Чёрный Путь

Арпен изобиловал всё той же пылью, которую поднимал ветер, которая лезла в рот, от которой слезились глаза и чесалось в носу. И дворик, как всегда, чистенький. И сорняки прополоты. И на ветках яблонь — крупные тяжёлые плоды. Очевидно, в этих местах лето получилось дождливым. Резная дверь большого деревянного дома резко распахнулась. Тот, кто за ней стоял, не иначе как учуял, что на пороге гость. Тэрей Мёрни потёр глаза, потом ещё раз. В третий раз он откинул со лба каштановую с проседью прядь. — Ну заходи! — сухо произнёс. Эллей отметил, что два года сказались на Тэрее. В каштановых прядях появилась седина, вокруг глаз — сеточка морщин, а фигура заметно расплылась. Время никого не красило. Эллей поправил лямку чехла и вошёл внутрь. И дом ничуть не изменился за два года. Всё те же картины на стенах — Тэрей любил их писать. Всё тот же аромат выпечки. — Я дома, — как ни в чём не бывало произнёс Эллей и улыбнулся. — Хоть бы обнял, что ли, сыночек беспутный, — проворчал Тэрей. Осуждает до сих пор? Не рад видеть? — Погоди, только вещи положу. Моя комната свободна? — Эллею не терпелось, будто маленькому, повиснуть на шее. — Какое? Там Вирай спит, твой… Ах да, ты должен был получить письмо… — Тэрей явно не знал, что сказать — столько неуверенности было в голосе. — Я получил! — И больше не написал. — Я сам приехал! — Эллей поставил рюкзак с вещами и мандолину на скамью. — Ну так обнимай, раз приехал, горе горькое! — Тэрей, наконец, широко улыбнулся, раскинул руки и охотно принял сына в объятия. Тот дёрнулся — от неожиданности. Потому что зря решил, что живот появился от возраста. — Ну да, седьмой. Эллей вырвался из крепких объятий. Дурак наивный, обругал он себя. Родители-то ещё молодые, даром что внука дождаться могут. — Вот это да! Оторвать бы кое-кому яйца за та… — он замолчал, когда Тэрей шлёпнул по губам. — Не смей — слышишь? — такое произносить! — выругался тот. Ничего не изменилось за два года: Эллей по-прежнему сносил лёгкие шлепки. — Вовремя приехал. Мы наготовили вкусностей, словно знали, что нужно ждать гостей. Ведро знаешь где. Мыло — тоже. Мой руки — и за стол. Голодный, не говори, что это не так, потому что не поверю. — Ещё как! — Эллей бегом помчался в уборную. Пришлось задержаться и принять в объятия изрядно подросших братьев, тяжёлых, неподъёмных, но всё так же, как и раньше, вешавшихся втроём на одного. — Уймитесь! — угомонил сыновей Тэрей Мёрни. — Не видите? Он уставший и голодный! Эллей не торопился покидать братишек. Те наперебой спрашивали, где он пропадал столько времени. Пришлось коротко объяснить — до тех пор, пока Тэрей не разозлился и едва ли не силой растащил расшалившуюся детвору, чтобы сын хотя бы смог сбросить верхнюю одежду и берет. Осву не оказалось дома. Его никогда не бывало в это время, Эллей это знал и был рад, что получилось приехать именно в то время, когда удастся спокойно пообедать, когда ничто не испортит аппетит. Родителям хватит с лихвой неприятного признания. Эти мысли омрачили радость от встречи. Вода оказалась холодной, как всегда, из колодца, вырытого Осву во дворе. Вероятно, Тэрей совсем недавно наполнил ведро. Эллей вытер посиневшие руки полотенцем и не смог удержаться, чтобы не юркнуть в свою — уже бывшую — комнату, после подошёл к узкой кровати и приподнял уголок одеяла. «Наконец-то в нашей семье появился ещё один кудрявый!» — улыбнулся и осторожно дотронулся до светло-русых локонов спавшего братишки. Только он и Вирай уродились волосами в Осву, остальные забрали каштановую шевелюру у Тэрея. — Элле-ей! — нетерпеливо позвал тот. Эллей отдёрнул руку, будто сделал что-то плохое, после покинул комнату. В гостиной собрались все, кроме Осву и Гарета. И хорошо, наверное, иначе Эллей не смог бы ни одному, ни другому смотреть в глаза, особенно брату. Он отодвинул стул и сел, после понюхал ароматный, запечённый с мясом картофель. Рот тут же наполнился слюной. — Однажды в наших краях появился художник. Гарет уехал с ним в Ревею. Приезжал недавно. У него портреты заказывает знать. Здорово, правда? — Тэрей снова словно прочёл мысли сына. — Хоть один в меня пошёл. Остальные с рождения голосистые. Он гордился детьми, несмотря ни на что. Эллей вяло, несмотря на нелёгкую дорогу, пожевал картофелину, не решаясь задать вопрос. — Я рад за него, но… — запнулся и закашлялся. — Учил не болтать, когда жуёшь. Толку-то! — Тэрей похлопал сына по спине. — Я всегда пытался объяснить, что ты не виноват. Мрази нужен только повод, на то она и мразь… «Не простил!» — догадался Эллей. — Но он не был рад тому, что ты исчез, — оправдал второго сына Тэрей. — Переживал. Говорил: «Пусть только напишет, что у него всё хорошо, тогда и дальше прощать не стану!» — улыбнулся он, посмотрел на измятую палевую рубашку и добавил: — Спрашивать не буду, как ты жил. Грустинка в глазах и небогатая одежда говорят всё за тебя. Бедно жил, перебивался, не отрицай. Эллей кивнул. Лгать и утешать не было смысла. Наверное, Тэрей задал бы каверзный вопрос, если бы не братья, которые наперебой заголосили, требуя рассказать о Босттвиде. Эллей охотно поделился тем, что видел. О храме он вскользь упомянул, зато об арене хотелось болтать без умолку. — Вот так, с помощью детского любопытства, узнал, как жил мой сын долгих два года, — проговорил Тэрей. — Арена-арена! — покачал головой. На лбу появились морщины. Заподозрил неладное? — Я думал, ты ребятишек наплодил, — вовремя отвлёк Лилло Мёрни. — Ты что несёшь?! — прикрикнул на сына Тэрей. — Кто вас только этому учит? — Кто-кто? Скрип кровати в вашей комнате! — В кого он такой язвительный… — Тэрей побагровел. Рассмеявшийся Эллей сник и надкусил яблоко — уже третье по счёту. — Хм, раньше ты так не любил яблоки. Рука с огрызком опустилась. Вот-вот — и выдаст себя раньше времени, дурак. Эллею дома было хорошо, безмятежно, и он старался продлить это ощущение. — Все меняются, — увильнул он и встал из-за стола. — Не возражаешь, если я вымоюсь? Тэрей не стал возражать, только странно, недобро прищурившись, поглядел и сжал губы. Эллей знал, где вёдра. За два года они по-прежнему стояли в сенях. Он подхватил два и вышел во двор, затем вдохнул аромат лилий. Тэрей любил цветы, те любили его и всегда буйно цвели. Налюбовавшись, Эллей пошёл к колодцу. Пришлось изрядно побегать с полными вёдрами, зато Эллей натаскал куда больше воды, чем хотел. Можно не волноваться, что не хватит, и неспешно вымыться. Баню помог растопить Тэрей. Он же и взялся вскипятить ещё воды, пока его сын щедро намыливал тело. Мокрые волосы распрямились и упали на лоб. Эллей откинул их и открыл глаза. В бане он был не один. — Подумал, может, холодная вода нужна, — произнёс Тэрей и поставил ведро на пол. И замер, задержав взгляд на набухших сосках. Эллей растерялся. Всё же явно придётся выложить правду раньше срока. — Я догадывался о причине твоего возвращения. Эллей, Эллей, на те же грабли! Тэрей взялся за голову, сдавил виски. Мыло выскользнуло из руки. Эллей даже не стал искать его а, набрав воды в деревянный ковш, полил себя, смывая пену. — Да, ты прав, — признался он. — Но я хотел всех вас видеть, потому приехал, да и… Вы должны кое о чём знать. Тэрей опёрся о стену. — И не испугался Осву. Молодец, — неожиданно похвалил. — Кстати, где его носит-то? Он давно уже должен быть дома. — Хотя Эллею не хотелось портить чудные мгновения единения семьи неприятными вестями, но от разговора нельзя увильнуть, и чем раньше появится отец, тем лучше. — Давай хоть спину потру, горе горькое. — Тэрей отнял мочалку. — Знаешь, я не могу злиться. Старею, как ни крути. Уже второй раз в жизни дал понять, что годы берут своё. Словно вчера ты был голосистым младенцем, оказалось, давно вырос — настолько давно, что из кожи вон лезешь, но пытаешься сделать меня дедом. — Ты вообще не умеешь злиться, — перебил Эллей, чтобы хоть что-то сказать. — Да, ты этим пошёл в меня. — Тэрей с силой надавил на спину и потёр — наверняка красные полосы остались. — Но я очень сильно огорчаюсь, когда кому-то из моих детей плохо. Думал, сердце остановится, когда ты внезапно исчез. Добавило то, что я не смог вынести, когда увидел, как ты мучаешься. Не представляешь, сколько раз каялся, что не остановил Осву. «Да вытерпели бы!» — говорил ему. Только он разве слушал? Гнал своё, мол, вернёшься через день-два-неделю. Ошибся: ни через день, ни через неделю, ни через год. — Эллей слушал исповедь молча, хотя понимал: надо попросить прощения. Не смог. Тэрей легонько потёр плечи и, невзирая на то, что сын мокрый, обнял. — На этот раз я сам не позволю Осву издеваться над тобой. Пусть злится, пусть рушит мебель и… — махнул рукой, — пусть привыкает к тому, что станет дедом, в конце концов. Эллей улыбнулся. Правда, пусть и случайно всплывшая, оказалась не такой уж болезненной. Тэрей полил его спину водой. Эллей вышел из воды и взял полотенце. Руки опустились, когда он понял, что забыл чистую одежду. И тут на выручку пришёл Тэрей и протянул сыну рубашку и штаны.  — Ничего удивительного, я тоже был на тебя рассеянным. На Гарета — собранным. На остальных… Не вспомню, — отмахнулся тот. — Торопись, отец должен уже прийти, а мы тут. Он развернулся и как был, мокрый, покинул баню. Эллей натянул белоснежные, недоумевая, как можно выстирать до такой чистоты, штаны и рубашку, и покинул баню. Сердце замерло по дороге в дом. На пороге, казалось, и вовсе остановилось. Но легче оттого, что Осву Мёрни до сих пор не появился, не стало, хотя уже порядком стемнело. Эллей охотно занял себя игрой с младшим братишкой. Вирай легко пошёл на руки и сейчас ёрзал на коленях. — О нет! — Эллей вскочил и опустил его на пол. Штаны, белоснежные, оказались испорчены. Теперь придётся переодевать не только братишку, но и самому сменить одежду. Он полез в сундук и выудил первую попавшуюся вещь. Не то. Распашонка. Входная дверь резко хлопнула, и Эллей застыл с крохотной одежонкой в руке. Осву Мёрни вернулся домой. Теперь волей-неволей, но придётся начать неприятный разговор. С другой стороны, всё скоро решится. Приглушённый голос Тэрея резко стих, когда Осву зычно пробасил: — Эллей! Выходи, сосунок. Мне известно, что ты приехал. Известно. Тем лучше, хотя сердце колотилось как бешеное. Тэрей что-то тихо говорил — явно успокаивал, а Эллей не придумал ничего умнее, кроме как взять братишку на руки и выйти из комнаты. Серые глаза Осву Мёрни зло сверкали, рот кривился, он был зол. Эллей робко стоял и таращил ореховые, точь-в-точь как у Тэрея Мёрни, глаза на отца. То, что он увидел сейчас, перешло все грани. Эллей зажмурился и открыл глаза, когда братишка завертелся, зашёлся в крике, требуя отпустить. — Явился-таки, — рот отца презрительно скривился в усмешке, — не скажу, что я рад, но… — взгляд холодно-серых глаз смягчился. — Всё-таки рад, горе горькое! — получилось обречённо, что ли. Эллей улыбнулся и подошёл к отцу как был — в обмоченных штанах и с малышом на руках. Тэрей забрал Вирая. — Иди, обниму, ничтожество. — Осву охотно принял старшего сына в объятия. — Только скажи одно, какого пса ты отправил гостя в таверну? Тут места мало? — Хотел сам рассказать, чтобы от нашего появления тебя не хватил сердечный приступ, — робко ответил Эллей. — Я что, похож на того, кого может взять сердечный приступ? — Осву выпустил сына из объятий и не удержался, чтобы не влепить подзатыльник. Эллей ойкнул и потёр ушибленное место. — Не бей его! — Тэрей взял мужа за руку. — Тогда кормите гостя! — Осву повернулся в сторону стоявшего у дверей Стелльера. — Да и я голоден. Беседа вышла долгой, а на пустой желудок мне хотелось начистить ему физиономию. Только куда с гладиатором тягаться? Эллей широко улыбнулся. Он несколько раз пытался придумать, что будет говорить и как объяснит появление Стелльера в доме, но всё получилось само собой. «Наверняка «добрые» соседи расстарались и рассказали, с кем я приехал!» — догадался он. Но Осву и Стелльер, похоже, нашли общий язык, как ни странно. «Клятый колонист» и коренной уроженец Чёрного Пути поладили. А ведь чего стоило уговорить последнего приехать! «Знаешь, почему я добровольно снял мантию? Потому что поверил в ответ перед богами. Юным был, дураком, разумеется. Читал, что всё возвращается сторицей спустя десятки лет. Но казалось, что времени много!» — пояснил тот, жалея, что натворил в своё время глупостей. Эллею было горько, что он, как думал Стелльер, стал тем самым «бумерангом». Хуже всего то, что почувствовал себя игрушкой, инструментом в руках богов. Ведь невольно, но всё с него и началось. — Я-то решил, еды хватит на завтра. Какое там? Всё сожрёте за вечер, — проворчал Тэрей. Эллей вздрогнул, глядя, как он хлопнул Стелльера по запястьям. — Эй, а руки? Ну-ка пошёл мыть! В моём доме — мои правила! Даже гладиатор не смог ослушаться маленького кругленького Тэрея Мёрни. — Что ты в нём нашёл? — спросил он у Осву. — То же, что и ты в моём сыне. Он-то Тэрей нравом, даром что рожа моя, — парировал тот, затем перевёл взгляд на Эллея. — К слову, не ты один ждал ответа богов, — бросил напоследок. — Не рожа, а лицо! — поправил Тэрей. Осву только отмахнулся и пригладил русые, с единичными седыми волосками кудри. Затем зажмурился. Выпил, наверное, в таверне, чтобы мысли улеглись в голове.

***

Эллею не спалось. Вирай и тот с трудом уснул и теперь посапывал в кроватке. Даже для такого большого дома оказалось слишком много людей. Тэрею пришлось улечься с сыном на одной кровати. — Считать, сколько нас, не буду. Вдруг у кого-то двойня, — отшутился он. Порой Эллей ощущал лёгкие прикосновения к кудрям. Самому ему волнение не позволило сомкнуть глаз. Он то и дело прислушивался, боясь, не начнётся ли брань. — Им нужно поговорить, вылить друг на друга старые обиды. Возможно, подраться. Но не копить плохое. Стелльер держал в душе обиду, в конце концов не выдержал и отыгрался на тебе — на том, у кого лицо Осву. Не понимаю, как можно быть таким дураком и не заметить, что вы очень разные, — прошептал Тэрей. — И угораздило меня грезить не невесть о ком, а о нём. Почему? — Эллей перевернулся на спину и уставился в потолок. Блики света лампады играли на деревянных досках. — Не знаю. Почему меня угораздило связаться в свое время с твоим отцом? Уж кто, а он не был пределом юношеских мечтаний. Да и… Не любил я тех, кто судит по цвету кожи. Но увидел его — и заслушался. Но и этого мало: я-то зарёкся когда-либо создавать семью, тем более с избалованным менестрелем. Интересная она всегда, семейная история. Эллей знал: Осву не был избалован. В приюте никто никого не облизывал. Дети работали как проклятые. «Поэтому я был рад, когда боги дали знак служить им», — однажды проболтался Стелльер. Он же и признался, что Фрамарр ему благоволил, он в свою очередь посвящал ему победы. И продолжит это делать, потому что много лет никуда не выкинуть. — Говорят, что сказки об истинных парах — и не сказки, но так было когда-то, — проговорил Тэрей. — В твоём возрасте я не верил, потому что богач брезгливо отвернулся бы от прокажённого, просившего подаяние. В сказке же понял, что несчастный нищий — его истинный, забрал, вылечил… — …и жили они долго и счастливо, — хихикнул Эллей. — Не верю. — Я тоже не верил. Но вспоминаю молодость и… — вздох, — думаю, что то — не сказки, а быль. Эллей не ответил и прислушался. Осву и Стелльер распивали вино и говорили, тихо, к счастью. Или нет? Затишье перед бурей? Тэрей, явно озадаченный, поднял голову. — …было успокоился, когда посчитал, что раз сына нет, то и доказательств нет. Когда пришлось его забрать к себе, то потом видел сны, что ты врываешься и выкладываешь перед всеми доказательство, что Дадо — не племянник вовсе. Редко такое видел, но терпеть невыносимо — настолько, что думал, не лучше ли… — бульканье ненадолго прервало разговор, — отдать назад. Но вспоминал то время, когда мы не знали отдыха, и… Когда он заметно вырос, стало страшно, потому что на Левиера похож, моего мало. Что, если бы какая-нибудь мразь усыновила Дадо для утех? Внутри у Эллея похолодело, хотя знал из рассказов отца, что и так бывало. Не то Дадо об этом не знал, не то не захотел знать, но предпочёл обидеться на своего отца за многолетнюю ложь. — И ты решил, что я подослал Эллея. Вот за это готов тебя башкой о стол приложить, — огрызнулся Осву. — Ты, значит, трясся за своего, а я, получается, изверг, который готов подложить под тебя родного сына!.. От удара кулаком о стол Эллей вздрогнул, сел и нашарил ногами мягкие туфли. Обстановка накалилась. — Пусть разберутся! — шикнул Тэрей. — Не мешай! — вздохнул и тут же добавил: — Осву доказывал, что ты пересидишь где-то, поймёшь, что тебя никто искать не будет, и вернёшься. Он готовил ремень, а у меня сердце сжималось, потому что передумал всё: и что мразь какая-то насилует, и что ушёл из жизни, и… Эллей вспомнил, что родители едва не развелись. А ведь не играл, действительно решил, что так будет лучше, чем слышать: «Кроме тебя, ещё четверо!» А тут на тебе, едва не разрушил семью. Если бы не Вирай, которого по сути ещё и не было, то родители развелись бы. Это Эллей успел узнать, как и то, что отец последним сыном хотел заменить первенца, но не вышло. Нет-нет — и воспоминания ели поедом. Он замер и прислушался. Едва не началась неприятная болтовня о том, как и почему Эллей покинул дом. Осву рявкнул, мол, это никого не касается. Зря, потому что Эллей знал, что правда так или иначе вскроется рано или поздно, потому что ехидный взгляд соседа не смог не заметить на подходе к дому. И гадкое: «Блудный первенец Мёрни вернулся» раздалось вслед. Он только гордо поднял голову в ответ. Правда, узнанная от посторонних, всегда болезненная. Дадо не смог своего отца простить за многолетнюю ложь и натворил дел. Однако признаться в том, что произошло два года назад, не было сил. — Это только кажется, что убьёшь. Сам так думал, когда меня с должности сместил родной сын. Жалел о том, что забрал; что только откупился от Левиера, но не позаботился, чтобы Дадо не появился на свет; что был беспечным дураком, потому что первый раз не должен оправдывать глупость! — поделился Стелльер наболевшим. — Но в итоге готов принять Дадо, когда вернётся, — шумно отхлебнул и поправил: — Если вернётся. Я настолько привык называться дядей, что не воспринимал его как сына. Только когда потерял, только тогда и осознал. — Он со стуком поставил бокал на стол. Эллей, поняв, что беда миновала, лёг. Тэрей снова погладил его волосы, как маленькому. — Ну, а сынок-то мой всепрощающий… — Осву едва слышно упрекнул. — Дурак, угораздило ему с тобой связаться. Бегал, наверное, прилип. Злобы в голосе Эллей не услышал, только обречённость. Поэтому не дёрнулся. — Нет. Он едва не оставил меня. Я был одинок, ранен. На арену выйти не смог, тосковал дома целыми дням, — вздох, — потому что к одиночеству привыкнуть ой как нелегко. Да, раньше был один, Дадо мешал, а потом… — постукивание — наверное, пальцами по деревянной столешнице, — не заметил, как прикипел — настолько сильно, что одиночество стало сводить с ума. Эллей вспомнил тот день. Наверное, до конца не забудет, потому что время в ожидании почтового дилижанса тянулось очень медленно, ещё и страх его упустить не давал выспаться. Он не хотел никого видеть. И не поверил, когда Кеш сообщил, кто именно пришёл. Не хотелось задаваться вопросом, что именно привело Стелльера. Эллей не поверил, что всё получится как в сказке, что они будут вместе, но обрадовался, что не придётся терпеть оскорбления отца и молить о помощи. Оказалось, мечты сбываются, но почему-то именно тогда, когда появляется жгучее отчаяние. Эллей обнял своего гладиатора, вдохнул отдающий металлом запах — в тот раз сильно отдающий, потому что кровь просочилась на повязку. После Стелльер свалился без сил. — Готов принять любым. И этим в меня пошёл, — сонно пробормотал Тэрей. Эллей ничего не ответил. Не признаваться же, что порой было горько — оттого, что Стелльера просто заела тоска от собственного бессилия; оттого, что некому перевязать рану и сварить бульон. Оттого, что, потеряв одного сына, просто-напросто вовремя, пока не поздно, нашёл замену. Только Тэрей-то прав, Эллей был готов принять Стелльера любым, даже раненым и потерявшим всё. — Вернётся сынок твой. Куда им деваться, без нас-то? — Осву запнулся.— Хотя… не все возвращаются, это да. — Дадо, Дадо, — произнёс Стелльер и замолчал. — Ты… Вроде и спокоен, но вижу: претит моя морда, не отрицай. — Мало лет прошло? — Осву со стуком поставил бокал. — Люди меняются. Вынуждены привыкать к месту, где живут. Здесь не повысказываешься! Да и… Зачем на доброту тыкать цветом кожи? Эллей улыбнулся. Его отец был прав: и в Арпене, и в Ревее в целом большинство — коренные жители Чёрного Пути. Осву осталось смириться с этим, иначе не смог бы ни работать, ни жить здесь. Да и учитель Гарета — коренной выходец Пути, это Эллей успел узнать. Раз отец отпустил с ним сына, значит, стал терпимым. — Как жить-то собираетесь? — пьяно спросил Осву. — В трущобы его не пущу. — Старый хозяин дома, где жил Эллей, умер. Наследников у него нет. Какая разница, кому он достанется — мне или губернатору? Последний был рад, когда я принёс ему весь выигрыш с арены — за кровь Эвана много получил. Так что не волнуйся, в трущобах твой сын жить не будет. Дом там держу для Дадо. Видеть не могу, как он ютится в храме, — вздох, — хотя пока не торопится домой, дурак. Знать меня не хочет. Гордец. Опять Дадо. Он словно был везде, в доме Стелльера особенно. Эллей наотрез отказался там жить. Он нашёл отговорку. Не желал зла Кешу, ухаживал, когда тот заболел, но ничего со старостью не смог бы поделать даже жрец Янерра. — В тебя уродился злопамятностью, — напомнил Осву. — Дурная черта, замечу, — пробормотал так и не уснувший Тэрей. Он поднялся, подошёл к кроватке младшего сына, поправил одеяльце, затем подлил масла в лампаду. Света стало больше, и Эллей почувствовал на себе его взгляд. — Вот так-то, сынок: и один, и второй поняли, каково это — видеть искру ненависти в глазах родных детей, поэтому сейчас мир. Было время, когда Эллей ненавидел отца — за боль и непонимание. Обиду он быстро забыл, потому что не умел держать в душе отравляющую кровь злость. Стелльер, увы, таким не был. Эллей знал: припомнит ещё, что всё пошло наперекосяк с его появлением. — Идём спать, — это Осву, — иначе если я выпью чуть больше, то даже Тэрей меня не удержит, и я начищу твою наглую физиономию. — Это мы ещё посмотрим, — угрожающе прозвучало. — За твоего седьмого и моего второго ещё не пили. Разговоры затихли. Успокоившийся Эллей удобно устроился, надеясь уснуть. Тэрей улёгся рядом, погладил — в который раз — русые кудри, и ласково проговорил: — Спи, а пьяницы пусть хоть мебель ломают. Починят с больной от похмелья головой, никуда не денутся. За барахло я не переживаю. Оно наживное. Главное, что у вас, моих детей, всё удачно складывается. Ещё бы вы с Гаретом поболтали, а то… Не знаю, кто его научил держать столько времени обиды. Надеюсь, поймёт, пока не поздно, что от них не легче, что они отравляют кровь. Эллей вздохнул. Гарета как раз таки ему не хватало. Был бы дома, тогда он бы постарался помириться и стать ещё чуточку счастливее. Любой ценой.