Близко

Весьма тяжелые, незванные думы посещали, норовили нагрянуть довольно-таки часто, в их число можно было смело отнести, выделить моменты, отголоски давно случившегося и оставившего в памяти глубокий нестираемый отпечаток. В иные времена Джон послушно и покорно прогнулся бы под подступившим комом ненастья и язвительной устойчивой грусти, самоистязания, но сейчас он расслабленно и открыто заявил самому себе: "Всё, соулмейт, окажись он даже невинным простодушным существом, меня больше не интересует! Страдать должен я, а не он накатывать целые поэмы на моей грубой коже...", но это ни на йоту не продвигало к истине, не усиливало впечатления собственной непричастности к этому, а наоборот, разжигало чувство незавершенности... В комнате, лишенной всякой свежести и прохлады, царил мрак, подобно опасному, но одновременно такому жаждущему провести по хладным полым многочисленным туннелям жуткому логову. Единственный и полноправный обитатель этого жалкого убежища, называемого дорогостоящей, находящейся в многолетнем запущении и невнимании законных хозяев, съемной комнатой, которая заботливо обеспечивала его полным уединением, что напротив, он усидчиво старался искоренить, особо не тужил, не уничтожался подобным заброшенным и нечистоплотным общим состоянием его места обитания. Шерлок, будучи в сладкой ненапряженной полудреме, пребывал в крайне чутком и восприимчивом положении, поэтому, когда он внял едва заметное покалывание, разлившееся по всему участку до локтевого сустава, он разом опомнился, всполошился и вгляделся в темное пространство перед собой, в нетерпении вытянув длинную костлявую руку. Впившись, вонзившись пристальным неутомимым взором в чистую мягкую нежную кожу, нетерпеливо и капризно ожидая, не проявляя завидной стойкости, словно наперекор запланированной, запрограммированной, предрешенной оболочки он внезапно и нежданно обратился в неустрашимого, но не обладающего соответствующим инстинктом мохнатого зверя с острой вытянутой мордой. Обнаженная, освобожденная от душной неприятной ткани рукавов старой запятнанной рубашки рука оказалась совершенно и однозначно пустующей. Лишь одинокий пирующий комар, отъявленный кровопийца, каких только свет видывал, умостился, нарушил идиллию этого волнующего торжественного момента своим противным, тонким, словно извлекаемый неумелым бестолковым скрипачом пренеприятный режущий звук, назойливым звенящим писком, острой колющей болью, словно острая швейная игла пронзила, проникла в его сосуды, бесчувственно вытягивая оттуда алую вязкую кровь. Шерлока охватила, защемила, нахлынула жалостливая тягость, нестерпимый осадок: "Кто он! Это просто непозволительная грубость! Недопустимая и непростительная. Так метко, так неразборчиво, но прямо в цель..." Упрямый и неугасаемый, никогда не позволявший сбиться с поставленной цели Шерлок, словно жадно и самоотверженно выдвигаясь на выручку давнему знакомцу, поспешил покинуть дом ради того, чьи намерения, личностные качества и планы были неизвестны, недоступны. Ведь в большинстве своем, в великом множестве, люди не спешат идти на немыслимый риск ради даже самого родного, близкого и дорогого, усмиренного яркими, красочными и намеренно невыполнимыми обещаниями. Шерлок никогда не выносил, не позволял, не терпел когда его причисляют к таким. Холмс всегда планировал до единой детали все, что поддавалось, что было возможно, в его силах. Он просто верил и опаивал себя надеждами, что возникнет необходимость, надобность кому-то запомниться, вдохновить и вызвать поистине нескончаемый восторг. Он не существовал сыро и однообразно, он лишь являлся тоскуючи перебивавшимся в топкие емкие размышления от нехватки бережного обращения к своей персоне бродягой.