Метроном

Метро. Последний вагон кольцевой. Он зашёл и запнулся. — Сука, аккуратней нельзя?! — Нехер ласты раскидывать, урод! Я сразу подумал, что мы трахнемся. Этот тип мелькал здесь уже раз десять. Он свалился напротив как мешок картошки. Полупьяный-полузлой. Воробушек. Откинулся, расставил ноги, руки пихнул в карманы. Вылупился в ответ. Нарывается. — Хули пялишься? Точно нарывается. Весь ободранный и покоцаный. Одет то ли по моде, то ли на помойке. Кросы грязные, а ногти напилены. — Да хули, сука, пялишься?! — В цирке давно не был. — Завали хлебало. Скуластый. Взгляд зелёный, цепкий. Почти брутальная светлая щетина обнимает абсолютно блядские губы. Породистая морда. Всё портит уёбская татуха под глазом. Три шестёрки. — Сатанист ебаный. — Это дата рождения. — Тебе одиннадцать? — Двадцать один, дебил. Поезд остановился. Двери открылись. Добрынинская. Никто не вошёл. Мы качнулись, когда поезд тронулся. — На кой чёрт? — Тебя ебёт? Наклонился. Упер локти в колени. Поднял бровь. Ждет нотаций? Я усмехнулся. — Хули пялишься? — Пошёл нахер! Это мой вопрос. Я промолчал. Он не продолжил. Снова растекся на сидушке. Поезд начал тормозить. — Куда едешь? — Тебя ебёт? — Пошли. Церковь покажу. Я встал у дверей. Поезд остановился. Павелецкая. Я вышел. Зашли две бабки. Осторожно, двери закрываются. Он вылетел в последний момент. Хах. — Хороший мальчик. — Пошёл нахуй. Я шёл. Он следом. Какого черта я веду домой незнакомого пацана? Мы шли вдоль поредевшего Садового. Странно, что после одиннадцати машин так мало. Москва не спит, Москва не дремлет. Ну-ну. А если я хочу его изнасиловать или убить? Почему он вообще пошёл за мной? Мы уже почти дошли до набережной. — Грохнешь под мостом из антисатанистских убеждений? — Трахну на хате из личных соображений. Мы свернули на Садовническую, а потом сразу во двор. — Че за помойка? — Часовня Конюхова, имбецил. — Мда. Миленько, но в темноте ничё не видно. И как? Молишься по утрам? — Скорее прибиваюсь по вечерам. — Плоско шутишь? — Типа того. Угловой подъезд. Пятый этаж. Я закрыл за нами дверь. Он замер. — И что дальше? — Для приличия разуйся. Он снял кросы, наступая носком на пятку. Я продолжал смотреть. — Чувак, у меня очко поджимается, когда ты так пялишься. — Возбуждаешься? — Ссу. — Почему ты здесь? — Почему нет. Мне любопытно. — И часто ты так с незнакомыми дядями уходишь? — Только когда не успеваю в общагу. Он засмеялся. Приятный смех. Заразительный. — Так и сколько тебе лет, дядя? — Двадцать два. — Дядя. Ага, как же. И часто ты так незнакомых детишек уводишь? — Только когда не хочу, чтоб они спали под дверями общаги. Я кинул кофту на полку. Он тоже. — Душ? — Не помешает, а то от меня пасёт баром. — Слева. Чай? — Ты же не скажешь, что я пришёл на чай. — Простое гостеприимство. — Ммм… Он вышел в одежде. Оно и к лучшему — люблю раздевать. Я пошёл в комнату. Он снова в след. Мы как волки. Две одиночки — случайная стая. Он повернулся к двери и медленно надавил, пока не щёлкнул замок. Я подошёл сзади, провёл носом по шее, руками по спине, животу, расстегнул пуговицу на джинсах. Медленно, по зубчику потянул собачку. Он сглотнул. Я выдохнул за ухом. Его рука погладила затылок, утыкая в ключицу. Кожа тёплая, влажная, туго натянутая на кость. Словно каннибал, я жадно вылизал от плеча до уха. Он промычал. Джинсы упали, под ними не было трусов. Майка приземлилась рядом. У него едва напрягся. — Разденешься? Он подошёл к столу, пока я расстёгивал болты на штанах. Провёл пальцем по слою пыли. — Свинья. Пересчитал костяшкой корешки книг. Я разделся и залип на его сочный зад. — Ты че биолог? — Эмм… генетик. — Клёво. Половинки перекатывались при каждом шаге. Он дёрнул струну гитары. Я очнулся и наконец потянул покрывало с кровати. — А есть метроном? — Есть. В среднем шкафу. Тебе нахуя? — Ща. Он вытащил чёртов старый облезлый метроном из завалов и принялся крутить шуфлярки. Какая-то хуёвая прелюдия. Да и жарким трахом здесь не пахнет. Зачем мы вообще разделись? — Бля, ты реально свинья. — Заткнись. — Закрой штору. — Уже и так темно. — Сраный офис слишком ярко светит. — Стесняешься при свете? — Ммм. Есть такое. Он вообще работает? — Расшатай сам, потом пойдет. Пружина слабая. Я кое-как задвинул шторы. Они слишком длинные и слишком тяжелые. Мне всегда лень их трогать. Послышался металлический стук. Мы вообще будем что-нибудь делать? Спустя бесконечность ещё раз стукнуло. — Это ты на сколько завел? — Двадцать. — А че не двадцать один? — Придурок. — Не больше тебя. — Хм… Так нахуя? — Садись. Я сел. Он подошёл. Встал между колен. Смотрит на меня, а я на его член. Он тихо рассмеялся. — Пробовал тантру? — Нет, терпения не хватило. — Зря-я. Лезь глубже. Я залез с ногами и двинулся назад в сторону изголовья. — Расскажешь правила? — Просто наслаждайся. Он забрался следом. Сел лицом ко мне. Впритык. Перекинув ноги через мои бёдра и согнул, практически упираясь коленками мне в подмышки. Его сухие руки заскользили по спине. Он зашептал. — Это будет самый медленный секс в твоей жизни. Достаточно медленный, чтобы твой радикулит не заиграл новыми красками, дядя. Закрой глаза и слушай ритм. Его горячая ладонь шесть ударов опускалась до поясницы, потом столько же поднималась вверх. Вторая всё это время просто лежала на моей заднице. Чувство конкретного облома не покидало. — Как-то не особо похоже на секс. — Не всё секс, что возвратно-поступательное. Заткнись и дыши со мной. И день куда-нибудь свои руки — бесишь. Мои руки остались на его бёдрах. Три удара он вдыхал, три выдыхал и не переставал гладить по спине. Я подстроился. Вдо-о-ох… Вы-ы-ыдох… Прошло минут десять. — Меня рубит. — Бывает. Он надавил мне на затылок, чтобы я лёг на его плечо. Шелест кожи по коже, тихое дыхание и отчего-то оглушительный стук полунемого метронома. Почти транс. Я поглаживал его бедра и терся носом о шею. Он пахнет кожей и немного моим шампунем. Приятно. Шея гладко выбрита. Я повторил губами путь до уха и немного пососал под челюстью. — Чувствуешь себя накуренным? — Хм… Немного. Он заскользил по рёбрам. Щекотно. Его поцелуй в висок отозвался во мне лёгкой дрожью. Скула. Щека. Лизнул уголок рта и мы наконец поцеловались. Ме-е-едленно. Одними губами. Так странно — я помню мокрые поцелуи, быстрые, страстные, кусачие, властные, но не такие целомудренные и… нежные? Его сухие шершавые губы ласкали мой рот. Я даже не отвечал, только один раз облизнулся. Я погладил его грудь, задев соски; он покрылся мурашками. Губы обдало его горячим дыханием. — Ты фактурный. Спортсмен? — Ракетостроитель. Сделай так ещё. — Как? Он положил мои ладони на свои соски и уперся в меня лбом. Я погладил вверх-вниз, прокатывая их между пальцами. Его стон поднял каждый мой волосок на дыбы. С ума сойти. Я помял ареолы большими пальцами. Его грудь резко упала от хриплого выдоха. Он целовал и покусывал моё уже влажное от слюны плечо, тихо постанывая. Я ущипнул его с оттяжкой. Он весь вздрогнул, прижав меня коленями к своей груди и откинув голову. — А! Боже, да-а… — Ты чувствительный. — Немного. Я провел по горлу, ключицам и снова шёркнул соски. — Ммм… — Немного? — Много. — Всё, а то меня не хватит. Закрой глаза. У него грубая кожа на тонких длинных пальцах, как если бы он был гитаристом или работал с наждачкой. Удивительно, как они так нежно касались лица. Они провели по лбу, вискам, легко погладили веки, мягко помассировали уши, пощекотали губы. Я поцеловал пальцы, они заскользили ниже по шее, сжали плечи и взяли мои руки. В правую ладонь легла колючая щека, на запястье и сгибе локтя остались поцелуи. Левую поглаживал большой палец. Губы коснулись переносицы, кончика носа и замерли напротив губ. Мы дышали друг другу в рот, держась за руки, едва соприкасаясь то щеками, то носами. — Ложись. Я опустился на спину, он сидел на моих бёдрах, слегка потираясь мошонкой в такт медленному метроному. Я смотрел на его лицо. Он закусил губу и слегка жмурился, брови рвано сходились и расходились. Действительно красивое лицо — не по-модельному, а по-человечески. Приятно смотреть и хочется касаться. Я погладил щёку и зарылся в связанный затылок. — У тебя, что ли, длинные волосы? — Не особо. — Можно? Мы говорили шёпотом. Он выпутал резинку и тряхнул головой, чуть сильнее толкнувшись в бедро. Смятые русые вихры рассыпались по щекам. Пахнуло сигами и какими-то цветами, будто он пользовался бабским шампунем. Приятные на ощупь, мягкие. Запекло над желудком. Такое чувство бывает, когда признается в любви симпатичный тебе человек. Я гладил его по волосам и думал, что хочу делать это постоянно. Странное щемящее чувство. — Тебе приятно? — Да-а. Обычно я не люблю, когда трогают голову, но сейчас приятно. Я немного царапнул загривок и погладил грудь. Он застонал сквозь зубы и вжался в меня яйцами. Волосы взметнулись, когда он прогнулся назад. Его выдох был на грани рыка. Очень сексуальный. Замер. Пьяно смотрит из-под белёсых ресниц. Он словно потусторонний в пятне слабого жёлтого света, пробивающегося из-за штор. От тембра его голоса мурашки. — Где тебе нравится? — Ммм… Не знаю. — Дожил до стольких лет и не знаешь? — Похоже на то. — Я просто потрогаю тебя везде, скажи, что понравится. — Это смущает. — Закрой глаза и расслабься. Он делал лёгкий массаж, едва надавливая. Сжимал, поглаживал, целовал. Так монотонно и тепло, что я распластался на кровати, казалось, лишённый костей. В теле ворочалось ленивое возбуждение. Он размял плечи и теперь перешёл на грудь, сползая ниже. Лизнул под ключицей, чмокнул солнечное сплетение и присосался на ребре. Он втягивал, покусывал, облизывал и целовал-целовал-целовал. Я поглаживал его затылок, сжимая волосы на каждый третий удар метронома. Глупо, но я подумал, что это то самое ощущение уюта, которое я не испытывал с самого переезда. — Прости. Я не спросил про засосы. — Ты их приятно ставишь. — Обычно все предпочитают быстро. — Тогда это просто синяк. Его смех пошевелил волосы на животе, когда он лег на него щекой. Его рука приятно грела тазовую косточку. И я понял, что… — …мне нравится. — Что? — Мне нравится, как ты лежишь. — Вот это смущает. Я почувствовал, как он улыбнулся, а потом прикусил под пупком. О-ох.! Вся кровь разом упала в член, сведя ноги судорогой. Я вцепился в его волосы. Ему точно было больно. — Оу, хах, похоже, что я что-то нашёл. — Прости. — Держись за одеяло, я собираюсь сделать так ещё раз. Я виновато-ласково погладил разметавшиеся кончики прядей и сжал пододеяльник. Он жарко подул на пупок, погладил языком внутри, вокруг, поцеловал и втянул кожу слева под ним. Его долгий засос вынул всю душу — я стонал и вздрагивал не хуже, чем от шикарного минета. Он тёрся грудью о мой стояк, я зажимал его коленями, хватал за плечо и умолял ещё. Он отстранился очень нескоро, чтобы облизать до самого подбородка и втянуть в поцелуй. Я вжал его в себя одной рукой, а другой зарылся в волосы. Чувство удовлетворения нахлынуло волной и тряхнуло внутренности — Хмм… Ты чувствительный. — Заткнись. Мы перевернулись и снова целовались. — Хочу массаж ног. — Хочу помыть тебе голову. — Хах, настолько грязная? Или ты фетишист что ли? — Неожиданно стал. — Я подумаю, если хорошо поработаешь. — С-сучка. Я облизал его смеющийся рот и слез с кровати, захватив на тумбе смазку. Он наблюдал. Я сел у изножья и подтянул его за лодыжки так, чтобы стопы свисали. Он привстал на локтях и слегка удивленно смотрел, пока я растирал в руках любрикант. Взгляды пересеклись. Мне определенно нравится смотреть в эти глаза — зелёные, как зацветший летом пруд, и такие же затягивающие. Я погладил его от пятки до пальцев, собрав их в горсть, и начал неторопливо массировать. Он довольно простонал и наконец откинулся на матрас. Вообще у него изящные стопы: узкие, небольшие, ухоженные. Меня всегда вымораживали парни с пятками, буквально оставляющими царапины на ламинате. — Не дави так сильно. — Не капризничай, принцесса. — Где, бля, принцессу увидел?! — «Не дави так сильно! Не сжимай так крепко! Ох-ох-ох!» Ну принцесса же в чистом виде. — Завались, мудак. Я облизал его стопу. Он аж подпрыгнул и уставился на меня. — Т-ты.? — Достаточно нежно, принце-есса? Он смотрел мне в глаза, когда я втянул в рот его большой палец и обвёл по кругу языком. — Е-еба-ать! Его выгнуло нихуёвой такой дугой. Кто бы мог подумать? Я медленно облизывал каждый палец, сжимал губами, проводил языком между ними. Вязкая смазка осела на языке, изящные стопы покрылись холодным потом, а Его подкидывало на кровати так, что я через раз получал то по лицу, то по ушам. Но я не мог остановиться, когда он так заходился в стонах. Я видел, как он весь покрылся мурашками, как топорщились белые волоски на его ногах, как он сжимал член, чтобы не кончить. У меня между ног всё горело, но я продолжал неотрывно смотреть. И я подумал, что вот он весь. Беспомощный и распахнутый. Захотелось просто обнять. Стоило отпустить его ноги, как он рухнул, тяжело дыша. Я сел верхом и положил руки на его дрожащий живот. — Откроешь глазки, принцесса? — Нихуя, — вдох, — принцесса, — вдох, — не откроет. — То есть с принцессой уже согласен? — Да хоть котёнок Гав, — вдох. — Ч-чёрт, так хорошо. Я лёг на бок рядом с ним и потянул на себя. Медленно тикал метроном. Мы лежали напротив, его шумное горячее дыхание возбуждало. Я чуть прикрыл глаза и бездумно гладил его, изредка касаясь губами губ. Желтоватый свет собирался вокруг него, поджигая капли пота и мягкие волоски по контуру тела. У меня вырвалось. — Ты очень красивый… — Без сопливых знаю, — он помолчал, потом выдохнул, — но спасибо. Ты опять смущаешь. — Прости, — совсем не стыдно. — У тебя татушка потекла, — я провёл большим пальцем по трём шестёркам, они смазались. — Это фломастер, придурок! Инженерам не солидно такой хуйнёй страдать. Просто в карты просрал, пришлось идти сдавать зачёт с этим, — я сильнее потёр дурацкий рисунок. Остались только нечёткие линии. — Ну и меня в итоге завалили. Теперь в сентябре это говно сдавать. — Лошня. — Иди в жопу! — он наконец открыл глаза. — Давно пора. — Растянешь? — он подпнул любрикант к нам, потом закинул ногу мне на бедро. Смазанной рукой я тронул дрогнувший сфинктер. — Не жми очко. — Это рефлекторное, — он двинулся ко мне ближе и уткнулся носом в плечо. — Погладь там, — глухо прозвучало под самым ухом. — «Там»! Принцесса, вы меня умиляете, — я засмеялся, он зло пихнул меня в плечо. — Эй, поздно начинать стесняться. — Заткнись, — я проследил пальцами весь блядский проспект, чтоб запутаться в густом лобке. В это же время носом зарылся во влажные волосы на виске. — У тебя точно фетиш, — рассеянно пробормотал он. Я медленно провёл рукой, по члену, яичкам и анусу, накрывая всю промежность, легко поглаживая. Он рвано выдохнул и повыше закинул на меня ногу, сильнее раскрываясь. У него в паху бешено гнал пульс. Я тяжело дышал. Мышцы, напряжённые, вибрировали. В уме билась мысль о том, что любым словом я не только разрушу момент, но и ударю по его эго. Такой беззащитный. Мы долго так лежали. Я неторопливо водил уже нагревшейся рукой, он хрипло постанывал. Усыпляюще звучал лязг тактов. Я ничего особого не делал, просто ласково касался, а он вздрагивал всем телом и скулил, стоило чуточку сильнее надавить. Меня топило в эйфории, потому что сейчас у меня был целый мой человек. Этого чувства не было даже в уже пережитых долгих отношениях. — Поцелуй меня, — голос был сам не свой. Сорванный. Он зажмурился и ткнулся мне губами в глаз. Его щёки горели. Всё его лицо горело. Безумно смущён. Ебануться. Я сглотнул и завладел его ртом. Он едва коснулся моей задницы. Мы застонали. Я опрокинул его на спину, настойчиво целуя, проникая пальцем сквозь сжатые мышцы. — Г-госп-пди! — он резко сжал ноги. — Больно? — Чуть не кончил, — его грудь ходила поршнем. Он отпустил моё плечо и лёг, невидяще глядя в потолок. Я пополз к изголовью. — Ты куда? — он обеспокоенно посмотрел на меня. — Иди сверху, — я облокотился на спинку кровати. Он подлез и оседлал меня. — Не, не так, отодвинься, — его задница оказалась в районе моих колен, — теперь встань и обопрись локтями на стену, — мои глаза были на уровне его ключиц, а руками удобно было готовить его. — И чего теперь? — он, кажется, почесался о мой ёжик. Почему мне так забавно. — Теперь не зажимайся, принцесса, — я поцеловал сосок. — Ммм… бля! Я терзал языком ареолы, целовал вокруг, не касаясь самих сосков, гладил живот и бёдра, не касаясь промежности. Он сходил с ума. Дёргался, сжимался, хрипел. Он впивался ногтями в плечи, в шею. Извивался. Дышал как загнанный пёс. Сжимал меня коленями, пинал щиколоткой. Стонал-стонал-стонал. Я как загипнотизированный смотрел на его влажнеющие ключицы и снова целовал грудь. Я доводил его и себя, пока не услышал это. — Х-х… Пож-жалуйста, — рыдающий шёпот молнией прошил каждый нерв во мне, пробежав мурашками куда-то в крестец. — Умоляю… А-ах! Сделай уже ч-что-нибудь. А! Бо-оже… Я резко вобрал сосок в рот, царапнув зубами и придавив языком. — А! Сука! Да-а! Всё его тело просто закаменело. Он резко подался вперед, впечатываясь лбом в стену, грудью в меня и кончил, заливая живот. С меня сошёл пот. Я шокированно смотрел на его член — он всё еще стоял. Пизде-е-ец. Сверху всхлипнули. — Эй, ты плачешь? — Не знаю, — он крупно дрожал. — К-кажется, да. Бля. Щас упаду. Я придержал его под зад и опустил на себя. Он был настолько красным, что даже в темноте видно. Лицо и волосы блестели от пота. Искусанные губы были все в слюне. Из глаз и носа текло. Взгляд никак не фокусировался. И это было бы отвратительное зрелище, если бы я вдруг не подумал, что передо мной самое восхитительное существо. Я жадно поцеловал эти мокрые губы и прижал его к себе руками, ногами и всем своим естеством. В глазах щипало, под рёбрами щекотало. Я ничего не понимал, кроме того, что не смогу оторваться от этого парня. Я врос в него второй кожей и слушал заполошное дыхание. — Ты как? — я погладил нервную спину. — Близок к смерти по всем фронтам, — он выпалил на одном дыхании. — Плохо? — я не на шутку пересрался. — Слишком хорошо, — он с влажным чмоком сжал губы на шее. — Ног не чувствую. И дико стыдно, — он повернул лицо к окну. — Стыдно-то почему? — я поцеловал затылок. — Орал как венская шалава, весь в слюнях, в соплях и… — Ты красивый. Очень красивый. И настоящий. Не знаю… Я в восторге, что ты до такого дошёл благодаря мне, — он крепче сжал колени, но всё же снова вернулся губами к шее. — Всё равно неловко. — Если я скажу, что влюбился, — голос дернулся, — тебе станет менее неловко? — меня бросило в жар. Блять, как сопливый школьник. — А ты влюбился? — он замер. — Да, — я хрипло выдохнул. Он поднял голову, взял моё лицо в ладони и посмотрел в глаза. Растерянно, недоверчиво. Смотрел тринадцать ударов до сих пор не остановившегося метронома, изредка моргая. Кровь долбила в уши. Руки на его обжигающе горячей заднице быстро заледенели. А он смотрел, и смотрел, и смотрел. И вдруг погладил пальцем мою изгрызенную губу. — Я тоже. — Что? — Тоже влюбился. А мы ведь так и не трахнулись. — Секс на первом свидании? За кого ты нас принимаешь? Мы смеялись. Целовались. Снова целовались. Он не выпускал моё лицо. Я гладил его спину. Он дышал в мой рот. Я вылизывал его язык. Он царапал меня щетиной. Я его ногтями. За окном посветлело. Мы сидели обнявшись. Метроном больше не шёл. — Женя. — М? — Меня зовут Женя. — Бля, серьёзно? — Ну да. А че? — Меня тоже. Ты спиздил моё имя. — Схуяли я? Это ты. — Я старше на две недели. — Пошёл нахуй. Наш секс будет звучать как мастурбация нарцисса. «Ммм, да, Женя. Глубже, Женя». Жесть. — Придурок. Спи. Уже понедельник.