. – Воу, – присвистывает Рэйвен, заходя в гостиную и растягиваясь на диване. – Тебя какая муха за жопу укусила, Гриффин? – Она такая с самого утра, – соглашается Октавия, включая свою музыку и пролистывая песни, не вслушиваясь ни в одну из них. Новый блютуз-динамик Рэйвен особенно громкий, и ты думаешь, что Лекса, должно быть, схватила инфаркт от какофонии звуков, раздающейся в доме. Она дома? Это никогда не заметно. – Прошлая ночь тебе не помогла? Похоже, у Мерфи действительно хер с мизинец. – Фу! – ты моментально приходишь в ужас. У тебя за спиной были позорные перепихоны, но Мерфи? Не в этой жизни. – Я не– боже, О, это же пиздец. Он забил ванную, так что мне пришлось вломиться. Мы провели там буквально минут пять, прежде чем я его вышвырнула. – Ты закатываешь глаза. – Он писал сообщение. В сраной ванной. На тусовке. В доме, полном нажравшихся людей. – Хер, – соглашается Рэйвен. – Мизинчатый хер. Ты смотришь, как они смеются, и в этот момент ты понимаешь, что это – что они громкие. После проживания с Лексой ты начала думать об уместной громкости смеха. Ей богу, она тебя сломала. И оказывается, что она все же дома. Лица, что делают твои подруги, ясно об этом говорят. Улыбка Рэйвен меркнет, пока та смотрит тебе через плечо, и ты оборачиваешься. Тебя встречает глубокий зеленый, и тебе приходится приложить усилия, чтобы сделать вид, словно ты умеешь дышать. Чертова Лекса и ее несправедливо-прекрасное лицо. – Кларк, – цедит Лекса сквозь зубы. – Могли бы вы, пожалуйста, быть тише? Я пытаюсь заниматься. Ты не должна находить таким занимательным как она произносит пытаюсь, но ты находишь таким кучу всего, чего не должна. Так почему сейчас все должно быть по-другому? Почему она должна быть другой? Ты наклоняешь голову набок, изучая Лексу. На ней джинсы и рубашка, и тебе кажется это странным. Она дома. И эта одежда кажется не очень удобной. (Она смотрится на ней чертовски хорошо, но ты не собираешься говорить ей об этом.) Ты пожимаешь плечами. – Ну. У тебя есть наушники, не так ли? (Ты не должна находить ее сжатую челюсть сексуальной, но ты уже делаешь кучу всего того, что не должна.) Лекса поворачивается и уходит, оставляя тебя стоять и смотреть, как она поднимается по лестнице. А это огромная лестница. Холодная и красивая, как и все в этом доме. Как и Лекса. Элегантная и пустая. Ты не в первый раз задумываешься, правдива ли хоть одна твоя догадка о Лексе. Она почти не дает тебе никакой информации. Но честно ли использовать догадки и ярлыки просто потому что она не делится правдой, какой бы эта правда ни была? Пальцы Лексы танцуют по лестничным перилам, пока она поднимается. Эти пальцы, ловкие и изящные, совсем не похожи на твои короткие и толстые. Тебе кажется, что они, должно быть, знакомы с кисточками и карандашами. Или с клавишами пианино, блестящими и отполированными от частого использования. Или, возможно, с ручками, крепкими, тяжелыми и металлическими, наполняющими бумагу словами, что рисуют картины прямиком из разума и души Лексы. Ручки. Ты уверена, что это ручки. (Знакомы ли эти пальцы с тем, какая женщина внутри, горячая, бархатная и шелковая?) (А ты бы этого хотела?) С каких пор Лекса – постоянная мысль в твоей голове? – Твоя сестра – та еще сучка, – говорит Рэйвен, пока ты наблюдаешь за уходом Лексы, и, боже, нет, они не будут об этом говорить. – Ни хрена она мне не сестра. Со второго этажа доносится хлопок двери. // Ты не можешь решить, была ли идея выйти из комнаты хорошей или ужасной. Когда полотенце Лексы падает на пол, ты склоняешься к хорошей. Даже гениальной. Тебе просто повезло – одновременно иронично и неиронично – что в этот же день ты встретилась с почти голой Лексой посреди лестницы. Она вытирает полотенцем волосы, напевает себе под нос и поначалу тебя не видит. Но ты ее видишь. Боже, ты ее видишь. На ней надеты боксеры, открывающие ее длинные, подтянутые ноги, и – и это все. Больше ничего. Лекса, боксеры и полотенце в волосах. И она – черт, ее словно отфотошопили. Да, ты обращала внимание на ее тело. Ты знала, что оно неплохое. Ты знала, что она занимается спортом. Но как она выглядит под этой интеллигентной одеждой – это просто нечестно. Ее словно высекли из мрамора. Каждая мышца одновременно выражена и плавна, и играет под кожей, пока ее руки вытирают волосы, вода с которых капает ей на грудь и живот, и- У нее есть пресс? Воздух шумно покидает твои легкие, когда ты вспоминаешь, как нужно дышать, и в этот момент Лекса застывает, замерев на месте прямо перед тобой, и, бля. От шока ее пресс напрягается, и тебе едва удается подавить чертов стон. А затем ее полотенце падает на пол. Она выглядит абсолютно подавленной. Ты не знаешь, как выглядишь ты. Ты лишь надеешься, что твое лицо не выдает то, что ты чувствуешь, потому что коридор становится слишком душным, а твои глаза никак не могут остановиться, бегая взглядом по ее телу. И ты не можешь их в этом винить. Ты ловишь себя на желании самой пробежаться по ее телу, и тебе плевать. Сейчас тебе нет дела ни до чего, кроме обнаженной Лексы перед собой. Тебе нужно остановиться, ты это знаешь. Смотреть куда угодно, но не на нее. Это нарушение границ и крайне грубо. Но ты просто не можешь. Она – самое прекрасное зрелище, что тебе когда-либо доводилось видеть. Лексе это надоедает. – Ты можешь отвернуться? – отрезает она. Впервые с момента вашей встречи тебе искренне хочется извиниться, но пока что ты не доверяешь себе говорить. Поэтому ты молча повинуешься, надеясь, что она уловит твое раскаяние. Ты не уверена, что ты раскаиваешься, но сейчас твои мысли скачут от одной к другой. Дверь в комнату Лексы хлопает второй раз за день, и ты наконец отпускаешь лестничные перила. Ты даже не поняла, что за них держишься. Все, о чем ты думаешь – это ее тело и глаза, широкие и напряженные. Слишком гордые, чтобы позволить тебе увидеть изумление. Держат оборону даже в подобной ситуации. Но ее тело– Ты на автопилоте доходишь до комнаты. Ванна. Включенный кран. Холодная вода на щеке. Капли, стекающие по груди Лексы и оставляющие за собой мокрые следы. Блять. Ты падаешь в кровать, ощущая себя пьяной. Обкуренной. Ты не можешь выкинуть ее из головы. В последнее время она там часто. Ты не станешь врать – ты представляла ее в парочке откровенных положений. Она привлекательная. Ты – человек. В этом нет ничего удивительного. Но ты никогда себя так не чувствовала. Жарко и холодно одновременно, с вставшими на коже мурашками и горячей болью внизу живота. Ты вспоминаешь, как ее руки потянулись вытереть волосы. Ее выраженные бицепсы, сильные, но изящные. Лекса – не перекаченная и жесткая, как некоторые люди, с которыми ты спала. Она… красивая. Она прекрасная. Ты запускаешь пальцы внутрь себя, прежде чем осознаешь, что ты делаешь. В тебе появляется резкая потребность, которую ты просто обязана удовлетворить, дабы не взорваться. Ты не можешь поверить, насколько ты из-за нее влажная. Ты просто смотрела на нее. (Это похоже на жажду.) Ты смотрела на нее, но видела не ее; или, по крайней мере, видела не только ее. Ты видела, что она может сделать. С тобой. Длинные ноги, которые могут обнять тебя за талию, сильные плечи, в которые можно впиться ногтями, подтянутые руки, удерживающие тебя на весу, пока мощные бедра раз за разом касаются твоих- Ты кончаешь, прижимая ладонь ко рту, потому что тебе почему-то не хочется, чтобы она услышала, что ты себя ублажаешь. Под мысли о ней. Потому что… слышать, как ты трахаешься с другими – это одно. Это не такое личное. А что насчет мастурбации под мысли о том, как она тебя трахает? Пока ты пытаешься отдышаться – в твоей голове пробегает мысль. Ты не можешь о ней забыть. Это факт. Черт, да ты только что кончила, представляя ее. И может на твои рассуждения влияет недавний оргазм, но ты видишь единственное логичное решение. Тебе нужно избавиться от нее. Одна ночь – и она станет как и другие. Как и все другие. А для нее ты тоже станешь тем, чем являешься для других. // Прошла уже почти неделя с той встречи с Лексой на лестнице, и ты бы соврала, если бы сказала, что перестала о ней думать. Ты уже знала, что на ней зациклена, но сейчас она стала чем-то вроде зависимости. Ты не можешь выкинуть ее из головы. Она так тебя отвлекает, что ты забываешь особенно громко стонать, трахаясь со случайными людьми. В каком-то смысле это забавно – раньше, когда ты думала о ней во время секса, в твоем воображении ее не было в комнате, она сидела где-то в доме, раздраженно жмурясь и сжимая тонкими пальцами ручку. Теперь, после того, как ты встретилась с практически голой Лексой в коридоре – после того, как ты кончила от мыслей о ней – теперь она очень даже присутствует в одном с тобой помещении. Теперь вместо того, чтобы представлять ее раздражение, ты просто представляешь ее. С другой стороны, достигнуть оргазмов с ней в твоей голове теперь гораздо проще. И только когда чуть не выкрикиваешь ее имя в постели с другой девушкой, ты понимаешь, что это нужно остановить. Или поставить на паузу. Это нездорово. Поэтому в пятницу ты возвращаешься из школы и двигаешься прямиком в комнату, роясь в шкафу и решительно скидывая с себя одежду до нижнего белья. Сегодня пятница. У Рэйвен вечеринка, что означает бесплатное бухло благодаря парням из колледжей. И означает просто парней из колледжей. Парни – это хорошо. Безопасно. С ними почти никогда не натыкаешься на прилипчивость, «позвони мне» и прочую херню, на которую ты еще не нашла отмазки. (Их нельзя сравнить с Лексой.) Нет. Хватит. Больше никакой Лексы. Вот только Лекса явно не в курсе твоих планов, потому что когда ты поднимаешь взгляд, дабы критически осмотреть себя в зеркало, то встречаешься с зелеными глазами, широкими и шокированными. Оу. Дверь. Ну что ж. Упс. Лекса стоит в коридоре прямо у двери в твою комнату, и похоже, что она вот-вот схватит аневризму. У нее явно происходит какая-то внутренняя битва, и она никак не может остановить на чем-то взгляд. Ты не можешь ее винить. Уж кому, как не тебе знать, как она себя чувствует. Если это карма, то ты не против. Глаза Лексы пробегают в опасной близости от твоей груди, и ты мысленно хвалишь себя за свой утренний выбор именно этого лифчика. Он пунцовый и, судя по темнеющему взгляду Лексы, явно справляется со своей задачей. Но, будучи идеально-правильной девочкой, она быстро поднимает взгляд на твои глаза. Твоя ухмылка ленивая и самодовольная. – Нравится вид? – Нет, – ее голос хриплый, и ты ухмыляешься лишь сильнее. – Я иду в магазин. Ты немного удивленно киваешь. Вы никогда не следили за всеми передвижениями друг друга в течение дня. Может, она хочет спросить, нужно ли тебе чего-нибудь – но нет, это было бы слишком мило. Лекса не ведет себя мило. Лекса предпочитает быть холодной и механической. Неожиданно тебе хочется увидеть, как ломается ее идеальный самоконтроль. Ты хочешь пробраться ей под кожу, под ее маску. Ты хочешь от нее избавиться, разорвать на части, пока не останется только настоящая Лекса. Ты даже не знаешь, существует ли она, но если существует – тебе нравится представлять, как она загорается, будь то от страсти, злости или раздражения. Когда ты к ней поворачиваешься, то тебе кажется, что тебе почти удалось вызволить ту Лексу. Она проглядывает под этой морозной оболочкой. Ты видишь ее мельком, сквозь трещины из раздувшихся ноздрей, прищуренных глаз и сомкнутой челюсти. Затем она сглатывает, разворачивается и уходит. // Вечеринка – полная лажа. Обычно ты втягиваешься гораздо сильнее, но твоя последняя встреча с Лексой оставила после себя что-то, о чем ты не хочешь думать. (Взгляд. У тебя был один взгляд. Ты хочешь больше.) Тебе нужно отвлечься. На две вещи: одну – жидкую, горькую и крепкую, другую – высокую, симпатичную и совсем не похожую на Лексу. Обе вещи ты находишь в течение получаса, и у тебя больше нет поводов оставаться на этой вечеринке. Ты замечаешь припаркованную у дома машину Лексы, когда вваливаешься в дом с чужим языком у тебя во рту, и легко улыбаешься, когда Грегг – Джордж? – наконец убирает свои губы с твоих и оставляет грязные поцелуи на шее. Значит, она дома. Идеально. Может, ей так осточертело, что ты не даешь ей спать, что она влетит в твою комнату со злыми глазами и покрасневшими щеками. Может. Ее дверь открыта. Это первое, что ты замечаешь по пути на второй этаж. Она никогда не бывает открыта. – Эй… – произносит парень, которого ты привела домой, когда ты его отталкиваешь, но ты обрываешь его нетерпеливым взмахом руки, направляясь к комнате Лексы. Ты внезапно вспоминаешь все просмотренные фильмы ужасов. Пустой дом, открытая дверь и странные обстоятельства. Ты не знаешь, что будет внезапнее: настоящий монстр или Лекса, устроившая розыгрыш. Второе. Конечно же второе. Вот только оказывается, что дело ни в том, ни в другом. Ты открываешь дверь, и тебя встречает пустая комната с безупречной и нетронутой кроватью. Ты бросаешь взгляд на прикроватные часы. Чуть за полночь. Лекса всегда дома в это время. И ее машина тут. Ты даже не смотришь на Грегга, когда поворачиваешься и спускаешься по лестнице. Он удивленно за тобой следует. – Кларк? – Вау. Он помнит твое имя. Из него бы вышел отличный муж. – Все в порядке? – в отличие от тебя он трезвый, иначе бы ты не позволила ему довезти себя до дома – по крайней мере ты на это надеешься. – Моя, эм. Лекса пропала, – выпаливаешь ты. Он моргает. – Твоя Лекса? – Сводная сестра. – Ты даже не знаешь, зачем еще с ним разговариваешь. – Она пропала. Слушай, извини, но давай отложим наши планы. – Оу. – Ага. Извини. К счастью, он оказался достаточно хорошим парнем, чтобы не давить. – Все нормально. – Джордж оставляет тебя стоять на пороге, когда вы выходите из дома, и легко тебе машет, когда заводит машину. Ты не машешь в ответ. Где, черт возьми, Лекса? Почему тебя так волнует ее местонахождение? Потому что сейчас дело не в ваших странных отношениях, полагаешь ты. Это важно. Ее машина все еще тут, поэтому ты решаешь проверить ее первой. Со стороны Лексы было бы совершенно нелогично оставаться в машине, но ты достаточно пьяная и взволнованная, чтобы пойти и проверить. В итоге ты оказываешься права. Потому что там ты и находишь Лексу, свернувшейся на полностью откинутом переднем сидении. Похоже, ей неудобно – как и любому человеку, который бы спал в машине. Ты начинаешь стучать в окно, прежде чем успеваешь задуматься, что она там делает. Ты наблюдаешь, как она мило хмурится во сне, сводя к переносице брови и надувая губы. Тебя наполняет внезапное желание провести по ним пальцем, поэтому ты стучишь громче. Она моргает, и ты чуть не опускаешь руку, когда ее глаза в панике распахиваются. Она выглядит, словно сейчас сорвется с места, или заплачет, или закричит. Ты даже не понимаешь, что ты делаешь, пока не чувствуешь, как твоя рука снова стучит по стеклу. Лекса легко подскакивает, прежде чем поворачивает голову и наконец замечает тебя. Ее глаза сужаются в непонимании, а затем и в осознании, прежде чем закатиться в ответ на тебя. О, точно. Ты все еще стучишь. Ты хихикаешь, опуская руку. – Почему ты спишь в машине? Лекса вылезает из машины, прежде чем ответить тебе, и ты с пониманием морщишься, когда она разминает шею. – Я купила продукты, – говорит она. Ладно. Это все еще не отвечает на твой вопрос, но ладно. Лекса берет пакеты и не дает тебе помочь. Грубо. Когда ты доходишь до двери – тебя уже ждет Лекса, терпеливо выжидая. Зеленые глаза быстро тебя оглядывают, прежде чем легко распахнуться. Ты где-то испачкала платье? – Кларк, – говорит Лекса с неискренним спокойствием. – Где твоя сумка? Какой странный вопрос. Ты стараешься не качаться, когда отвечаешь. – На стойке. – Окей. Тогда где твои ключи? – вопреки – или из-за – тихого голоса Лексы, что-то внутри тебя сжимается. Ты чувствуешь себя, словно ребенок, которого отругали родители. – В сумке, – сообщаешь ты. – На стойке. Лекса моргает. – Погоди, – говорит она. – Так ты уже открыла дверь? Ты просто смотришь на нее, надеясь передать взглядом свое осуждение, и протягиваешь руку к двери, поворачивая ручку. Затем ты открываешь дверь и жестом приглашаешь Лексу войти. Кажется, ты почти слышишь, как она скрипит зубами, когда она влетает внутрь, скидывая обувь и направляясь прямо на кухню, чтобы поставить пакеты на стойку. Ты была так занята наблюдением за мышцами ее спины под кожаной курткой, что почти пропустила ее тихий вопрос. – Как ты поняла, что я была в машине? Ты пожимаешь плечами. Это была скорее догадка. – Тебя не было в комнате. Голос Лексы подскакивает на несколько октав, выражая возмущение от этой информации. – Ты была в моей комнате? – она явно умеет выражать благодарность. Ты могла не заморачиваться. Оставить ее на ночь в машине. И все, о чем она волнуется – это что ты была в ее комнате? – Дверь была открыта, – говоришь ты. – Она никогда не бывала открытой. И я проверила. Лекса больше не задает вопросов, и ты продолжаешь изучать ее мутным взглядом. Вы обе молчите, но ты не против. Не так давно ты заметила, что молчание Лексы – не плохой знак. Она просто ведет себя естественно. В случае с большинством людей молчание означает, что ты их обидела. С Лексой оно значит, что ее устраивает твое присутствие. Ты думаешь, что это мило. Еще ты думаешь, что кожаная куртка смотрится на ней чертовски сексуально. – Ах, – неожиданно говорит Лекса, закрывая холодильник и заканчивая заталкивать пакеты в другие пакеты. – Можешь дать мне свой номер? Ты чуть не прыскаешь со смеху. Точно. У вас до сих пор нет номеров друг друга. Разве это не странно – жить с человеком и так наплевательски к нему относиться, что у тебя даже нет его номера? Знать, что этот человек будет последним, к кому ты обратишься в экстренной ситуации? Вот только Лекса спрашивает его сейчас. Поэтому ты его называешь и стараешься игнорировать странное легкое чувство в глубине живота. Затем твой телефон звонит, и ты удивленно моргаешь. Неужели Грегг передумал? – Бля, – бормочешь ты. – Он меня ищет. Я сказала ему отвалить. Телефон все еще звонит, и это тебя раздражает, поэтому ты отталкиваешься от дверного косяка. Приходится приложить усилия. Значительные усилия. Должно быть, начинает действовать алкоголь, думаешь ты, прежде чем спотыкаешься о пустоту и летишь прямо на пол. Холодный, мраморный пол. Тебе не удается узнать, такой ли он жесткий, как выглядит, потому что Лекса ловит тебя за талию. И вместо того, чтобы рухнуть на пол, вы обе сползаете на него. Он холодный. Лекса теплая. Ты внезапно находишь это чертовски смешным. – Упс, – говоришь ты и смеешься. Лекса выглядит, словно ее разрывают желания придушить тебя и дать упасть на пол. Она выбирает третий вариант и встает, помогая тебе подняться. Она сильная. Очень сильная. Настолько же сильная, насколько ты представляла, когда думала о ней поздней ночью, вспоминая подскочивший пресс и напрягшиеся бицепсы, когда она вытирала волосы и не замечала твоего изумленного взгляда. Но сейчас она его замечает. Честно говоря, тебе почти не на что пялиться, когда она сжимает тебя в своих подтянутых руках. Твои глаза машинально падают на ее губы, и ты в очередной раз задумываешься, настолько ли они мягкие на ощупь, как на вид. Должны быть. Такие идеально пухлые – пару раз ты чуть не спросила, не делала ли она инъекции. Происходящее следом нельзя назвать неожиданным, по крайней мере для тебя. Это… это логично. Ты облизываешь губы, Лекса на них смотрит, и ты подаешься навстречу, закрывая глаза, потому что именно это ты делаешь, когда пьяна, а люди смотрят на твои губы так, как Лекса. Это, однако, оказывается неожиданным для Лексы. Она так резко отшатывается, что ты чуть не падаешь. – Кларк, – ее голос сдавлен, почти разбит. – Какого черта ты делаешь? Серьезно? Ты открываешь глаза и быстро смотришь на удивленно моргающую Лексу. Она милая, вне зависимости от того, хочешь ты это признавать или нет. Хотя – ты уже давно это признала. Она милая. И горячая. И причина, почему ты и привела, и выкинула очень многообещающую игрушку. Поэтому ты пожимаешь плечами и хватаешь ее за шею, сминая ее губы. Ты была права. Ее губы несправедливо, возмутительно мягкие. Но ты хочешь узнать, какая она на вкус. Лекса открывает рот, как только ты проводишь языком по ее нижней губе, и ее вкус – ты не можешь его описать. Она мятная, резкая, и есть что-то одновременно острое и сладкое, что-то… что-то присущее только Лексе. Тебе уже становится мало. Но не Лексе. Она отталкивает тебя, когда ты собираешься углубить поцелуй, дабы превратить его в грязный, прекрасный и ведущий к чему-то еще. Ты чуть не скулишь от потери контакта, потому что – да, ты целовала кучу людей, но ни один из них не сравнится с этим пьяным, неловким почти-поцелуем с твоей сводной сестрой. Ты не знаешь, в чем дело – в том, что это запрещено, в невероятной мягкости ее губ, в твоем состоянии – но ты знаешь, что ты не удержишь себя от попыток снова ее попробовать. А пока что ты смакуешь ее у себя на губах, теплую, настоящую и вкусную. – Я не буду с тобой спать, – хрипло говорит Лекса. Тебе почти ее жаль. Не похоже, что она говорит всерьез. Ты это знаешь. Никто так не целует в ответ, чтобы серьезно говорить то, что она сейчас сказала. Ты открываешь глаза, и вид перед тобой посылает приятный разряд по телу. Лекса покраснела, ее дыхание сбилось, а руки сжались в кулаки. Ты видишь ее. Ты наконец ее видишь. Я не буду с тобой спать. Наверное. – Я тебя и не прошу. – Ты тоже говоришь не всерьез. Лекса трясет головой. – Отлично. – Во второй раз за день она сбегает, оставляя тебя позади наблюдать, как она скрывается из виду. Отлично. // Это плохо. Хуже, чем плохо. Это ужасно. И ты все равно не можешь себя остановить. Ты хочешь Лексу. Это для тебя не сюрприз – ни для кого бы не было сюрпризом, если пронаблюдать за всеми мелочами, что ты делала последние пару недель. Может и больше. Может, уже с самого начала, когда твои глаза встретились с ярко-зелеными, но – ты не хочешь об этом думать. Ты просто хочешь Лексу к себе в постель. Ты решаешь остановиться на этом. Она красивая – поразительно, думаешь ты – поэтому это логично. В твоей постели достаточно места для красивых людей. Это не объясняет, почему ты проводишь вечера, растянувшись на диване рядом с ней, пока Лекса тихо скрипит зубами и пытается посмотреть какой-то нудный документальный фильм. Может, ты просто хочешь ее спровоцировать. Пробраться ей под кожу* – так ведь говорится в том выражении? Ты бы с большей охотой пробралась под ее идеальную белую рубашку. И, похоже, Лекса об этом знает. Сейчас вопрос стоит в том, кто из вас сломается первым. И твоя мама дает вам возможность узнать на него ответ. – Как вы там вдвоем уживаетесь? – спрашивает она, когда звонит, и ты позволяешь ей продолжить, не отвечая на вопрос. – Мы с Чарльзом сейчас в Чехии. Тут так красиво! Мы думаем здесь задержаться. На пару дней. Вы не против? Ты не понимаешь, зачем она это спрашивает. Все равно твой ответ ничего не изменит. Но она молчит в ожидании, поэтому ты пожимаешь плечами, смотришь на Лексу, которая делает вид, что не подслушивает, и говоришь «хорошо». Еще одна неделя – может и две – жизни без родителей. Как трагично. Еще одна неделя – может и две – на попытки затащить Лексу в постель и разделаться с этим. С ней. В этом твой план – буквально вытрахать ее у себя из головы, потому что ты не можешь себе позволить это тугое чувство в груди каждый раз, когда ты на нее смотришь. Она такая – у тебя нет для нее описаний, как бы избито это ни звучало. Интригующая. Вероятно, это самое близкое слово. И красивая, но это ты уже говорила. Идеальная для рисования – твой скетчбук, полный рисунков ее лица, явное тому доказательство. Она недостижимая и запретная. Вот и все. Поэтому ты не можешь выкинуть ее из головы. Ты почти в этом уверена. Почти. // Однако, в одном ты уверена – тебе всегда будет весело раздражать Лексу. Она бесится и смыкает челюсть, и, ладно, может, раздражать ее не просто весело. Это горячо. Во всех смыслах – и поэтому ты продолжаешь. Сейчас ты даже не уверена, занимаешься ли ты сексом ради секса или чтобы разозлить Лексу. Это ненормально. Подстать тебе. И еще кончики ее ушей краснеют от смущения. Как сейчас, например. Ты не думала, что она стесняшка. Но с другой стороны, большинство людей смущаются, когда натыкаются на свою сводную сестру, трахающую похожую на них девушку. Тебе интересно, заметила ли она это. Естественно ты знала, что ты делаешь, когда оставляла дверь в комнату открытой. Глаза Лексы широкие, шокированные и темные. Когда она встречается с тобой взглядом, ты дрожишь, и дело далеко не в игрушке внутри тебя. Что присоединена к девушке под тобой. Ты наблюдаешь, как взгляд Лексы падает на ваши бедра, и ты чуть не стонешь от жара внизу живота. Но ты не стонешь. Не можешь. Воздух застрял у тебя в горле, потому что Лекса смотрит на тебя. Действительно смотрит на тебя, и одному Богу известно, что происходит в ее блестящей голове. На долю секунды ты задумываешься, не представляет ли она себя под тобой, как сжимает твои бедра, пальцами оставляя приятные синяки. Ты чувствуешь, как легкая улыбка формируется на твоих губах. Лекса хмурится. – Кларк, – рычит она. Ее глаза снова находят твои, и сейчас они словно пытаются прожечь в тебе дыру. Ее злость заставляет тебя сжаться, и в этот раз ты издаешь легкий стон. Девушка под тобой удивленно подскакивает в панике, и от этого ты становишься лишь громче. Но Лекса, видимо, не собирается это терпеть. – Заткни свой рот. – Бля, – говорит ее партнерша. – Это кто? Твоя девушка? – она немного недалекая. Потому что – что за девушка влетит в комнату, где ее половинка трахается с другой, просто чтобы сказать заткнуться? – Нет, – с рваным дыханием отвечаешь ты. – Нет. Мы – она моя сводная сестра. Это важно? – вопрос сопровождается движением твоих бедер. – Пожалуй, нет. Какой прекрасный ответ. // У Лексы свидание. Она пишет, что к ней придет гость, но ты ее знаешь. Господи, да ты с ней живешь. У Лексы не бывает гостей. Это точно свидание. Ты ненавидишь это неприятное напряжение в животе, когда перечитываешь ее сообщение, в котором она просит тебя пойти куда-то еще. Она учтивая, ты готова это признать – она могла бы молча тебе отомстить, громко, чтобы ты точно слышала, трахая ту девушку всю ночь. Только если – может, это то свидание, которое не заканчивается сексом. Напряжение в животе усиливается. В тебе проносится полу-мысль, полу-чувство, что, может, тебе не стоит этого делать – может, тебе хоть раз нужно оставить ее в покое. Но – серьезно, чего она ожидала? Она фактически пригласила тебя присоединиться тем сообщением. Этого ты не пропустишь. Лекса на свидании – это должно быть забавно. Или нет, думаешь ты, когда подглядываешь со второго этажа и видишь, как Лекса спокойно опускает ногу на колено девушки и уверенно наклоняется для поцелуя. А она ничего. Ну и ладно. Ты тоже еще ничего. Ты настолько поглощена своей детской цепочкой мыслей, что не замечаешь, как плюхаешься рядом с ними на диван, пока не становится слишком поздно. Они отскакивают друг от друга из-за твоих действий, и чувство в твоей груди становится чуть легче. – О, Русалочка! Мой любимый. Хороший выбор, – восклицаешь ты, когда смотришь в телевизор. У Лексы странная мания на мультики Диснея, которую ты не понимаешь. Тебе по большей части на них параллельно. Но не на попкорн – ты замечаешь огромную миску на кофейном столике прямо перед собой, и начинаешь есть. Он вкусный, как ты и ожидала. Все, что делает Лекса – вкусное. Ты стонешь и облизываешь губы, немного переигрывая. Лекса хмурится. – Ты ненавидишь Дисней, – ворчит она. Ты не пропускаешь, что ее взгляд устремлен на твой рот, когда ты выбираешь им попкорн из пригоршни. Ты решаешь добавить язык, и она хмурится еще сильнее. Подруга Лексы – тебе кажется, что ее зовут Луна, но ты не уверена – лишь моргает и смотрит, как вы препираетесь. Она милая. Большие невинные глаза и кудрявые волосы. Она похожа на девушку, для которой созданы Диснеевские фильмы и попкорн. Она совершенно не похожа на тебя. Ты усмехаешься Лексе в ответ. – Что? Не правда! Мне нравится этот. – И ты не можешь упустить такую возможность, когда ее буквально подносят тебе на блюдце с голубой каемкой. – «Лучше всего на дне, там, где мокрее». Кончики ушей Лексы краснеют от твоего медленного, ленивого подмигивания. Похоже, она поняла, к чему ты клонишь – хоть для этого и не нужно большого ума. – Кларк, – рычит она. В ответ ты сильнее распахиваешь глаза, заигрывая и издеваясь одновременно. – Ты не будешь так любезна отправиться, пожалуйста, в свою комнату? Грубо. Она, должно быть, вот-вот сорвется. Прямо как ты и хотела. И поэтому ты отвечаешь. – Ты меня посылаешь? Серьезно? Это и мой дом. Я стану твоей младшей сестренкой через шесть месяцев. Гриффин-Вудс и все такое. Ты не думаешь, что нам стоит научиться делиться? Лекса выглядит готовой убивать. Тебе интересно, дело ли в твоих словах или просто в тебе. Может, в том и другом одновременно. Ты наблюдаешь за ней из-под полуприкрытых век, пытаясь угадать ее следующий шаг – неужели она сломается прямо на свидании? Вытащит ли она тебя из гостиной, рыча на тебя с холодной яростью в голосе, или- Пара Лексы все портит. Конечно же. – Может, мне уйти? – тихо спрашивает она. Ее неуверенный взгляд мечется между тобой и Лексой. – Ты не обязана, – говорит Лекса. Интересно. Значит, она все еще на что-то надеется. Может, тебе нужно стараться лучше. (Ты не задумываешься о внезапном желании прогнать подругу Лексы.) – Хорошо, – отвечает Луна. Ты не пропустила, как она столкнула руку Лексы со своего бедра – но еще ты не пропускаешь, как сейчас она придвигается к Лексе, посылая ей легкие улыбки и смущенные взгляды. Даже если бы ты не вмешалась – это совсем не похоже на свидание, которое заканчивается сексом. Боль глубоко в твоей груди тревожит. // Луна уходит, и Лекса в ярости. Ты нечасто это видишь. Ты никогда этого не видела. Тебя разрывает между страхом и взбудораженностью. (Это ложь. Ты в невероятном восторге – это ненормально, неправильно и ты это обожаешь. Ты думаешь, что, может, Лекса тоже научится это обожать.) – Я надеюсь, ты рада. (Или нет.) – Я надеюсь, ты, блядь, просто в восторге, – продолжает рычать Лекса, вжимая тебя в стену. Ее глаза горят, а лицо искажает хмурое выражение. Такая злая. Такая красивая. – Но ты не в восторге, верно? Ты действительно думаешь, что я не понимаю, что ты творишь? Ну. Ты надеялась, что нет, но она умная. Ты это знаешь. Боже, ты никогда не видела человека с таким яростным взглядом. С таким ошпаривающим холодом. – Потому что я понимаю, Кларк. Но может ты просто сама не понимаешь, чего хочешь, – Лекса наклоняется ближе. Ты сомневаешься, что она понимает, что она делает. Она рычит на тебя, совсем как дикое животное. Пантера, думаешь ты и дрожишь. Изящная, опасная и смертоносная. Лекса не закончила. – Позволь тебе в этом помочь. Ты хочешь переспать со мной, но трусишь в этом признаться. Или, возможно, это все для тебя – ненормальная игра, от которой ты слишком сильно возбуждаешься, чтобы прекратить. Признайся в этом.Ты хочешь меня, не так ли? Ты надеешься, что я сломаюсь и прыгну в твою постель, если продолжишь на меня давить. Это нечестно – она видит тебя насквозь, оставаясь абсолютно нечитаемой. Даже сейчас ты не уверена, хочет ли она тебя поцеловать или убить. Лекса настолько предсказуемая в некоторых вещах, насколько же непредсказуемая в других. Это не должно так тебя будоражить. Но будоражит. Ты наблюдаешь, как она наблюдает за тобой – или скорее прожигает тебя взглядом. Он прорезает тебя насквозь, беспощадно и досконально, и тебе это почти нравится. Она ждет, резко понимаешь ты. Ждет от тебя сигнала, зеленого света, красного света. Она примет что угодно. Даже в таком состоянии, с вздымающейся грудью, полной хладной ярости – она примет все, что ты ей дашь. Решение за тобой. Все это на тебе – решение и ответственность. Она оставляет тебе выход, как и самой себе. Она гениальная. Она невыносимая. Ты уже ожидаешь ее губы, когда скользишь ладонью по ее руке, сжимая бицепс. И Лекса не заставляет долго ждать. – Хорошо. Она рычит «хорошо», и ее горячие и влажные губы на твоих. Лекса. Все, что ты чувствуешь, все, что тебя окружает – это одна лишь Лекса, которая всегда пахнет, словно она только что вышла из душа, которая всегда выглядит, словно готова быть нарисованной аккуратными мазками – всегда в черно-белом, всегда с серьезно надутыми губами. Ты не уверена, дело ли в твоей творческой душе или безумии, но ты знаешь, что сейчас, именно в этот момент, Лекса – абсолютный идеал. И она еще даже тебя не коснулась. – Ебать, – громкий вздох падает с твоих губ, прежде чем ты успеваешь его поймать. Ты не хотела этого произносить. Ты не собиралась так терять с ней голову, но впервые со времен твоей первой любви ты не можешь сохранять контроль. Звуки покидают тебя, как бы ты ни пыталась их остановить – они тихие, позорно требовательные и совсем не похожи на раздражающе-громкие, что ты издавала для ушей Лексы. Но затем она сворачивает язык и проводит им по твоему небу, посасывая твои губы своими, и неожиданно тебе становится наплевать. Тебе с трудом удается сдержать недовольный стон, когда она разрывает поцелуй, касаясь твоего лба своим. Ее дыхание неровное. Рваное. Оно впервые такое с того инцидента на лестнице, и, пожалуй, тебе это нравится. Она нравится тебе такой – дикой, потерявшей рассудок. Ты хочешь увидеть больше такой Лексы. Ты хочешь быть единственной причиной такой Лексы. Эта мысль слишком громкая и пугающая, и поэтому ты обрезаешь ее, фокусируясь на вжимающей тебя в стену девушке. Как ее тело может быть одновременно твердым и мягким? Мысль возвращается обратно, и ты начинаешь говорить, чтобы снова ее прогнать. – Что ж. Ты меня раскусила. Я обломала тебе секс. Полагаю, меньшее, что я теперь могу для тебя сделать – дать себя трахнуть. – Ты произносишь это злобно, издевательски и всячески отлично от твоих настоящих чувств, но это подходит под ситуацию, и для Лексы этого оказывается достаточно. Лекса этого ожидает. Озлобленный трах у стены. Тебе интересно, оставит ли она синяки. Тебе интересно, хотелось бы этого тебе. Тебе интересно- Рука Лексы проникает тебе под шорты, и все мысли улетучиваются из твоей головы. Ты отдаленно понимаешь, что помогаешь Лексе стащить их с ног и откидываешь их в сторону, и на этом все заканчивается. Больше никаких мыслей – только чувства, сильные, животные и отчаянные. Тело Лексы, восхищенное лицо Лексы, пальцы Лексы между твоих ног, и настолько сильно кружащаяся голова, что тебе почти страшно, что ты потеряешь сознание. Это все, что ты знаешь. Это все, что тебя волнует. Поначалу она такая нежная. Это тебя пугает. Никто никогда не был с тобой нежным. – Блядь. – Голос Лексы полон удивления, и это заставляет тебя содрогнуться. Тебе хочется оттолкнуть ее, пронестись по лестнице и закрыться в комнате. Ничего из этого ты не делаешь. – Ты такая… Ты такая мокрая. Блядь. Твои колени чуть не подгибаются. Ты надеешься, что она не замечает, что с тобой способны сделать ее голос и слова, поэтому ты издаешь раздраженный стон. – Так и знала, что ты будешь трепаться. – Ты не – ты немного надеялась, но – сейчас это слишком. Ты не уверена, что выдержишь такие ее разговоры. Поэтому, прежде чем у нее появляется возможность снова открыть рот, ты путаешься пальцами в длинных, мягких волосах Лексы и мягко ее притягиваешь, встречаясь с ее губами своими. (Тебе кажется, что тебя абсолютно устроит просто вот так ее целовать.) Ты уверена, что близка к нервному срыву, но Лекса спасает тебя, вводя в тебя два пальца, глубоко и резко. Ты кричишь, но она не закончила. Ее пальцы сгибаются, а движения быстрые и сильные, и этого почти хватает, чтобы довести тебя до пика. Ты хватаешься за нее, разводя ноги чуть шире, крича чуть громче. И да – тебе нравится быть громкой во время секса. От этого все ощущается чуть лучше. Если твой партнер не очень хорош, громкие стоны могут немного спасти для тебя ситуацию. Но с Лексой тебе не нужно преувеличивать свое удовольствие. С Лексой ты уже на вершине. Кто знал, что отличница Лекса Вудс будет настолько хороша в постели? Ты определенно на это надеялась. Пока что она более чем соответствует твоим ожиданиям. Может, дело и в ситуации; как она прижала тебя к стене в коридоре своего пустого, мертвого дома, как она долбит тебя, быстро и почти грубо. Ты не знаешь. Ты просто знаешь, что твоя голова не перестала кружиться с того момента, как она тебя поцеловала. И затем Лекса делает все еще лучше. Она поднимает и устраивает тебя на своих бедрах, и твои ноги на автомате обвивают ее талию. Ты нага и открыта перед ней. Готова быть ей взятой. От этой мысли ты сжимаешься, так сильно, что тебе кажется, что ты уже кончаешь. Больше всего в этой жизни ты ненавидишь потраченный впустую оргазм. Который наступает слишком рано и резко, оставляя всех разочарованными и пустыми. Но нет, ты все еще балансируешь на грани, ожидая последнего толчка от Лексы. И Лекса готова тебе его дать. Новый угол божественен, решаешь ты, когда Лекса снова начинает двигаться, проталкивая пальцы глубже. Но этот новый угол означает, что ты выдержишь больше. Тебе нужно больше – тебе нужно быть растянутой и наполненной до краев. Ты чувствуешь себя пустой, и это сводит с ума. Поэтому ты просишь. – Я… Ах! Охренеть! Еще. – Поначалу Лекса не понимает – она увеличивает скорость, и легкий дискомфорт развеивает твой еще с поцелуя затуманенный разум. Он помогает тебе сконцентрироваться. Ты цепляешься в ее плечо, надеясь, что делаешь это не слишком слабо и что она почувствует сквозь кожаную куртку. – Ммм… Пальцы… еще, – выдыхаешь ты. – Еще один. Когда Лекса повинуется, ты кричишь. Когда Лекса упирается большим пальцем в твой клитор, ты ломаешься. Оно разрывает тебя, всеподавляющее и всепоглощающее. Неожиданно, ты слишком четко чувствуешь Лексу; ее пальцы внутри тебя, ее тело, удерживающее тебя на весу, ее взгляд, тихий, восхищенный и голодный. Еще ты чувствуешь, как сжимаешься вокруг ее пальцев; как дрожат твои ноги и спина выгибается прочь от стены. По крайней мере ты не выкрикнула ее имени. И боги, ты была не права. Зубы Лексы смыкаются на твоей шее, когда ты почти сходишь с пика, и твой следующий оргазм такой сильный, что ты даже не успеваешь смутиться за то, как быстро он наступил. – Лекса! Ты думаешь, что хочешь еще раз выкрикнуть ее имя. Раз за разом. Повторять его, пока оно не станет единственным словом, что ты помнишь. Да, она настолько хороша. И еще она уходит, и выражение ее лица невозможно расшифровать. Но в ее глазах есть что-то – что-то, что ты не можешь распознать, и от чего что-то немного разбухает в твоей груди. Ты не сомневаешься, что это повторится, даже после того, как она отворачивается и сбегает от тебя.