Чёрный Путь

Эллей оправил измятую рубаху и вошёл во двор храма, надеясь застать Тида, но того в саду не нашлось. Он дёрнул ручку и оказался в приятном после полуденного зноя помещении. Стояла тишина. Не было вездесущего Дадо. «Он всего лишь курит за углом», — понадеялся Эллей и вздохнул. Ему нравился юный жрец — настолько, что хотелось помочь справиться с внезапно свалившейся на голову правдой. Он понимал Стелльера, в юности сглупившего, но Дадо должен был узнать правду не из праздных разговоров, но от родного отца. Чем дальше, тем больше Эллея восхищал Осву. Тот не стал оправдываться, скрывать, когда некто — Стелльер, как выяснилось — прилюдно огласил, что поющий в кабаках менестрель и послушник, будущий служитель Фрамарра, — один и тот же человек. Просто собрал нехитрые пожитки и уехал из Босттвида. Эллей постоял, гадая, стоит ли подождать кого-нибудь или сразу направиться в знакомый ему зал. Решив не хозяйничать, он сел на скамью и посмотрел в потолок, таращась на огоньки и размышляя о событиях последних дней — о Стелльере, Дадо. И о себе. О том, что ещё предстоит. О том, от чего холодело внутри, причём не в груди, но внизу живота. Храм словно вымер. Стояла гнетущая тишина. Эллей от безделья поразмышлял, как бы прозвучали звуки струн в этом месте, но мандолины при нём не было, да и не стоило накликать на себя гнев богов, играя в подобном месте. Он уже стал привыкать к тишине — к такой, что слышалось его собственное дыхание. Дверь открылась, и он резко обернулся в надежде увидеть Дадо. Лицо вошедшего жреца было закрыто капюшоном. Тот замер, завидев посетителя. — А-а-а!.. — Эллей узнал этот голос. Айкор заговорил с ним. — Не увильнули и пришли. Это хорошо. Проходите. Жрец указал на узкую дверь. Подмывало спросить, не видел ли он Дадо, но Эллей не решился задавать ненужные вопросы. Наверняка Айкор насторожится и заподозрит неладное. Эллей направился к уже хорошо знакомой ему узкой двери и поёжился от пронзительного взгляда. Айкор стоял и смотрел ему в спину, и от этого стало не по себе. Эллей замер у входа и решился пошевелиться, когда услыхал удалявшиеся шаги, после вошёл внутрь и уселся на скамью. Казалось, время тянется непозволительно медленно. Почему-то жрецы не торопились, хотя полдень давно миновал. Возможно, наступил вечер. Или вовсе утро. «Эх, если бы знал, то успел бы вымыться!» — упрекнул себя Эллей и посмотрел на измятую рубаху. В таком виде стыдно показываться перед кем бы то ни было, не то что перед жрецами. Вдобавок и деньги нужны, потому всё же придётся потратить время на то, чтобы привести себя в порядок, а после отправиться в «У Аризана», терпеть табачный дым и грязные приставания, если Барри не окажется рядом. Заработать появилась нужда сейчас, потому что в скором времени придётся засесть дома, лгать Кешу о причинах недомогания и следить, чтобы кровь не просочилась на простыню. Опять холодок внизу живота. В тот, первый, раз Эллей не знал, через что придётся пройти, но теперь-то научен горьким опытом, поэтому так страшно. «Может, не придётся!» — утешила надежда. Эллей не стал слушать увещевания разума, который бормотал, что так будет лучше, и вытянул ноги. Почти бессонная ночь сделала своё дело, и он задремал. Дверь резко распахнулась. Привыкший к тишине Эллей вздрогнул и выпрямил спину. «О нет!» — мелькнула мысль, когда заметил, кто именно вошёл последним. Сам Стелльер явился. Его легко было узнать из всех служителей храма Четырёх разом. Жрецы расселись, Эллей, не дожидаясь приглашения, поднялся. — Хорошо, что вы явились, господин Мёрни, — протянул толстяк. Айкор сел и подтянул к себе лист бумаги. «Значит, Дадо не появился!» — решил Эллей и закусил губу. Он надеялся, что с сыном Стелльера всё в порядке и чувствовал вину в его исчезновении. «Но он не должен был лгать!» — взыграла совесть. «У тебя нет права вмешиваться в чужую семью!» — упрекнула та же совесть. Толстяк пристально окинул всех присутствующих внимательным взглядом. Эллей почувствовал холодный липкий страх, от которого пробежали мурашки, который собрался комком в животе. Все, как назло, молчали, а ведь стало бы куда легче, если бы болтали. Верховный жрец — тоже. — С каким ответом вы пришли, Эллей Мёрни? — не выдержал толстяк. — Почему ваш отец самовольно снял мантию? Эллей опустил голову. «Ты должен говорить правду. Ложь — не в нашей породе!» — некогда напутствовал Осву Мёрни. «В первую очередь ты должен беречь себя и тех, кто ближе всех тебе!» — поучал Тэрей Мёрни. Как по указке, в первую очередь в голове всплыли уроки родителей — тех, кто был рядом много большую часть жизни, тех, кто готов жертвовать всем. Эллей принял решение. — Я не знаю, — предпочёл он правду. — Мой отец молчал и затыкал рот, когда я спрашивал об этом. Он… Ему нельзя перечить, он упрям, он считает себя во всём правым. Послышался шумный вздох. Верховный жрец опустил голову. Эллею осталось гадать, какие у него мысли. Айкор поднялся и пошёл к двери. — Мы предупреждали — не увиливать от ответа. Наверняка вы знаете больше, чем говорите, — настаивал жрец Ареллиса. Дверь распахнулась. Эллей промолчал. Ему было неуютно от пристального взгляда Стелльера, а теперь — от множества глаз, скрытых под капюшонами мантий. Пришли все служители, даже Тид. Его сиплый кашель Эллей узнал сразу же. Разве что Дадо до сих пор не появился. Жрецы расселись на свободные места, Стелльер заёрзал, а Айкор произнёс: — Подойдите к трибуне. Нужно засвидетельствовать кое-что. Эллей был уверен — жрецы хотят взять с него подпись. Ему стало горько, что он так нехорошо подставил отца — не только его, но и всю семью, включая кроху Вирая. Ком подкатил к горлу. Но никто не дал в руку перо. Жрецы Янерра обступили со всех сторон. Один из них кивнул толстяку. Тот подпёр подбородок рукой и внезапно спросил: — Вы где провели эту ночь? Эллей от неожиданности не смог вымолвить ни словечка. — Не отвечайте. Этот вопрос — лишний. Если вы не совершили никакого преступления, то интересоваться подобным неприлично! — вмешался Верховный жрец. — Неприлично — спать жрецу с кем попало, тем более с прожигателем жизни, — внезапно заявил толстяк. — С этим… — кивнул в сторону Эллея, — молодым человеком вы спите сейчас. Свидетель есть, готовый подтвердить, хотя он не нужен: запах очень красноречив! Теперь всё было кончено. Эллей почувствовал это. Стелльер не простит подобную беспечность и не поверит, что у него не было времени вымыться. — Прошу всех засвидетельствовать нарушение, — потребовал Айкор. Все жрецы по очереди стали подходить к трибуне и расписываться. Эллей терпеливо ждал, когда всё закончится. Негромкий спокойный голос одного из служителей Янерра он узнал. Именно тот сообщил, что Эллей больше не одинок. Хотелось знать, что, что тот скажет. Жрец лишь взглянул, но не произнёс ни слова и молча расписался. Тем лучше, хотя посмотреть Стелльеру в глаза будет ой как нелегко. Пережить бы сегодняшний день, а там — Эллей нутром чуял — придётся всё самому решать. Только как? Кеш выгонит, отец не примет. Дурной плод принесла эта страсть, никому не нужный. Если после вчерашнего пьяного признания тлела надежда, что они останутся вместе, будут тайком встречаться, то теперь отношениям пришёл крах. — Прошу прощения, я не стою того, чтобы решать такие дела, но кое-кого не хватает, — нарушил сиплый голос тишину. — Дадо нет. Толстяк поднялся. — Насчёт Дадо, — заявил он, — могу уверить, его слово ничего не значит, поскольку он приходится господину Верховному жрецу близким родственником. — Насколько мне известно, племянник близким родственником не считается, — возразил Тид. — Не болтай то, в чём не уверен. Дадо близкий родственник — и точка. Стелльер сидел, подперев рукой лоб. Плечи было поникли, но тут же расправились, к вящей радости Эллея. Настоящий гладиатор не признал поражение, хотя всё было кончено для него. Удары в спину от родных детей ой какие болезненные. Эллей помнил взгляды отчаяния родителей, когда в лицо заявили, дескать, повезёт, если старшего отпрыска семьи Мёрни увезёт заезжий путешественник, потому что местные, зная обо всём, зададутся вопросом, своих ли детей растят. Если вообще увидят детей после того, что было. «Дадо, как ты мог? Он отец твой!» — послал мысленный упрёк Эллей. Он видел колебания Тида Мьоди, которому всучили перо. Тот не успел расписаться, потому что Стелльер резко встал и снял с головы капюшон. — Довольно, — произнёс он. Все уставились в его смуглое лицо. — Мне куда легче признаться добровольно, чем терпеть это представление! — речь оборвалась, когда он задержал взгляд на Эллее. Серые глаза сверкали куда ярче, чем огоньки под сводом потолка, рот кривился. Зол, значит, хотя старался держаться. — Признаюсь во всеуслышание, что около двадцати лет у меня была связь с лютнистом и что я, чтобы скрыть позор, выдавал сына за племянника. — Все затаили дыхание, и голос звучал необычайно громко, отражался от стен. И так только глухой не услышал бы, а тут ещё и Стелльер шумно вдохнул, чтобы получилось громко: — Дадо — сын мой. Теперь доволен? — повернул голову в сторону толстяка. — Чем надавил на него?! Тихий смешок, ехидный, резко оборвался от толчка. Тид прокашлялся. — Что вы себе позволяете? — взвизгнул Айкор и поднялся. — Молчи, сосунок! — взревел Стелльер и вышел из-за стола. Выйдя в середину зала, повернулся к толстяку. — Как же легко вам, бесплодным, давить детьми! Как же это подло и низко! — Взгляд, злой, брошенный на Эллея. — Сначала Осву снял и запечатал, как вы сейчас, запах мой с Левиера — того лютниста. Забыл, что я не жалкий поселенец, я коренной выходец пути, и нам лучше не переходить дорогу. — Уже бывший Верховный жрец расстегнул одну пуговицу за другой. — Ты хотел быть Верховным жрецом, Армо? Ты почти стал им. Поздравляю! — Он бросил мантию в лицо толстяка. Тот поймал и закашлялся. — Четверо свидетели: я добровольно навлекаю их гнев на себя! Я добровольно ухожу в мирскую жизнь! — Смех, злорадный. Насмеявшись, Стелльер поправил ворот расшитой красной нитью рубашки и добавил: — Уверен, подло ты на моего сына надавил. Пообещал, наверное, что он не вылетит из храма как пристроенный. На всякий случай знай: Дадо избрали Четверо, когда он был маленьким! Грохот от удара кулаком о стол. Толстяк вздрогнул. — Что ты… — он мог позволить себе фамильярность, несмотря на нелепый вид — прижимая драгоценную мантию. — Даю понять, что на меня моими же детьми давить не надо, иначе глотку перегрызу! — Эллею не было видно, что происходило. Стелльер стоял задом к нему — такой обычный коренной житель Чёрного Пути не в величественной мантии, но в обычных тёмных широких штанах, рубашке, растрёпанный — очевидно, лента потерялась. Оговорился? Или хотелось верить в лучшее? Никакого служения богам, теперь Стелльер мог создать семью, а уж угрозы можно как-нибудь вытерпеть. Осву никому двадцать лет не понадобился, только попусту испереживался. Стал нужен, когда толстяку вздумалось убрать помеху. Эллей уверился: тот решил, будто Осву поделился с сыном, как и почему покинул Четверых. Не поделился, к счастью. Зато Дадо с головой выдал своего отца. Что-то странное случилось — точно вспышка света, яркая, слепящая, когда Стелльер вышел за дверь. — Гнев Четверых? — просипел Тид. — Именно, — поддакнул толстяк. — И печать, не дающая колдовать — печать отступника. Эллей не знал, как именно она выглядит. На теле отца никаких меток не замечал. Вероятно, что-то невидимое, доступное только жреческому взгляду. Повисла неловкая тишина. Эллею хотелось броситься вслед за Стелльером, но он боялся. Наверняка тот разгневан. Когда дверь за бывшим Верховным жрецом закрылась, все загалдели. Тид, никого не боясь, шумно высморкался. Эллей остался. В голове не укладывалось то, что Дадо настолько обиделся на родного отца, что выложил всё — вплоть до связи с менестрелем, разве что умолчал о том, чего не знал. Но почему не сказал жрец Янерра о важном? — Я могу быть свободен? — несмело поинтересовался Эллей. Ему противно было здесь оставаться. — Да, можете утешать любовника. Вам ничто теперь не мешает быть вместе, — съязвил Айкор. — Нам — да, верно, — Эллей слабо улыбнулся, — ведь Стелльер заслужил куда больше, чем прозябать в стенах храма. Он хороший отец, а мне искренне жаль вас — тех, кто никогда этого не познает. Он даже не почувствовал укол совести, как бывало раньше, когда он давил на больное место, сунул руку в карман и выскочил за дверь. В храме было прохладно, однако Эллей задыхался в этом полном интриг и подлости месте, где каждый старался подсидеть другого. Но зачем? Стелльер небогато живёт. Дом добротный, однако даже не в Торговом Квартале, но в трущобах. «Ощущать милость богов — великолепно. Ты упиваешься силой. Ты вершишь чужие судьбы. С тобой советуются генералы, благоволит ли Фрамарр им. Я, простой послушник, успел это прочувствовать. А каково Верховному?» — вспомнился рассказ отца. Эллею стало легче, когда он вышел на порог. Даже жара не привела в уныние. Напротив, лицо покрылось холодным потом. Потому что надо поговорить со Стелльером, решить, что делать. «Свободен, единственного сына потерял. Всё в твоих руках!» — утешила надежда. «Не простит, потому что если бы ты не влез, то проблем не нажил бы. Ты, вместо того чтобы оттолкнуть, бросился в объятия. Если бы ушёл в тот вечер, то таких проблем он не нажил бы!» — раззуделась совесть. «Он не смог бы пройти мимо Эллея на следующий вечер!» — встряло чутьё. «Ворон не нужно было ловить. Знал, кто такой Тид Мьоди!» — уже разум. «Заткнитесь! Сказали бы лучше, куда он пошёл!» — успокоил их Эллей. «Он разве всем на позор через главный вход пойдёт?» — хохотнуло чутьё. Вот как, значит. В бордель направится. Только вряд ли будет в духе. Да и у него с Эллеем ничего не получится, имеет право… Тот — даже не по хорошо знакомой улочке — побежал к «Апогею Пути». Кто-то косился, кто-то не обратил внимания — и Эллей остановился у входа, после отвернулся, чтобы не видеть похожего на бульдога охранника. Красный фонарь горел, несмотря на дневное время, над входом. Эллей походил кругами, отошёл, боясь, что «бульдог» прикажет проваливать. Терпение сегодня вознаградилось: дверь скрипнула, колокольчики зазвенели. Стелльер замер на пороге, после устало вздохнул и спустился. В руке он сжимал серую полотняную сумку. Эллей отпрянул, когда он подошёл к нему. — Было бы странно, если бы ты не прибежал, — проговорил Стелльер, глухо, обречённо. — В скором времени не помогу: денег нет, понимаешь? Как услышишь, что я победил, приходи, благо знаешь, где живу. Но если узнаешь, что погиб, — покачал головой и посмотрел затуманенными тоской серыми глазами, — то не обессудь, найди деньги и спроси в трущобах Бьеккара. Такие, как ты, к нему толпами ходят. Эллей не смог выдавить ни слова от горечи и посмотрел в широкую спину удалявшегося любовника. Погибнет? Захотел умереть? Ведь знал: кое-что оставит незавершённым. Ведь знал, что Эллею негде жить, что отец не пустит на порог. Знал, но повёл себя, как тот, первый — просто умыл руки. — Ну тебя, лучше сам как-нибудь! — Эллей сунул руку в карман штанов и нащупал монеты. Загадочный Бьеккар не должен оказаться настолько жадным, чтобы золота, по иронии судьбы данного Стелльером, оказалось мало.

***

Вопреки ожиданию, Кеш не разозлился, только буркнул: — Ну знал же, что так и получится! Проводить к Бьеккару он охотно согласился. В то время как поджилки Эллея подрагивали, хозяин уверенно поднимал туфлями облако пыли в трущобах. Только не успели даже прийти к воротам, как невысокий омега с ребёнком на руках преградил дорогу. — Кого я вижу? Это же менестрель! — улыбнулся. — Странно, сегодня не праздник, хотя… Боч говорил, Дадо его домой как-то привёл, а сам смылся! Хорошо было на Эггьере? — подмигнул. Эллей покраснел. Здесь, в трущобах, казалось, только и делали, что лезли в чужую жизнь. — Хорошо! — рявкнул Кеш. — Настолько хорошо, что к Бьеккару понадобилось! Его лицо пошло красными пятнами, он схватился за шею. Только бы удар не хватил, озадачился Эллей, даже не успев разозлиться на болтовню. Он ниже надвинул берет, будто тот мог спрятать лицо. Другой рукой крепко держал свёрток — полотенца наверняка понадобятся. — О! — Омега вытаращил чёрные глаза. Ребёнок на его руках расплакался. Пришлось ему укачать, прежде чем заговорил: — Не на пользу тебе там жизнь. Бьеккар-то в тюрьме! Было дело: недавно помер паренёк вроде него, — кивнул в сторону Эллея, — а его любовник возьми и приведи стражу! Ублюдок! Сам ведь, наверное, не хотел детей! А теперь что хочешь, то и делай, нам, несчастным! Нищету плодить придётся! Опять плач. Словоохотливый собеседник прошёл мимо Кеша, чтобы успокоить дитя. Эллей стоял как вкопанный. Странно, но почему-то ему, натерпевшемуся за утро страха, стало легко на душе — оттого, что не придётся терпеть боль. Только ведь придётся покинуть Босттвид… Или не придётся? Дом Стелльера-то недалеко. Всего лишь немного пройти, постучаться в дверь и попросить помощи… «Нет!» — взыграла гордость. «Ну почему? Делали вдвоём!» — настоял разум. Эллей, не обратив внимания на удивлённое «Куда?» Кеша бросился бежать. Всего-то и пути оказалось — три дома. Немного — и он повозился с засовом калитки, пересёк дворик и постучался. Тишина. — Нет никого! Не видно было? Калитка-то заперта! — голос знакомый. И чмоканье. Омега явно на ходу кормил ребёнка. Эллей даже не повернулся к нему. Своих детей, видать, не судьба иметь. — И Дадо в последнее время не появлялся! Наверное, поселился у своего белокожего прохвоста. «Так-то так, они вместе, но у Тида нет дома», — озадачился Эллей, в том числе и выбором Четверых. Осву, его отец, — сирота, Стелльер — тоже. И Дадо… Боги любили тех, у кого нет родных. Странно, что так вышло с Дадо. Хотя что странного? Богов смертным, увы, не понять. — Где все? — уточнил Эллей. — Я что, слежу за ними? — огрызнулся омега. — Если важно, то сначала Дадо перестал появляться, потом Стелльер. У меня ребёнок, следить за всеми времени нет! Всё бы ничего, но заботливый папаша, казалось, только и делал, что слонялся по улице, на которой уже стали останавливаться прохожие. — Где? Помер он! — прошамкал старик с бородой, достававшей до груди, седой. — Арена забирает молодых… Едва Эллей успел хоть что-то почувствовать, как вмешался незнакомый альфа, довольно молодой, но с брюшком. — Не помер! Я же поставил на него и выиграл! Да, Сын Севера здорово его покромсал, но жив он! А везучий северный ублюдок посмертно понял, что с нашими ребятами связываться себе дороже, — рассмеялся тот своей же злой шутке, продемонстрировав дыру между зубами. — Выиграл, не дал помереть от похмелья, хотя не везло ему. Фрамарр отвернулся, не иначе! — То-то ты не просыхаешь, пьяница поганый! — упрекнул старик. Завязалась стычка. Эллей поймал кивок Кеша и поплёлся, медленно, по улочке. Ему было горько. Стелльер хорошо если жив. — Ну что собрался делать? Решай, пока время есть, потому что когда раздует, станет поздно. Хотя… Тогда однозначно жить не будешь, — напомнил хозяин. — Я и так дал время, чтобы ты успел исправить те глупости, что натворил. Эллей не слушал его бормотание. Выйдя за ворота, он направился к мосту. Лучше самому обо всём узнать, не мучиться догадками. Стелльер мог умереть от ран уже потом. Чем раньше станет известно, тем скорее погибнет надежда и появится решительность. Кеш ещё раз позвал, бесполезно, разумеется. Хотелось пить — настолько сильно, что Эллей, перейдя мост, подошёл к кромке воды и зачерпнул пригоршню. Не нежный он цветок. Горло надо закалить, Мартиш так учил. К тому же зачем мучить себя жаждой? Пройдя часть пути к лазарету, Эллей вспомнил, что оставил свёрток с полотенцами на берегу. Возвращаться не хотелось, осталось надеяться, что никто не заберёт. Хотя зачем это тряпьё? Будто боги давали шанс не остаться одному, но Эллей упорно его отметал. И добьётся своего, он это знал, потому что не выдержит. За раздумьями он пересёк лес и вышел к лазарету. В этот раз звёздочка не померкла, врата остались заперты. Эллей был здоров и в милости Янерра не нуждался. И это плохо: был бы немощным — скинул бы ненужный груз без усилий. В отчаянии он уселся у ворот и подтянул ноги. За одежду не боялся: полосатые штаны на то и были любимыми, что надевали их чаще всего остального, поэтому истрепались. А вот палевую рубашку в тон берету было жаль. Эллей терпеливо дожидался, пока откуда ни возьмись появившийся охранник не приказал убираться. — Нет, умоляю, я хочу знать, что с ним всё в порядке, — взмолился он. Меч со скрежетом вышел из ножен. — Ты хочешь очутиться внутри? Так будешь! — с угрозой в голосе произнёс охранник. — Нет! — Эллей поднялся и стряхнул песок. Солнце зашло. Ночь вступала в свои права. У лазарета больше не было смысла находиться, но Эллей терпеливо нарезал круги и дожидался, пока кто-нибудь из жрецов не выйдет. Осталось их дождаться. Эллей уселся под росшим удалённо деревом, ловя на себе взгляд охранника. Тот не собирался приставать. Мало ли перебравших из Босттвида? Эллей дотронулся до ромашки и погладил белые лепестки, после наклонился и понюхал жёлтую сердцевину. Полоумных тоже немало. Похоже, охранник, судя по взгляду, именно так решил. Эллей вздрогнул, когда ворота открылись и вышел жрец в светло-серой мантии, и резво вскочил. — Постойте, умоляю! — взмолился он. Жрец остановился. — Как… — принюхался, — он? Служитель Янерра вздохнул. Менестрель ещё раз принюхался. Не ошибся с первого раза, узнал его запах. Именно с ним довелось побеседовать в лечебнице. — Хорошо, — отпарировал жрец. И голос тот же. — Рана серьёзная, ему придётся отлежаться. Увы, заклинания разбиваются о гнев богов. Пришлось обычные швы наложить. Шрам некрасивый останется, но это не страшно. Пройдёмся? Эллей кивнул и облегчённо выдохнул. Он на всё был согласен, лишь бы знать, что со Стелльером всё хорошо. Жрецы Янерра могли просто так прохаживаться с нуждавшимися в помощи. Ведь Эллей был в отчаянии — в таком, в котором ему было находиться нельзя. — Спасибо, — поблагодарил он, — что, несмотря ни на что, вы всё же затянули рану. — Не стоит, — сухо ответил жрец. — Не мне выбирать. Порой — увы, — вздохнул, — но не потому что господин Стелльер не просто нарушил клятву, но столько лет отвергал сына. — Далее он шёл молча, после того, как они ступили на мост, заговорил снова: — И второго отвергает. Я не понял вашего отчаяния тогда, но после всё встало на свои места. Вы ведь от него… — резко замолчал, когда мимо прошли гогочущие молодые люди. — Да, — не стал скрывать Эллей. — Он обнаглел настолько, что попросил помочь в одном деликатном деле. Я не отказывал ему и редко бываю груб, но, увы, пришлось огрызнуться и сказать, что полномочий у него больше нет. Счастья вам! То, что вы оба хотите сделать — не выход, — с этими словами жрец ускорил шаг. Догонять его не было смысла. «Кто ему дал право решать, что для меня выход?» — Эллей схватился за голову. Случилось то, чего он боялся. Мало того, что навсегда потерял Стелльера, так ещё и некому помочь в беде. Кроме отца. Сердце замерло, когда Эллей представил гнев родителей. Второй раз те наверняка не простят. Ну и пусть. Главное, чтобы помогли. Эллей медленно побрёл — пока ещё — домой. У него осталось пять золотых монет, которые несколько раз каким-то чудом возвращались. Эллей не вернул их Стелльеру, но и потратить не поднялась рука. Теперь деньги пригодятся — на дорогу домой.