Метроном

      Дебют погорелого театра. Я играл брошенного, изрядно поюзанного горе-любовника. Ясен красен, так считала только Машка. — …и понимаешь, мы не сможем больше быть вместе, — она погладила моё плечо. — Наши пути должны разойтись, ведь эти отношения, они… — нервно почесала шею. — Они не делают нас лучше. Мы всегда будем друг у друга, но пора двигаться дальше. Ты не подумай, — костлявые пальцы снова впились в мою руку, — дело вовсе не в тебе. Ты всегда будешь для меня главным мужчиной в жизни. Дело во мне… Я переросла нашу связь и… — бла-бла-бла.       Театр абсурда. Я не особо слушал этот бессвязный трёп. Бессвязный и бессмысленный. Машку я подцепил на посвяте перваков в этом году. Она была достаточно пьяна и одинока, чтобы трахнуться в сортире, где помимо нас кто-то гнулся над толчком. Она вообще была одинокой и довольно жалкой. Инфантильная девочка-уже-не-девственница, стремающаяся общаться с людьми. Она не имела мне мозги про «где ты? с кем ты?». Машке вполне хватало того, что в любой патовой ситуации она могла сказать, что у неё есть парень.       Теперь самооценка этой деревенской клуши взлетела до проблем из серии «дорогой, у меня нет майки supreme». Я стал простоват для новоявленной столичной сученьки. Теперь как олень внимал утешающим речам, так сказать, «гордой, но сострадающей женщины с опытом серьезных отношений». Честно, … — Заебала. — Что, прости? — она аж сбилась со своего мыльно-оперного монолога. — Говорю, в уши лить заебала. Маш, ты со мной спала, я с тобой гулял. Это не отношения, это взаимовыгодный симбиоз. Надоело? Без проблем. Мне крайне похуй. Я хочу ещё успеть пожрать. Чао-какао, — я поспешил догнать промелькнувшего Васяна, пока он не учесал без меня в столовку. Кажется, кто-то не сумел хорошо сыграть лирического обиженку. Васяна зовут Георг. Последний раз друзья его так называли классе в третьем. А всё почему? Потому что дед Азред — наш сосед, называл его исключительно «Уасся». Что-то среднее между «Васей» и боевым воплем самурая. Так он незаметно сменил имя. Незаметно потому, что и за арийца, и за славянина сойдёт. — Йо, Энгельс! — друг отбил пять и мы припустили в третий корпус. — Я ток хотел тебе звякнуть. Займёшь пару сотен? Я карту в общаге забыл. — Да без бэ*, если дашь конспект по биофизе. — Ок. Чего Маня от тебя хотела? — Хм, мы разбежались. Ну насрать. Я хотел тебя впрячь на анкеты. У меня научка по мед технологиям, там надо тридцать независимых участников, — мы смешались с толпой и двигались по галдящим коридорам на тошнотный запах общепита. Я поморщился. Пожрал бы в кафе, если б не Машка. — Там короче про полимеры в хирургии, типа используете ли вы, есть ли знакомые, которые используют и вся фигня. Десять вопро… — я замер, вперившись взглядом на дальний столик, -…сов. Ва-ась, ты веришь в судьбу? — друг недоуменно на меня уставился, подпихивая внутрь шумной столовки, провонявшей сосисками. — Слышь, Энгельс, если ты словил трип от своих полимеров, то это нихрена не повод залипать на очко уборщицы, — мы пристроились в конец очереди и взяли привычно липкие подносы. — Дебил. Какая нахрен уборщица? За кого ты меня принимаешь? Вон! Видишь того чувака? — я кивнул в сторону того самого стола. — У окна? — Васян безуспешно пытался высмотреть что-нибудь из-за толпы. — Не, левее, — я рассеянно махнул знакомым. — В синей кофте. — Дармограй, что ли? — Кто? — Ну во-о-он тот чувак в синей кофте, да? — я кивнул. — Это Дармограй с авиационки. — Это фамилия? — Его так постоянно называет Ручкин-хуючкин из культмасса. Он на какого-то выпускника похож. Так что это кликуха, не ебу, как его там зовут на самом деле. — А откуда знаешь? Ты разве трёшься с энергомашами? — удивительно. — Да не, если бы, — друг давно и безответно запал на Саню с машиностроения. Эта безбашенная бабёха постоянно стреляла у него сижки под разговоры за жизнь в курилке. Не знаю, что он там нашёл, но сердцу, видимо, не вдолбишь. — Я у него в покер всасывал на вписке у Реси. — Чего?! — несколько человек обернулись. — Реся? Староста четвертого курса? — Ага. Горячая девочка. Без комплексов, — Васян подвигал бровями. — Пиздишь, как дышишь. — Ой да всё то ты знаешь. Просто она дэ-рэ отмечала, народ звала. Я тоже затесался. — Вот то то и оно, — мы наконец доползли до раздачи. — Так что? Кто это Дра… Дармограй? — Авиационщик, сказал же. Передай оливьешку. Ага. Пасиб. Ничего особого вроде. Бюджетник, отличник, все дела. В дисциплинарке трётся. Ваще фигею с таких людей — вроде бухает как не в себя, прогуливает, а все равно на доске висит. — Серьёзно? Ты смотришь доски почёта? Делать нече? — пюрешка выглядела заветренной. Я снова мысленно послал Машку. — Я знаешь сколько Лужу ждал? Устав факультета выучил. — Позвонил бы ему. Пошли у входа сядем, я там свободные места видел. — Ага. Это только ты с нашей кафедрой чаи гоняешь. Йо, чуваки, двиньтесь на одного.       Мы оперативно присели восьмым и девятым телом за длинный стол и приступили к амброзии местного пошиба. — А тебе на кой Дармограй сдался? — звякнула ложка. — Бля! Ты брал салфетки? — На, — взгляд невольно вернулся к парню у окна. Точнее к его филейной части. Вот есть жопы. В них полно дерьма и проблем. Есть попки. По-сопляцки лысые и по-пидорски розовые. А есть задницы. В этой заднице отлично бы смотрелся мой член. М-м.. — Прикинь. Я его уже месяц в метро встречаю. — Ну у нас вроде примерно в одно время пары заканчиваются. Не? — Не-е. Мы на кольце встречаемся. Я часов с семи там трусь. А он позже приходит. — Может, у него тоже нет инета? Не всё ж тебе вай-фай эксплуатировать*? — Скорее всего. Просто странно, что мы попадаем в один и тот же вагон. Не может же он угадывать постоянно. — Так он того? Сталкерит тебя? Я пивну? — не дожидаясь ответа, Васян сцапал мой морс. — Да вроде нет. Мы же не общаемся даже. Просто сидим напротив. — Ну поговори с ним. — Хм-м, зачем? — это становится забавным. — Чтоб не пялиться на него в столовке. Аллё! Я напротив сижу. — И что, по-твоему, я скажу? — я приподнял бровь и весело посмотрел на Васяна. — Ну не знаю. Главное, выключи перед этим свою пидорасню. И не включай, а то ещё словишь по щам. Авиационщики, говорят, похлеще ВэДэВэшников будут. — Да-а? Хочешь что-то на ушко скажу? — Удиви, — друг наклонился ко мне через стол, чтобы я мог прошептать: — Мы вчера кувыркались.       У Васяна и так зенки не с изюминку размером, но тут он просто превзошёл себя. Он крайне сильно палился своим «беспалевным поведением», виляя взглядам с меня на Женю. Я заржал вслух. — Да ты пиздишь! Придурок, бля! Я ж поверил, — он гневно выхлебал морс, облив подбородок. Шибанул стаканом о стол. — Козлина, — всё, припечатал. — Ну так и кто из нас придурок? — я собрал грязные тарелки на поднос. — Унесёшь? — Схерали? — Потому что я не пиздел, — я не обернулся на возмущённые вопли друга. Моя цель сидела за дальним столом и, по всей видимости, хлебала супец с дружками. Туда я направился, предвосхищая по крайней мере одно офигевшее выражение лица.       Я подошёл к нему сзади. Впритык. Парни напротив задрали на меня головы, а он только попытался повернуться. Не так быстро. Я закрыл ему глаза рукой. Наклонился. И тихо спросил: — Солнышко, скажи, какого хуя я проснулся в кроватке один?       Пау. Кажись, я сегодня в ударе. Два его дружка напротив вылупились как Васян на ноты. Шок. Растерянность. Негодование. — Же-еня? — он сдвинул мою руку и запрокинул голову. В этих зелёных глазках промелькнули все грани неверия. — Поговорим? — не дожидаясь ответа, я пошагал из столовки. Он догнал. Мы шли друг за другом. Так же, как шли вчера ко мне.        Мы засыпали, сплетясь друг с другом. Я перебирал его волосы. Он сопел. Идиллия хуле. Но нет. Орёт будильник. Кровать пустая. Ни ответа, ни привета Женя не оставил. Я был, скажем, несколько в гневе. И тут нате. Божье провидение — не иначе. — Куда мы идём? — За твоей смертью. — Да какого? — Тот же вопрос.       Я открыл перед ним дверь кабинета студсовета. До четвертой пары здесь всегда перекати-поле. Он прошёл до самого стола в центре и не обернулся. Я закрыл на ключ и не подошёл. — Ну? — Я зассал, ясно? — К незнакомому дяде идти — не зассал, а тут вдруг очко заиграло? — Да, заиграло, — он резко развернулся. Присел на стол, упершись руками сзади. Сощурился. — Да! Заиграло, бля! — Почему? — я облокотился на дверь. Скрестил руки-ноги. — Потому что это было слишком.       Он выдохнул и как-то разом весь сдулся, словно превратившись маленького жалкого человечка. Сердце ёкнуло. Я подошёл. Поднял за шкварняк. Обнял. Его руки обвили спину. Тёплые. — Жень, не бегай от меня. — Мне всё еще стыдно. — Тогда мне тоже должно быть стыдно. — Наверное. — Это глупо. — Наверное.        Мы помолчали. Он потёрся носом о шею. Я вздохнул, стянул резинку и наконец-то сжал эти чёртовы волосы. Он крепче сжал спину. — Жень, ты мой. Ты только мой. Поэтому перестань стесняться. — Мы знакомы день. — Ты постоянно запинаешься об меня в метро. — Это не считается.       Короткий хвост удобно намотался на кулак. Ему пришлось поднять свою дурью голову. Мы смотрели глаза в глаза. — Я люблю тебя. — Тебе кажется. — Ты сказал то же самое. — Мне тоже показалось.       Я подхватил его под зад — лёг как влитой. Сильнее оттянул волосы. Он, шипя, впился мне в поясницу. — Глаза закрой. — Зачем? — А хули пялишься?       Он накинулся первый. Мы столкнулись зубами, губами, языками. Сердце долбилось в кадык, кровь — в яйца. Если ночью мы сладко лизались, то сегодня — жрали друг друга до дна. Джинсы натянулись. Он кусал. Я сжал его космы. Он рыкнул, задрал майку, вжался бёдрами. Мы застонали. Оторвались на миг. Глаза горят. Он широко лизнул мои губы. Я втянул его внутрь. Блядское насилие. Я несильно толкнул его. Он не выпустил мою майку из рук. Мы загнанно дышали и пьяно смотрели. Он особенно красивый, когда возбуждён, когда так осоловело глядит блестящими зрачками. Я провёл руками от плеч до покрасневших щёк, чтобы обнять его лицо; стёр большим пальцем слюну под губой. — Все ещё «кажется»? — Нихуя мне не кажется. — Иди ко мне. Только, бля, по-человечески.       Я наклонил его голову. Мокрые губы едва коснулись и приоткрылись, я скользнул по ним языком. Мы медленно целовались. Коленки дрожали, как у малолетки, руки жили своей жизнью, оглаживая его спину, бёдра. Давно был звонок на пару, но как-то похуй. Мы обнимались, касаясь губами шеи или щёк. — Же-еня-я.? — М-м? — Будешь со мной встречаться? — Угу… — Мой. Он прижал к себе крепче.

***

— То есть в этом году студсовет таки нагнёт дисциплинарку? — Васян пихнул локтем под ребро. — Уважа-аю. Давно пора их опрокинуть. — Очень опосредованная нагибаловка в двух лицах, — я задумался. Ухмыльнулся. — Знаешь, я бы не избегал вероятности, что наш бравый студсовет отсосёт у дисциплинарки. Васят возмущённо возопил: — Да ты че пидор что ли?! Имей совесть! — праведный гнев Васяна бесконечен, как очередь в столовке. — Мы хоть раз выиграем в сраный теннис, или ты так и будешь лажать? Я нахрена народ за вас болеть таскаю? — О-о… — я едва не заржал, — так мы про теннис? Тогда не парься. Гришаня сказал, что встанет у сетки и всех порвёт. — Смотри мне, — он погрозил пальцем и встал в очередь на кассу. — А ты про че подумал? — Да так, — вдалеке мелькнула знакомая белобрысая черепушка. — Сядем сегодня у окна?