Каникулы по-хогвартски

— Так значит, эти Метки вам и мистеру Малфою поставил Волдеморт, — задумчиво проговорил Ичиго, вертя в руках давно уже допитую чашку.       Исповедь — а иначе это не назвать — господина Снейпа произвела на него весьма неоднозначное впечатление. Вроде бы можно было бы заявить, что тот сам виноват, и не ошибиться — это ж надо догадаться, принять Метку добровольно! Создавать яды и боевые зелья для нужд утратившего последние крохи человечности некогда великого волшебника и трястись каждый день при мысли, что любимая женщина может пострадать в этой войне, не исключено, что от этих же самых зелий и ядов! С другой стороны, история с пророчеством и последующим двойным шпионством тогда еще совсем молодого волшебника поневоле заставляла задуматься и пожалеть заблудившегося в собственной жизни человека. — Да, это было одно из его изобретений, Куросаки-сан. Метка была средством связи — попавший в беду мог позвать на помощь, с ее помощью Темный Лорд созывал нас на собрания. О том, что Метка передает Наведенную Боль, мы узнали далеко не сразу, а когда выяснили — было уже поздно. Наш осведомитель в Министерстве рассказывал, что захваченные в плен Пожиратели умирали от боли в Метке, не дождавшись допроса. Сам Лорд очень изменился… казалось, он перестает быть человеком, понимаете? Смотреть на это было по-настоящему жутко, особенно тем, кто знал его другим… — Получается, конец войны для всех вас стал неожиданностью? — Именно. Хотя лично я первые дни после гибели Лорда практически не помню. В тот же день от его руки погибла Лили, и я мечтал умереть, раз не сумел ее уберечь… — голос Снейпа звучал глухо, и это было понятно, боль потери не утихла с годами, подобные раны способны мучить душу десятилетиями. — Меня спас Дамблдор. Укрыл от преследования, дал мне работу… вот только жизнь моя, Куросаки-сан, оборвалась тогда, в ту ночь, когда погибла единственная женщина, которую я любил. — Значит, Гарри ее сын, — понимающе кивнул шинигами. — Ребенок, переживший смертельное заклинание, предположительно убившее этого вашего Лорда… а вы можете мне показать это заклинание, мистер Снейп? — оживился вдруг Ичиго. — Не сейчас, конечно, попозже. Нам нужно будет подготовить аппаратуру. Есть у меня одно подозрение… — Подозрение? — поднял голову Северус. — Видите ли, мистер Снейп… велика вероятность того, что именно ради поимки этого вашего Лорда мы с Эспадой и прибыли в ваш мир. Не живого человека по имени Том Реддл, взявшего себе псевдоним Волдеморт, а того существа, в которое способен эволюционировать могущественный волшебник, выбитый из собственного тела, но так и не ушедший за Грань. — Эво… эволюционировать?! — вскинулся зельевар. — Это как?! — Переродиться может то, что живо. Он живым не является, так что я лично склоняюсь к мысли, что его душа все же опустела. А Пустые именно эволюционируют, мистер Снейп… вы сказали, что готовы помогать? — приподнял бровь Куросаки. — Всем, чем могу. Располагайте мной, — горячо заверил собеседника декан Слизерина. ***       В глубине Запретного леса, на одной из крошечных полян среди почерневших от времени угрюмых елей, плясал маленький костерок. Его света явно было бы недостаточно, чтобы осветить окружающее пространство для слабых человеческих глаз, да и тепла он давал немного, не обогреться усталому путнику. Однако и света, и тепла сидящему у костерка крупному мужчине хватало. Человеком он не был уже много лет… Ах, вот и кто меня сможет обогреть, Ах, вот и кто приготовит ложе, Где те двери, что открыты для меня, Кто ждет меня за ними, кто же?..*       Слова старой, казалось, давно и прочно забытой песни всплывали в памяти сами по себе. Рвущие за душу слова песни, годы назад так любимой в созданном его руками поселении в глубине леса, подальше от людских шумных городов… Такие знакомые, родные и близкие женские голоса, выплетающие эту песню, казалось, звучали в ушах. Самайн в их деревне всегда праздновали с размахом… да и как не праздновать начало темного времени года темным тварям, которыми люди считали и до сих пор считают обитателей затерянной деревушки?.. Хотя, уже не считают, мрачно оскалился сидящий у костра мужчина. Вот уже четырнадцать лет минуло… Вечен ли ветра пронзительный вой, Бесконечен неба стремительный бег, Мрачен лес в ожидании дождя холодным ноябрем Он выходит к черным кругам, Ворон кружит над его головой Иссиня-черные перья обоих иссечены дождем…*       Он никогда не умел петь. Да и зачем бы ему? Его голос дан ему с совершенно иной целью. Хоть и слышно его бывало за несколько миль, и замирали в ужасе все, кто его слышал… Сейчас же мужчина отчасти сожалел, что ему не спеть эту песню так, как выводили ее, раскладывая на голоса, его соплеменницы, ибо пели ее обычно женщины. Волчицы его стаи… Где твои белые птицы, Энгус, Где твои юные жрицы, Фрейя? Кто еще выйдет на Черный Самайн холодным ноябрем? Сиды открыты, но сиды ушли, Мрачен лес в ожидании дождя, Воин — не воин и ворон его думают об одном…*       На глаза готовы были навернуться слезы, но расклеиваться было нельзя. У него есть задание. Не так часто просят о помощи древние силы, еще реже просят они темных тварей. Тем более — его, старого оборотня, вожака давно погибшей стаи. Боль от потери близких никуда с годами не девалась. Одну лишь ночь в году вервольф позволял себе провести вот так, у огня, вспоминая своих давно ушедших за Грань соплеменников, чуть слышно напевая так любимую ими песню. Ах, вот и кто меня сможет обогреть, Ах, вот и кто приготовит ложе, Где те двери, что открыты для меня, Кто ждет меня за ними, кто же?..*       Тоскливый волчий вой прорезал вековую тишину Запретного леса. Догорающий костерок все еще переливался ярко-алыми огоньками углей, но на поляне уже никого не было.       Фенрир Грейбэк, он же Фенрир Сивый, стиснул в кулаке небольшой сверток и решительно зашагал в направлении Хогвартса. *** — Он согласился, — сухой шелест листвы. — Замечательно… — чуть слышное потрескивание пламени. — Не так-то просто будет закрепить эту посылку, — скрежет чешуи по камням. — У нас нет выбора… придется ему довериться, — с тонких пальцев срывается облачко брызг. — Фен рискует… — тонкая веточка выписывает узоры по песку. — Его существование с момента обращения полно риска. Он привык, — взмах пылающего крыла покрывает песок слоем копоти, и узор становится видимым. — Прозвучало так, словно ты ему завидуешь, — поверх песочного узора капает вода. — Еще как завидует! — над разрисованным песком в воздухе извивается, стирая сверкающие чешуйки, могучий хвост, осколки дождем сыплются на рисунок, расцвечивая его словно изумрудными искрами.       Четыре пары глаз рассматривали получившийся узор в полном молчании. Очень разные, иногда — противоположные, они много веков уже вот так же дополняли друг друга. И долгие годы хранили свое детище и его обитателей… — Чешую не жалко? — Скоро шкуру менять. Не страшно… — Я вот думаю… — Ммм? — А так ли опасно нам показаться на глаза этому Куросаки? — Не сходи с ума! Мы не имеем права так рисковать! — Ладно, ладно… перестраховщики. ***       Во имя Морганы, ну зачем я в это встряла!!!       Эта мысль вот уже который день не давала покоя Минерве МакГонагалл, с каждым днем все больше и больше напоминая навязчивую. Декан Гриффиндора уже не раз горько пожалела о собственной несдержанности и теперь отчаянно завидовала предусмотрительной Помоне. Как ловко эта… травница отвела от себя и своего факультета саму вероятность подселения хогвартских загадочных гостей в свою башню!!! И будь многажды проклята ее гриффиндорская импульсивность… зачем, зачем она в это ввязалась!!!       Хуже всего было даже не ее хвастливое заявление о беспримерной смелости ее факультета. Она не учла темперамент своих львят, и теперь любовалась результатами…       Гости, кстати, повели себя образцово. Господин Куросаки в первый же вечер объяснил, кто они и что они, и предупредил, чтобы ни к нему, ни, не дай Луна, к его Эспаде студенты не вздумали цепляться с хоть сколько-то агрессивными намерениями. По его словам, подобные выпады в их адрес вполне могли закончиться чьей-то быстрой и бесславной кончиной. На кого-то другого подобные увещевания, может быть, и подействовали бы. Но уж точно не на факультет Гриффиндор!!!       Эту простую истину Минерва поняла мгновенно, просто посмотрев в загоревшиеся искренним интересом глаза своих студентов. Вернувшись в свой кабинет, волшебница с тяжелым вздохом впервые в жизни активизировала встроенные в гостиной факультета Следящие чары. Наблюдать за жизнью гриффиндорцев исподтишка она всегда считала неправильным, но сейчас ситуация грозила выйти из-под контроля в любую секунду. Будучи деканом, МакГонагалл считала себя обязанной не допустить возможную катастрофу.       Кто бы знал, что она начнет, хоть и мысленно, соглашаться с Северусом?!       Но слизеринский змей, как ни крути, совершенно прав. Уизли — это ходячая катастрофа. Особенно близнецы!!! Сколько гениальных шалостей она сорвала этим двум изобретателям за прошедшую неделю? На третий день профессор перестала обращать внимание на почти безобидные шуточки, направленные на сокурсников. Благо, Эспада к студентам не лезли и в факультетской гостиной не появлялись. Но святые Основатели, что только не приходилось снимать с двери в гостевые комнаты!!!       В первый же вечер пребывания загранных гостей в замке Снейп прислал своей гриффиндорской коллеге большую бутыль с валерьянкой. Взбешенная Минерва едва удержалась, чтобы не спуститься в нору… то есть в кабинет декана Слизерина и не расколотить подарок об голову ехидного дарителя. Остановила ее лишь необходимость лично убедиться, что гости устроились с комфортом. К следующему утру профессор немного остыла. К вечеру она готова была бежать в подземелья с совершенно иной целью — расцеловать Северуса и просить у него политического убежища… Однако сдаваться Минерва МакГонагалл не привыкла и теперь коротала вечер за размышлениями, через какое место вправить своим подопечным мозги, чтобы глупые дети научились наконец думать и оценивать возможную опасность. Ответ, как говорится, лежал на поверхности, но телесные наказания в Хогвартсе были запрещены. Необходимо было немного развеяться, и профессор встала из-за стола. Миг — и к массивной двери кабинета пробежала небольшая серая полосатая кошка с отметинами на мордочке в форме очков.       Было уже совсем поздно, когда уставшая Минерва возвратилась в башню родного факультета. В коридорах было тихо и прохладно, и шевельнувший ее шерсть сквозняк не вызвал беспокойства. А зря… — Какая красота, — прозвучал у нее над головой мужской смутно знакомый голос, и анимаг с ужасом почувствовала, как ее кто-то берет на руки. Крупная, явно мужская кисть, почему-то длинные ногти… острые, больше похожие на когти! Стряхнув с себя оцепенение, профессор резко извернулась в держащих ее руках и снова замерла. На нее смотрели лазурные глаза одного из арранкар.       Джаггерджак, вспомнила она. Гриммджо Джаггерджак… и что теперь делать?..       Минерва глубоко вздохнула, подавила разгорающуюся панику и постаралась взять себя в руки. Тихое вежливое «мяу», и восхищенный Высший принялся бережно почесывать изящную серую шейку. Нервно хихикнув, декан мяукнула еще раз, потихоньку пробуя выбраться. Арранкар осторожно опустил кошечку себе на плечо, продолжая поглаживать. Уже трясущаяся от смеха МакГонагалл аккуратно выпустила когти, вскарабкалась на покрытое белой броней плечо и преспокойно там уселась, свесив Джаггерджаку на грудь длинный полосатый хвост. Ей было до предела любопытно, как отреагирует загранный гость, когда узнает, кого он только что чесал за ухом?       Гриммджо улыбался, наблюдая за невероятно изящной кошкой, спокойно сидящей на его плече. Определенно, домашняя — ухоженная, гладкая шерсть говорила сама за себя. Очень интеллигентная и умная, не любит чужие руки, но из вежливости не отказывается посидеть на жестком плече… — Откуда ты? Может, отнести тебя хозяину? — наполовину себе, наполовину в пустоту пробормотал он, недоуменно поглядывая на умывающуюся кошку. Та, словно в насмешку встопорщив усы, явно попросилась на пол. Арранкар усмехнулся и присел на одно колено, даже руку вытянул, чтобы его пушистой незнакомке не понадобилось прыгать с высоты. В серой шерстке заметно проглядывала седина — кошка была немолода.       Порадовавшись понятливости Высшего, Минерва шустро сбежала по его руке на пол, снова мяукнула, в глубине души заливаясь смехом, отбежала на несколько шагов и обернулась. Заинтригованный Джаггерджак понял, что его зовут, и двинулся за ней. Добравшись до деканского кабинета, МакГонагалл с намеком поскребла косяк лапкой, ее тепло улыбающийся спутник толкнул и неожиданно легко открыл тяжеленную дверь — профессор трансфигурации без труда применяла беспалочковую невербальную магию в любом облике.       Гриммджо осторожно заглянул в кабинет. Кошачье любопытство в нем было неистребимо… Захлопнувшаяся за ним дверь заставила его подскочить на месте, а вид меняющейся кошки, превращающейся в полновластную хозяйку факультета, грозного декана профессора МакГонагалл, ввела в ступор. Арранкар вытаращил глаза и застыл на месте.       Минерва одернула сбившуюся мантию. — Доброго вечера, господин Джаггерджак. Прошу меня простить за нечаянное представление… — Охренеть… в смысле, добрый вечер, госпожа МакГонагалл, — отмер Гриммджо и недоверчиво протер глаза. — Магия, да? — Магия, магия, — не удержавшись, хихикнула профессор, прикрывшись ладонью. — Если точнее, то анимагия, умение превращаться в животных. У каждого анимага одна аниформа. Мою вы только что видели. — Красивая у вас аниформа, — покачал головой арранкар. — Только превращения я никак не ожидал! Простите, госпожа… — Ну что вы, все в порядке, — улыбнулась Минерва. — Может быть, чаю? — О, только не чай… — тут же замахал руками Высший. — Простите, слишком много неприятных воспоминаний!.. Вот бы чего покрепче, — мечтательно вздохнул он и не поверил своим глазам, когда волшебница с заговорщическим видом указала ему на кресло у камина, а сама, махнув палочкой в сторону двери, достала из шкафчика бутыль с темно-янтарной жидкостью и пару бокалов. — Господин Джаггерджак, вы когда-нибудь пробовали шотландский виски?