три точки на его коже

Терновой думает: серьёзно? Малыш, ты не ошибся? У тебя в друганах был сам PLC, вы две недели подряд плечом к плечу работали, и ты ни разу даже не заикнулся ему о том, что хочешь попробовать себя в рэпе. Почему ты этого не сделал? Почему сейчас ты сидишь передо мной, расчесывая зудящую татуировку на большом пальце, и смущённо опуская глаза в пол, так, что твои дебильные очки скатываются до переносицы и держатся на честном слове. Олег думает: у тебя не выйдет. Ты слишком негоден для этого. Но Дэни поднимает взгляд, стреляет своими голубыми глазами, молящими о помощи, молящими: я должен доказать, что могу больше, и Терри отвечает: — Хорошо. Я помогу. И даже кулачками с ним стукается, словно они в детском саду. Пиздец. Ну просто. Олег словно сломанный конструктор в детских руках. А Дане всего семнадцать. Он невинен, и выглядит, как чёртов Питер Паркер, с этими своими широко распахнутыми глазами и желанием помочь каждому, кто к нему обратится. Но сам он обращается к Терновому. И тот чувствует, как его эгоизм, желание выиграть и чертова заебанность всем происходящим, уступает место другому чувству. Какой-то неясной покорности. Неуместному желанию провести ладонью по пшеничным волосам. — Спасибо, — улыбается Даня. И сияет белоснежной улыбкой. А солнце путается в его волосах. Попадает в глаза, обжигая сетчатку через очки. Даня смешно жмурится, отворачиваясь от убийственного луча светила, а у Тернового дыхание на пару секунд схватывает хрен пойми от чего. Ты меня сломал, ребёнок. Ты — пиздец. И кивает сам себе, словно он и не против. \\ Каждое утро, первое, что видит Олег открыв глаза — сонное лицо спящего на соседней кровати Дани. Со съехавшим на пол одеялом, приоткрытым ртом, взлохмаченными волосами, лучами солнца, скачущими по обнаженной спине, усеянной родинками. Терри хочется сдохнуть. Стать каким-нибудь овощем, не умеющим соображать. Что угодно, лишь бы не допускать в своей голове разные дебильные мысли. Вроде: накрыть Даню одеялом, в Башне прохладно утром. Вроде: провести указательным линию его позвоночника, почувствовав подушечкой пальца каждый хрящик и неровность горячей кожи. Сегодня ночью Олег видел, как Свобода склонялся над спящей Кошелевой и целовал ее в лоб. Если честно, он видит это каждую ночь. И ещё, ему отчего-то кажется, что Кристина ни разу в эти моменты не спала. А если бы он, Олег, так же? Склонился над точно спящим Даней, дотронулся бы сухими губами до него. Гладкой кожи лба или мягкими волосами на голове — неважно. Прикоснуться — это не преступление. Преступление — это если Терновой не сможет остановиться. — Доброе утро, Олежка, — Даня сладко подтягивается, хрустя мышцами, слепо шарит по тумбочке в поиске очков. Ярко улыбается и заразительно зевает. Олег сглатывает и сжимает кулаки. Он точно не сможет остановиться. \\ Даня задыхается. Чувствует, как нехватает воздуха в лёгких, но все равно пытается увеличить скорость читки, глазами бегая по тексту в руках. Глотку раздирает от боли, организму необходимо сделать хотя бы вдох. Буквы плывут перед глазами, а текст все не заканчивается и не заканчивается. И он бы остановился. Конечно же, остановился — это лишь первая репетиция, первая его неумелая попытка в рэпе. Но. Слева на чёрном кожаном диване сидит Олег. Напряжённо переплетя пальцы обеих рук, качающий головой в такт битов и смотрящий на Даню так, как не смотрел никогда. Это почти восхищение. И у Дани от этого чувства кружится голова (может и от нехватки кислорода, но Дане всего 17, и ему хочется романтики и драмы), колят кончики пальцев и кровь стучит в ушах. Он не слышит свой голос, но отчётливо слышит, как в конце ему начинает хлопать Терновой, добавляя подбадривающее: «воу!» Даня перекидывает мокрую от пота челку влево и падает на диван возле Олега, который уже протягивает ему бутылку с водой. — Пиэлсишник меня за такой флоу прямо с Башни бы выкинул, — говорит Даня, делая глубокие глотки. Олег на пару секунд подвисает, следя за ним и, видимо, обдумывая сказанное. А потом хмыкает и расслабленно откидывается назад, занося одну руку на спинку дивана. — Ты был крут. Прикосновение толстовки Терри обжигает обнаженную кожу лопаток, не скрытую под борцовкой Дани, но отодвигаться вообще нет желания. Он загнано дышит, приводя дыхание в норму. Представляет, как отстойно он сейчас выглядит — запыхавшийся, покрасневший, весь потный. А Олег словно и не замечает этого, смотрит ему в глаза, улыбается, даже не посылает его в душ, смыть с себя усталость. — Спасибо, что помогаешь мне, — чуть хрипя говорит Даня, чтобы заполнить образовавшийся вакуум тишины. Почему-то Олег перестаёт улыбаться. Глаза его опасно суживаются, и из них пропадает тот весёлый запал. — Дань, — говорит он тихо. — Я сейчас кое-что сделаю, а ты мне после этого въебешь, хорошо? — Что?.. — Со всей дури. Прошу. Даня хочет опять переспросить, он нихуя не понимает, но внезапно рука Олега, лежащая на спинке, перемещается на шею мальчишки, резко притягивая того ближе, с размаху врываясь в чужой рот. Терновой ощущает каждой клеткой своего сломанного организма, как каменеет Даня, как распахивает удивлённо глаза, как от возмущения приоткрывает рот, чем Олег тут же пользуется, углубляя поцелуй, впихивая свой язык. Сейчас. Ещё три секунды и это безумие закончится. Это три секунды, когда Терри позволяет своим внутренним демонам выйти наружу. В тот момент, когда эти мгновения безжалостно заканчиваются, и рука уже готова отпустить шею мальчишки, тот — сука такая — сам льнет ближе. Отвечает на поцелуй, мычит что-то, перебирается на колени Олега, не разрывая поцелуй. Трется, как умалишенный, своим стояком о живот Терри и целует-целует. Держится тонкими холодными пальцами за литые плечи, утробно стонет, когда Олег, перехватывает его за поясницу, прижимая к себе и отвечая. Горячие пальцы Терри контрастом пережимают холодные ладони Дани. Он везде. Он дотрагивается до каждого миллиметра кожи, грубо сжимает ее, оставляя синяки. И Даня какой-то донельзя возбужденный, взволнованный. Трется, прижимается ближе. Он словно ждал этого. Он словно дорвался и теперь пытается вкусить плоды своих стараний сполна, а ему все мало-мало. Оказывается, у мальчишки тоже есть демоны. — Ох уж этот подростковый максимализм, — смеётся Терри, разрывая поцелуй, чувствуя пальцы Дани у себя в штанах. Он давится своим смехом, когда очередная волна похоти захлестывает его с головой, и снова возобновляет поцелуй. В голове белый шум, а изголодавшие монстры души, дорвавшиеся до добычи, жаждят крови и плоти. \\ Сердечную мышцу тянет и упиваться победой не хочется совсем, потому что в голове словно взрываются петарды, когда Олег видит, как тускнеют глаза Дани. Но очень быстро импульсы ликования вырываются из нутра, затмевая собой неясную горечь взгляда мальчишки. Свет софитов давит, режет по глазам, аплодисменты вызывают мигрень, а разочарованные взгляды со спины — наслаждение. Олег соврёт, если скажет, что это не лучший момент его жизни. А у Дани слезятся глаза. Конечно же, это от яркого света. Ведь боли нет. В привычном ее понимании — ее не существует сейчас. Но горечь в глотке буквально провоцирует на крик. И это не симптомы проигрыша. Вовсе нет. Даня знал, что победит Олег. Он готовил поздравительную речь и улыбку перед зеркалом. Но он не был готов к тому, что победитель забудет о его существовании в ту же самую секунду, как станет обладателем пяти миллионов и артистом популярнейшего лейбла. К такому невозможно подготовиться. Но Даня выдавливает болезненную улыбку, показывает «класс» большим пальцем. Терри смотрит на него сквозь крики толпы, аплодисменты, свет софитов. Выхватывает взглядом татуировку в виде трех точек на большом пальце — и отворачивается. Три точки — это они. Даня. Олег. И их демоны. Раздроблённый взгляд Даниила обжигает спину, а Терри улыбается толпе впереди. Люди встречают своего героя. Демоны больше не дают о себе знать.