Предназначенный дьяволу

Тодороки сидел за партой, задумчиво покручивая ручку. Взгляд его был устремлён в окно. Он думал о Мидории. Безусловно, он был хорошим человеком, но вызывал слишком много подозрений и вопросов. Кто он? Откуда? Чем занимается? Что любит делать? А есть? Прыгал когда-нибудь с парашютом? Использовал ли причуду без разрешения? Кем работает? Рой насущных вопросов, на которые у Шото нет ответа. Он не видел его уже две недели с того момента, как окончательно переехал в общежитие, не навещая сестру по выходным. Жизнь в школе стала какой-то серой и однообразной. Да, геройство было, лицензия в кармане была, но не было тех непередаваемых ощущений, какие он испытывал, обрабатывая раны Мидории или украдкой смотря на него. Хотелось уже привычной теплоты в груди и радужных мыслей о счастливом будущем, где нет тирана-отца и Лиги злодеев. Где есть только он и Мидория. — Эй, половинчатый, чё завис? — Бакуго грубо стукнул кулаком о парту. — Чего надо? — не обращая внимания на разбушевавшегося одноклассника, Тодороки отворачивается обратно к окну. — Собираться надо! У нас через неделю стажировка, а ты не выбрал офис! — Вау, это на тебя так Айзава-сенсей влияет? — равнодушно дёрнул плечом разноволосый, вставая и выходя из класса. — Ёбаный половинчатый! — Передавай Киришиме привет, — прощается Шото. За пределами академии прохладно и Тодороки поплотнее укутывается в шарф, пряча в нём нос. Ветра нет, но над городом зависли плотные серые тучи, с которых срываются мелкие снежинки, кружащиеся в лёгком танце. Близится Рождество. А значит, что скоро новый год. Продолжение начатого и завершение законченного. Начало чего-то нового. — О, Тодороки, привет. — Ты специально? — Шото театрально хватается за сердце. Зеленоглазый смеётся. Гетерохром замечает изменения в его внешности: новые незажившие шрамы на правой руке, залёгшие тени под глазами и какой-то потухший взгляд. Юноша подозревает что-то неладное, но продолжает сохранять спокойное выражение лица. — Как учёба? — спрашивает Изуку, идя рядом с Тодороки. За ними наблюдают другие ученики, тихо перешёптываясь сзади. Завтра поползут слухи, если сегодня не доползут до учителя Айзавы. Будто почувствовав чужие взгляды, Изуку без промедлений хватает Шото за руку и тащит в тихое место. — Прости, что пришёл к школе, — Мидория теребит щёку, отводя взгляд. Они уже в парке. Стоят, немного запыхавшись, но не отпуская руку друг друга. — Что-то случилось? Выглядишь не очень. — Ты слишком прямолинеен, Тодороки, — смех уже немного нервный. Изу нервничает, поэтому начинает теребить шершавые пальцы. Он не ожидал, что всё повернётся не в его сторону. Не ожидал, что всё обернётся такими проблемами. Всё это ставило Шото под угрозу. А Изуку не хотел, чтобы ему причинили вред. — Не, правда, у тебя мешки под глазами. — Заработался, — уклончиво отвечает зеленовласый, выдыхая. Он не может. Не может сознаться в том, что он — убийца. Раскроет правду о себе — сделает ему только больнее. Он не может сказать, что все эти две недели создавал новые пули. Не может признаться, что над ним ставил эксперименты главарь якудзы. — А где ты работаешь? — Шото поднимает взгляд к небу, выдыхая облачко пара. Мидория не может отвести от него взгляд. — Д-дома, — он понимает, что в открытую пялиться на него, и тут же отворачивается, прикрывая левой ладонью лицо. Тишина. Где-то сзади слышатся гудки машин и возмущённые возгласы прохожих. Сверху каркнула ворона, сбросив с ветки кучку снежинок. — Зачем ты мне врёшь? — Это правда, — это правда. Та истина, которую Изуку может себе позволить рассказать, без какого-либо риска. — Хорошо. И Мидория не нравится этот тон. Не нравится, как Тодороки уходит прочь, повернувшись к нему спиной. Ему хочется заплакать. Впервые в жизни заплакать, чувствуя, как из него будто высасывают жизненную энергию. У него дрожат губы и хочется крикнуть ему что-нибудь вслед, но он так и застывает, протянув к удаляющемуся силуэту руку. Прям как в самых страшных его снах. Портрет больно жжёт руку, заставляя сжимать клочок бумаги ещё сильнее. Он так хотел с ним увидеться, так хотел рассказать правду. Хотел прижать его к себе и рассказать всё. Всё и ничего не утаить. Выговориться. Поведать историю своей жизни. В конце концов, пожаловаться. Да, это эгоистично, но в его душе столько боли и её слишком сложно удерживать в душе. Изу присел на колени. Да, прямо на асфальт и завыл. Громко и с огромной болью. Всё слишком нереально, чтобы быть правдой. «Почему сердце так болит?..»

***

— Ты получил доступ к их компьютерной сети? В баре было темно. Шигараки сидел на стуле в расслабленной позе, придерживая полупрозрачный бокал с коктейлем четырьмя пальцами. Изуку сидел рядом, грустно таращась на чашку кофе. — Угу. — О, Изу-чан, ты сегодня не в духе, — слишком жизнерадостно пропел пепельноволосый. — Что же случилось с нашим Мерсенари? — Тебе же похуй, — зеленовласый глотнул холодного напитка. — Это правда. Просто ты сейчас как бы на нашей базе и работаешь на нас, а твоё настроение может негативно повлиять на наш план. Иначе я доложу Сенсею о твоей негодности. — Меня отшили-и-и, — с досадой протянул Изу, бросая голову на стойку. — Ох, нашего Изуку отшили. На шею улеглись чьи-то руки. Мидория уже знал кто это, поэтому поспешил убрать от себя неприятную персону. — Тога, отстань от него, — махнул Томура. — Ты узнала то, что мне нужно? — Конечно! И я следовала заветам Пятнышка! — девушка покружилась на месте, выуживая из кармана юбки флешку. — Там всё? — с нажимом поинтересовался Шигараки. — Едва больше того, что смог добыть Изуку, — и счастливой походкой Химико направилась к выходу, послав зеленоглазому воздушный поцелуй. — Вот и пришло наше время действовать.