Один раз не

      Заметался пожар голубой.       Влад фыркает на знакомое название и общую картину: между гимном четкого пацана и "ну, из той рекламы тачки" песни скромно затесался Есенин. Сохранил ведь, надо же. Владу не стихи нравятся, а как косило лицо Славы, когда он прочёл ему. И обошлось почти без смешков: ну голубой же.. Сейчас Влад устало протягивает один наушник владельцу. Спи, мол, буйный.       ..Как умеет любить хулиган.       Славе чего-нибудь да стоило изменить свою жизнь по кускам: строго с семи вечера и до пяти с половиной утра. Не заходи в обед, говорит Влад. Не корми котов под моим окном. Славик – гордая гроза района. Именно он был тем, кто всегда много рисковал, поддерживал стрёмные – откровенно говоря, самые хреновые – идеи. Отношения, другого рода риск, ему не сдались. Он не искал их. Таких - тем более. Ему это не было нужно: очень тихая улыбка и слабый пинок на прощанье, чтобы сваливал быстрее. Кому понравится? Только дебилу. Они почти не ссорятся. Почти не пытаются убить друг друга всеми доступными способами. Только если в ванной в борьбе за единственную зубную щётку. Или потом на кухне: — Ты сделал чай. Мне. Влад едва не обжигается, но кружку берёт. Может, согреет вечно холодные пальцы. — Чёрный, как твоя душа. Слава никогда не устоит, заулыбается. Сам пошутил - сам посмеялся. Плохая привычка. Больничкой грозящая. — А я с молоком люблю. Это уже что-то новенькое: маленькое открытие, маленькая сенсация. С молоком. Он запомнит. Значит, у него и здесь есть предпочтения. Славик ловит ещё и утешительную мысль: он хоть чем-то питается. Помимо бессовестно выпрошенной шаурмы. Запирается, наверное, когда остаётся в одиночестве: с горой еды перед ноутбуком, смотрит драму об умирающих китах и пускает слезу. Слава обычно даже не представляет, что происходит, когда он покидает его квартиру. Слава не даёт себе задумываться. ...обычно.       Влада довольно часто накрывает всем надуманным, тупыми мыслями, которые приходят в голову четырнадцатилетним подросткам, только с ещё большей серьёзностью, типа: я не нужен. А Слава – ему не нянька. Он не доказывает и не опровергает несуществующую хуйню. Говорит, как есть. Как думает. Не вытирает сопли, а бывает рядом. Но иногда – редко – он делает какой-то глупый, не находящий оправдания шаг. Пишет ему: " Я тебя жду ". Не отправляет: " Будь пока что в порядке. " — Славя-ян. А, Славян, - видимо, оъебаться от него сегодня не хотят. Белобрысый на него странно смотрит, ждёт реакции. — Славик? Приём, блять. С этим типом они неделю назад принимали участие в грандиозной попойке, так что ни имени, ни лица он даже не запомнил. — Чё? – смотрит и понимает, что уже заразился этой штукой – бесмыссленным залипанием вникуда. — Через плечо. Ты у нас, - сигаретой тычет в его сторону, - втюрился что ли? — Нет.. или, – он задумывается всерьёз. Впервые, кажется. – Типа того. — Но вы уже трахаетесь, –на ответный кивок он усмехается. –Заметно. Не еби мозг, почти говорит он. Что за тупые вопросы. Если базарить, считает он, то не надо обсуждать такую хуйню. Личную, что ли. И потом мысли опять соскакивают. Становится интересно, как бы ответил Влад. Как бы защищался. Провокационных вопросов он как будто всегда ждёт - и сразу находит ответ. Как бы Влад решал, о чём стоит молчать на улице? Чего не стоит показывать. Он умеет быть наглым. И много чего ещё умеет. Пошлёт тебя прежде, чем ты всмотришься в его лицо.       ..Чего такого там заметно было? Не ясно. Славик по дороге к торговому центру себя осматривает: не изменилось в нем ничего; даже в отражении витрины на него смотрит привычный, обыкновенный он. Пока сзади ещё не прибавляется бледной тени. Пока Славик не начинает улыбаться: — Я хотел звонить. Оборачивается, успевает не только всмотреться в лицо, но и просверлить взглядом всего. И с дебильным ужасом он только теперь понимает: Влад не прятал ничего. Подзажившие старые шрамы всегда на виду. Засосы, как они есть, выглядывают из-под воротника толстовки. Их тоже можно принять за синяки. Можно, если это не твоего рта дело. — А я, – говорит, – хотел сходить на кладбище. Не сюда. — Ты же выбираешь фильм. — И больше на желание не играю.       Поздний сеанс - его выбор. Влад не стесняется таких вещей. Это нормально – посмотреть лишь половину фильма и свалить из зала. И не Слава виноват, что вцепился в его руку клещём, ведь кто же знал, что этот экзорцист сам окажется ебучим посланником дьявола и.. Влада он находит уже в туалете, где тот оттирает пятно колы на рукаве. — Ты ..нормально? – он говорит как можно спокойнее. Подходит с осторожностью. — Это не я там чуть не обделался. — Слышь. — Слышу. Фильм - дерьмо, – у Влада не получается прятать улыбку. — Но вечер мне понравился. — А мне сразу показалось, что ты меня наебал, – признаётся наконец Славик, – Я тебе желание торчу? — Никому не говори. – с заговорческим шепотом подходит ближе. Как гипнотизирует. – Наши желания могут совпадать. Поздний сеанс - его выбор, вспоминает Славик. И он выбирает фильм. И наглости у него хватает на двоих..       В туалете кроме них никого нет – очевидно, фильм дерьмовый только для Влада и жуткий только для Славы – и лампа над его башкой мигает, грозясь погаснуть. В кабинке тесно только потому что они по-другому не могут, липнут вместе и давят друг друга к стенке. Дышат оба, как спасённые утопающие, когда ненадолго отваливают друг от друга. Целуются, как два идиота. Которые друг друга любят. Целуются – спокойно, уверенно и глубоко, словно не они находятся в месте, куда может сунуться в любой момент какой-нибудь подвыпивший кретин. Влад таких вещей не.. стесняется. Влад рискует – редко, но по-крупному. В этом, может быть, они и сошлись. Владу раньше не было нужно это: улыбка на горячих губах такая, что обжигаешься обязательно, когда прикасаешься. Руки на его талии, спине, везде, где можно дотянуться – крепкие, с привычкой к нежным тискам. Взгляд полупьяный и слова на его губах непривычные, нужные. Именно те, которые он пытался говорить перед зеркалом, но выходило мягко говоря хреново. Которыми он отвечает Славе, рычит в тупую пасть: — Люблю. Повторяет, смешивая со стонами, уже дома. Проваливаясь в сон, думает: он совсем не против. Говорить это чаще. Но следующим утром говорит другое. — Ты - придурок. Я шутил на счёт чая. Но это утро ему нравится.