Васильки

Все дни Гоголь не выходил из своей усадьбы. Круглые сутки он сидел один, не подпуская к себе даже Якима. Николай чувствовал себя маленьким лесным зверьком, которого ни с того ни с сего привезли в город. С этой болезнью он смотрел на всё другими глазами. Он не спал, боясь, что если задремлет, уже никогда не проснётся. Писарь уже представлял, как его найдут мёртвым, как Яков Петрович увидит голубые лепестки вперемешку с алой кровью и даже не догадается, что причиной васильков был он сам. Разумеется, все подумают на госпожу Данишевскую. Да, девушка нравилась Николаю Васильевичу в какой-то период времени, но это опять оказались платонические отношения. Место в сердце Гоголя освободилось, так почему бы его не занять Якову Петровичу? Коленька вдруг осознал, что никогда не увидит своего возлюбленного, никогда не заглянет в эти кофейные глаза, никогда не улыбнется ему тёплой, мягкой, нежной улыбкой. Если бы до приезда в Диканьку, писарь знал что с ним приключится, он обходил бы следователя за километр. Поток мыслей прервал рвотный позыв. Несколько дней назад к кашлю цветами присоединилось и это довольно мерзкое действие. В заранее приготовленном тазу вместе с непонятной слизью и прочей гадостью, Гоголь разглядел цельные мятые голубые цветы. Болезнь нарастала, а это значило только то, что час смерти большими шагами шёл к Коле. Слёзы отчаяния и несправедливости потекли по когда-то розовым щекам Николая Васильевича. Почему именно он? Гоголь даже не знал кого имеет под этим местоимением. Себя или Якова? Раздался стук в дверь. Это не был Яким. Барин запретил ему даже проходить мимо его комнаты. Гуро? А ему-то что до бедного Николая? Лиза? Только не она. - Кто это? - писарь попытался придать голосу здоровое звучание, но это получилось плохо. - Коля? Николенька разразился сильным кашлем от одного звучания его имени. Изнутри горло как будто разрывали острые когти. Только не он. - Уходите, Яков Петрович, уходите. Не хватало, чтобы старший следователь увидел его в таком виде. - Коля, - очередной порыв кашля, - впусти меня, прошу. Может я смогу помочь? - Да никто уже мне не поможет, - обречённо воскликнул Гоголь. Но уговоры не помогли. Через каких-то пару секунд раздался выстрел, от которого у Николая заложило уши. Прогремел второй выстрел. Дверь медленно упала. На пороге действительно стоял Яков. В руках он держал револьвер, с которым никогда не расставался. Оглядев комнату, попутно убирая оружие, Гуро нашёл Николая Васильевича полулежащим на полу в окружении кроваво-синих лепестков. Не медля, Яков Петрович подскочил к Гоголю и осторожно поднял его опустившуюся на грудь голову. - Коленька, что это? Почему ты мне раньше не сказал о твоём состоянии? - начал засыпать вопросами следователь. Николай лишь слабо улыбнулся. Одного вида своего возлюбленного ему было достаточно. Но вот крепкие руки оторвали его от холодного пола. "Тёплый" - подумал про себя писарь. Следователь присел на кровать и усадил Николая Васильевича себе на коленки, как маленького ребёнка. Николенька крепко прижался к его груди. Он слышал как быстро бьётся сердце Гуро. И от этого Гоголь, уткнувшись носом в мягкий красный плащ, осознал, что его сердце не будет биться также сильно. - Коля, ты боишься? Этот вопрос застал Николая врасплох. - Чего? - Неразделённой любви. Писарь, не задумываясь, ответил. - Сейчас нет. А раньше боялся, наверное. - Кто этот человек? Николай Васильевич ещё сильнее уткнулся в плащ Гуро и что-то промычал. - Почему ты не скажешь мне, Коленька? Я хочу спасти тебя. Почему ты этого не понимаешь? Долгое и слабое мычание. - Николенька... - Да? - последовал ответ. - Это Лиза? Агрессивное мычание. - Коля... - осторожно начал следователь, сражённый догадкой, - этот человек... Я? В ответ послышалось тихое всхлипывание. Яков попал точно в цель. На то он и старший следователь. - Почему ты не сказал мне? Ты ведь понимаешь, что убивал себя на моих глазах?! Гоголь отстранился. По его лицу действительно бежали слёзы. - А что я мог сделать? - Признаться. И Яков Петрович обнял хрупкое тельце Николая. Но это объятие не было похоже на то, в избе. Гуро гладил трясущегося в истерике писаря по спине. - Да, вы правы! Вы чертовски верны, Яков! - почти кричал Николай Васильевич. - Тише, дорогой друг, тише... - Вы правы. Я влюблён в вас. Влюблён так сильно, что стал жертвой этой болезни. И тут горло перестали царапать острые когти. Гоголь снова мог дышать спокойно. - Эх... Видно долго ещё не увидимся, Коля. А так жаль. Такие васильки красивые, - за спиной Якова Петровича стояла Оксана. - Хотя вы хорошая пара. И утопленница исчезла навсегда.