С глаз долой...а остальное не могу

Слэш
NC-17
Завершён
457
автор
Namma Rach бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
200 страниц, 23 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
457 Нравится 207 Отзывы 129 В сборник Скачать

Тёмным по светлому, светлым по кумполу

Настройки текста
С праздником! Ещё одним моим любимчиком - Ивана Купала! *поправляет кривой венок на голове* Наслаждайтесь!

Их плохие стороны, вместо того, чтобы друг друга ненавидеть, ненавидят свои хорошие стороны... Из комментариев к " Артуру во тьме"

А… я думала, что Гейлы и ангелы друг друга недолюбливают… А ты Феофана прямо-таки обожаешь. — Ну… Вообще да. Но, во-первых, я не гэйл! А отражение темной половинки твоей души, хоть и маленькое… А во-вторых, анрелы — существа чистые, светлые и наивные, что ли. А каждому грязному и порочному хочется хоть раз в жизни заполучить в вечное пользование частицу такого вот света, — красный как рак Феф смущенно рассматривал сложенные на коленях руки. — Чтобы мучить, издеваться, прикалываться… И все равно получать любовь в ответ. Это же круто! — анрел сменил цвет на белый. На Рёву смотрели с ужасом, переходящим в возмущение. — Он же как котенок. И никуда от меня не денется, ибо мы — одно целое. " Новая жизнь" Ольга Мяхар

Его пальцы приподнимают мой подбородок, невыразимо нежно, хрупко, бережно. Хоть сейчас я ничего не вижу, но я действительно хорошо его знаю, а моя треклятая фантазия, вкупе с памятью, позволяют мне увидеть то, что не позволяют глаза. Как он чуть сдвигает брови, две ровные тёмные дуги, "sobolinyyie", не хмурясь, а просто сосредотачиваясь на новой задаче, как чуть приоткрывает от усердного изучения губы, изредка подкусывая нижнюю, сначала прижимая её, а после, немного послабляя хватку, позволяя ей упруго выскользнуть из-под жемчужно-белого клыка... Мои щеки под его руками кажутся такими горячими... Каракатицу мне в секретари! Нашёл время краснеть! Причём, непонятно из-за чего - то ли из-за собственной выдумки, то ли из-за того, что эта выдумка воплощается, а я этого даже не вижу... - Хм, внешних повреждений нет... - задумчиво тянет Иван, напоследок проводя пальцем по кончикам моих ресниц, и вырывая меня из размышлений. - Скорее всего, тебя просто контузило, когда произошёл взрыв. Скажи, тебя случаем не тошнит? - Есть немного, - с улыбкой признаюсь я. Слышится тихий смешок, шелест ткани и чего-то ещё. Россия отпускает моё лицо, и, кажется, просто садится рядом, да, верно, сбоку тут же появляется источник тепла, а его пальто на ощупь ни с чем не спутаешь. - Значит, точно оно, всё сходится: слабость, головная боль, тошнота, временная потеря зрения... Иногда ещё галлюцинации. Не беспокойся, вскоре должно пройти. - Мда, успокоил... Скажи, а нас сильно завалило? Это всё-таки правда, что, когда человек (ну, или страна) слепнет, остальные чувства обостряются, пытаясь компенсировать недостаток информации. Каким-то шестым чувством, чутьём на грани магии и физиологии, я снова ощущаю, вижу мысленно все его действия. Вот он опирается ладонью о пол, легонько отталкивается, единым слитным движением оказываясь на ногах, и, плавно переступая с носка на всю стопу в своих сапогах, но совершенно бесшумно движется по нашей невольной темнице. Вот в нескольких шагах от меня, я уже привыкаю узнавать насколько он далёк от меня по ощущению прохлады, то усиливающемуся, то пропадающему, остановился, приподнял руку, прикасаясь к плитам над нашими головами. Кожа перчаток проводит по камню, наверняка оставляя грязный тёмно-серый след, со случайного потолка к стенам, замирая на мгновение на стыке между ними кончиками пальцев, и дальше, вниз... - Ну... Над нами где-то от семи до десяти метров бетона и арматуры. А щели слишком высоко и слишком маленькие, чтобы вылезти. - Ясно. А переместить нас не можешь? А то я на нуле. Всё-таки, плюсы в том, чтобы быть страной, есть и большие. Например, мгновенные перемещения в любую знакомую точку или к любому подданному. Даже жаль, что появилось это совсем недавно, лишь когда скорость людской жизни увеличила и скорость нашего существования, всего пару десятков лет назад, однако и за это время не все успели овладеть этой способностью. Во-первых, она очень энергозатратна: после трёх последовательных переходов лично я, получивший её одним из первых, чувствую себя как варёная тряпка. За сегодня я успел сделать два, но стычка сначала с Феликсом, а после с Хельгой-Ольгой меня доконала. Да и тело всё ещё явно было против любых движений, и рисковать я не решился. - Нет, не получится. Я сам сегодня напрыгался туда-сюда, туда-сюда! - думал, грыжу себя ментальную получу, - я слышу его улыбку, действительно слышу, как после выдоха его потресканые бледные от истощения губы с мелкими ранками в уголках раздвигаются в ней, обнажая по-хищному острый оскал, и всё это действие, вся его невидимая улыбка звучит для меня как бутон впервые распускается, трескаясь из зелёно-бурого венчика слипшихся чашелистиков. Я ощущаю то, как он оказывается рядом со мной по запаху - всё тот же пьяный мёд, порох и что-то зимнее, неуловимо снежное, проникающее внутрь меня с вдохом и ощущением бодрящей прохлады. - Значит, придётся ждать... Слушай, Россия, у тебя есть что-нибудь попить? А то у меня в глотке давно будто наждачкой дерёт. Шелест ткани и согласное хмыкание раздаётся в ответ. А после - болтание фляги, судя по звуку в ней больше половины. Россия придвигается ещё ближе и замирает. Видимо, раздумывая над тем, как же меня напоить. Однако, я не собираюсь так просто лежать, поэтому упираюсь руками в землю, приподнимаясь. Зря: темнота перед глазами тут же разрывается вспышкой боли, а череп будто становится меньше, сдавливая мозг. Сипло шипя, снова падаю, благо, Иван успевает меня подхватить, положив свою ладонь мне на затылок. Бережно прислонив меня к стене, полусидя, он приподнял мой подбородок и прижал к губам открытую флягу. Это оказалась вода - холодная, так, что зубы свело после первого же глотка, чуть сладковатая и свежая, будто только что из родника. Глотаю жадно, захлёбываясь, так, что жидкость двумя струйками вытекает из уголков рта. Иван тут же отнимает флягу, массирует пальцами горло, помогая мне глотать, а после ими же стирает дорожки от холодных капель, сверху вниз - от ложбинки ключиц, куда они успели стечь, по шее, огибая кадык, по линии челюсти, по подбородку, к губам... Его дыхание, такое близкое, обжигает моё лицо. Но ещё горячее его замершие на моих губах пальцы. Напряжение скачет внутри упругим комком, темнота насмешливо хохочет нашим общим и, хотя не понимаю, что всё это возможно просто игры моего усталого разума, но... ... Мне не хочется, чтобы это было игрой. ... И чтобы она закончилась здесь, так и не начавшись... Его рука исчезает так же внезапно, как и появилась. А мгновение спустя оказывается на моей макушке, трепя волосы. - Значит, подождём... Попытайся заснуть, Артур, ночь только началась... Я не успеваю ответить, закрывая глаза и полностью ныряя в эту родную, ласковую тьму... ... тьму моей собственной души... Моя тёмная сторона очень любит разнообразие, впрочем, как и я. Если в прошлую нашу встречу была безлунная ночь, а сам Артур выглядел как настоящий денди, то сейчас здесь жаркий полдень, а моё второе я выглядит как я сам в лучшие годы Британской Империи: кроваво-алого цвета камзол, чёрные перья свешивающиеся с полей треуголки, ослепительно-белая батистовая рубашка, повязка на правом глазу и... бесшабашная пиратская улыбка. - О боже... Наконец-то он отстал от нас! - вразвалочку подойдя ко мне, он продолжил веселиться. - Но... хахаха! Я наблюдал такую забавную сцену! Молчу, подтягивая простынь выше. Артур хмыкает, присаживаясь на постели рядом со мной. - Это было... довольно неожиданно. И что насчёт тебя? - рывком придвигаясь ближе, шепчет мне на ухо, обнимая со спины. - Ты действительно позволяешь заботиться о себе, не правда ли, Англия? - почти насмешливо, почти ласково... Вот за что я себя, любого, еле переношу - "почти"! Почти стал величайшим, почти победил Америку, почти полностью изменился... Но удивительно, сейчас даже это не выводит меня из себя. Мне... всё равно. Поднимаю плечи, скидывая его руки, и поворачиваюсь к нему лицом. Ничуть не смутившись, Артур продолжает. - Возможно, это сделало тебя немного счастливым? Такой заботливый Россия... редкое зрелище. Даже для тебя. - Правда? - Э? - Когда это он обо мне заботился? Мне показалось, он просто не дал мне умереть... От удивления, охватившего моё второе я целиком, с моего отражения даже шляпа начала сползать. Кое-как подхватив зависшую на ухе беглянку и вернув её на место, Артур удивлённо спросил, всё ещё не веря: - Эй, эй, ты же не серьёзно? Не важно, как я на это смотрю, но он ужасно волновался за тебя! Он был слишком сбит с толку, чтобы осознать ситуацию и не поддаться искушению. Искушению? О чем он бормочет? Легко распознав удивления на моём лице, мой близнец хмыкнул, потирая челюсть, будто предчувствуя скорый удар по ней. - Ты что, смеёшься надо мной? А, нет... ты всегда был таким невежественным. Ладно, забей. Есть вопрос другой - так что? Что ты будешь делать? - Как что? - откидывая простынь в сторону и покачиваясь, встаю на кровати во весь рост. - Если ты имеешь в виду, собираюсь ли я покорно дожидаться, пока меня спасут, позволяя ему кормить себя с ложечки, то ты крупно ошибаешься! - попытка топнуть ногой не увенчалась успехом - поскользнувшись, падаю куда-то вниз, даже не на кровать, а внутрь, будто попав в водоворот. Тьма обступает со всех сторон и последнее, что мне запоминается из этого сна, это как Артур, обняв себя за колени, задумчиво бормочет мне вслед: - Ну что ж, удачи! Она тебе понадобится. Ведь... Что бы там не говорили, вы с ним ужасно похожи... Перед глазами всё так же темно. Честно говоря, это уже начинает надоедать - когда же они восстановятся, а? Кстати, о глазах. Вернее, об их цвете - я свои, зелёные, доставшиеся как и вся внешность, от матери, не люблю. Они меня выдают - слишком редкий цвет, слишком выразительный, живой. Хотя, в детстве Альфреду они очень нравились - он говорил, что они цвета его любимых растений, цвета самой земли. Мне наоборот, нравились его, голубые, как лазурь. Точь в точь как любимые мною небо и море. У Ивана глаза фиолетовые. Как лучшие, его же, "сибирские" аметисты, как концентрированная магия. И вспоминая об этом, многое становится понятным: почему ему удаётся так много пить, не пьянея, откуда у него столько сил, что жизненных, что магических, почему он так верен тем, кого признал своими... Два самых прекрасных аметиста, которые я видел, это - его глаза. Глаза святого и язычника одновременно. Глаза миротворца, давно привыкшего защищать этот мир мечом, словом и делом.* Наверное, поэтому смотреть в них долго мне и невыносимо и притягательно - маджента** всегда дополняла изумруд. Иван всегда понимал меня лучше, чем я сам. Раньше меня это бесило. Теперь этот факт дарит мне спокойствие. В будущем... В будущем, возможно, я снова возненавижу это. Но сейчас мне это нравится, именно сейчас, здесь, в этой темноте, скрывающей не только всех от меня, но и меня ото всех.. . нет... ...нас... Мне нравится это. То, как просыпаясь, я ощущаю его рядом с собой, всем своим естеством, всей своей сущностью, и это гораздо глубже, ярче, тоньше и чётче потерянного мною зрения. То, как колкими искорками разлетается и тает иней с моих ресниц, когда я распахиваю глаза, как хрустит льдистая корочка на одежде при первом, самом глубоком вздохе. Россия так близко и так расслаблен, что его магия окончательно вырвалась из-под контроля, вымораживая всё вокруг, создавая из сплошной бесцветной пустоты чернильно-чёрную зиму. То, как протянув руку, ещё до того, как он берётся за неё, я знаю, как это случится. У него большие, гораздо больше моих, ладони, с плотной кожей на подушечках, трогательными, отдающимися щекоткой где-то внутри морщинками на сгибах, глубокими, чётко прощупывающимися и чуть округлыми линиями, сильные, бережные, но такие холодные... "Холодные руки - горячее сердце" - вспоминается мне, пока Россия единым слитным движением тянет меня наверх, помогая встать. Я не верю в это. Я знаю, что так и есть, хотя порой мне самому кажется, что вместо крови у Ивана в жилах жидкий азот. - Значит, у тебя оно всё-таки есть... - ледяной шёпот укутывает, как марево, проникая рычащими, почти звериными нотками внутрь. - Что есть? - Сердце. "Холодные руки - горячее сердце" - слышал о таком? - я даже не вздрагиваю, когда слышу из его уст ту же самую фразу, о которой недавно думал сам. Сейчас, вся эта ситуация, все это восприятие, кажется... естественным. Настолько естественным и правильным, как ничто в моей жизни ранее. - А у тебя они такие мёрзлые, как... как у лягушки! - Да сам ты... ледышка ходячая! Как ты до сих пор от солнца не растаял! Я ощущаю, как улыбка появляется на его губах, собственной кожей, когда он шепчет: - А почему ты так думаешь? - и прежде чем я снова прикасаюсь к нему, он рассеивается рассветной дымкой. Совсем как льдинка под солнечными лучами. И мне нравится это. То, что я всё ещё не проснулся и весь этот кошмар мне всего лишь... ...Приснился... Тьма тем и прекрасна, что в ней нет ни цвета, ни света, ни времени. Она безлика и безгранична, но лишь до того мгновения, пока не появится желание к изменению - её собственное или тех, кто внутри неё, её детищ, её частей, её повелителей. Первая сущность на миг замирает, сосредотачиваясь на своём образе, а после гулко приземляется каблуками на тонкую грань, разделяющую мнимые вверх и низ. Прищурив зелёные, даже зелёно-жёлтые, как весенняя листва глаза, Артур оглядел простирающуюся во все стороны мглу, ожидая и невольно погружаясь в размышления. - Что? Почему... Оставить меня... Где? - глаза широко распахнуты и полны растерянности. Он не ожидал такого, не думал, что... - Ты - моя сила, - кончиками пальцев Англия прикасается к его лицу, а затем тыльной их стороной ведёт от виска к подбородку, шепча, словно молитву или проклятие. - Моя мощь, моя жестокость, моя надменность, моё самолюбие и моя страсть, - и чем нежнее прикосновение, всё суше и строже такие знакомые, любимые глаза напротив. - ... Всё, что нужно стране для такого величия. Вот кто ты для меня. Именно благодаря тебе я стал таким, какой я есть - сильным, достойным уважения, однако... - Однако? - голос дрожит, трескается, дробится, как осколки кривого отражения, как отзвуки умирающего эха. - Однако сейчас ты для меня - болезнь, - первые, розовые солнечные лучи, проникают сквозь окно на его кожу, обдавая её теплом. Но внутри у него жар, такой жар, что воздух вокруг кажется ледяным - так велика разница между внешним и внутренним. Между ним и Англией. - Ты заразишь его, Америку... Он ещё ребёнок, я не хочу, чтобы он видел, на что ты, - Англия запинается, исправляясь. Кое-что он не может ни признавать. - ... На что мы способны. Ты ведь понимаешь? Одна лишь фраза, один снова ставший живым взгляд поясняют лучше, чем всё, что было до того. Он сам вспоминает, вспоминает всё связанное с этим ребёнком, все невысказанные и высказываемые Англией сейчас слова и чувства, которые он слушает, но не слышит. Это выше него. -... Только перед ним тебе следует... - продолжает Англия, но он перебивает его, очнувшись. - Ладно, - у них обоих слишком живые глаза, а потому, чтобы не выдать себя, он закрывает их, не желая, чтобы Англия почувствовал даже отголосок переполняющей его боли. Ведь... Хоть он это и заслужил, своим почти предательством, но... Он действительно любит его сильнее всех. - Я не буду показываться ему, но тогда... Дай мне имя. Теперь пришла очередь Англии распахивать глаза. Однако, быстро придя в себя, он улыбнулся, не глядя, снимая окровавленный бинт с ладони. - Артур. Потому что для меня ты был... Артур был великолепным королём. Кровь, пропитавшая льняной бинт, кажется чёрной, вернее, сплошной смоляной чернотой, забирающей у него зрение. Лента, напитавшись теплом от его ладони, опаляет кожу жаром, и кажется, будто этот жар хочет выжечь ему глаза. Звуки стихают, отдаляются, жар внутри нарастает, как и волнение. Артур до последнего верил, что Англия одумается, не пойдёт до конца, но... Когда он срывает ленту, перед глазами только Тьма - бесцветная, бессветная, безвременная, безликая и безграничная. Полу-крик, полу-вой, тот самый нутряной, лихорадочный жар, поселившийся там, где раньше была его любовь к Англии, вырывается, разрывая связки от напряжения и заставляя слепые глаза кровоточить слезами. - Я НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ ЭТОГО, АНГЛИЯ!.. Я обязательно похороню тебя во тьме... Лиловый свет проник под веки, заставляя очнуться Артура от воспоминаний. Ладонь, которую он неосознанно положил на грудь, покалывало от прохлады. Хмыкнув, блондин протянул руку вперёд, оставляя во мгле фиолетовый след от искры, сияющей на его ладони. Аметистовая звёздочка нетерпеливо пульсировала, вторя биению сердца. Пора. Артур легонько дунул на неё, отчего искра взлетела, описала круг над его головой, оставляя приятное ощущение прохлады, и улетела во Тьму. Чтобы через мгновение вернуться, приняв другой облик. Так же как сам Артур, тёмная половина Англии был похож на него, так и Иван был похож на Россию. По крайней мере, внешне. Тот же светлый, драгоценный оттенок волос, те же лукаво-мудрые, звериные глаза, те же причудливо очерченные губы... Только руки у Ивана горячие, губы почти не улыбаются, а глаза совсем как аметисты - прекрасные камни, но лишённые жизни. От него пахнет так же, как и от России, только пороховые и солёные нотки сильнее, а когда Иван обнимает его, Артур чувствует тепло, как от печки. Положив голову ему на плечо, англичанин вдыхает запах его кожи, и уже успокаиваясь после воспоминания, ненароком спрашивает. - Если они наши светлые половины, а мы во многом на них похожи, это что получается, мы тоже идиоты? Смех Ивана раскалёнными стальными перышками пронёсся по коже, поднимаясь откуда-то изнутри, мерный, чем-то похожий на урчание замысловатого агрегата. - Они не идиоты. Просто у наших светленьких, какими бы монстрами они не считали себя сами, высокие моральные принципы. Им труднее осуществить свои желания лишь потому, что они не желают в них признаваться, ибо тем самым они признаются и в наличии нас. И если некоторые, такие как мой, отлично понимают, что всё равно никуда не деться и я всего лишь часть его, тёмная, но не значит плохая, принимают себя такими как есть, то остальные просто не могут так поступить, опасаясь. Англия хоть признаёт твоё существование, это не самый худший вариант. Тем более, сейчас он начинает открываться тебе, открывать себя всего заново. Разве это плохо? - склонив голову к его уху, прошептал Иван, поглаживая руками по спине. Артур пожал плечами, и провёл носом по его шее, делая вздох. - Нет, но... как же долго! Иван хмыкнул, теребя пальцами золотистые вьющиеся пряди. - А хочешь... мы ускорим процесс? Артур поднял лицо, и, смотря в его глаза, изогнул бровь. Идея, пришедшая Ивану в голову, отзывалась воем радостной вьюги внутри и нетерпеливой дрожью на кончиках пальцев. - Каким образом? - Всего лишь... Подарим им сон. Светлые ресницы на мгновение прикрывают изумрудные глаза, соглашаясь, а после Артур привстаёт на носочках, и легко прикасается к его губам своими. Это ещё не поцелуй, но очень быстро им становится, когда Иван начинает ему отвечать. Мягко, холодя нёбо своим ледяным дыханием, оставляя на губах снежные иголочки, тут же начинающие таять, прижимая к себе всё ближе и ближе... Одежда тает, расползается клочьями черноты под их обоюдным желанием избавиться от неё. Кожа к коже, тело к телу, так, что уже не различить, где заканчивается выдох одного и начинается дыхание другого. Иван тянет их обоих назад, но замирает, когда следующий шаг переходит в небольшое, но очень уютное и тёплое падение. Тьма тем и хороша, что неизвестно, сколько в ней скрывается стоматологов... Или кроватей, появляющихся так вовремя.*** Артур, оказываясь сверху, прикрывает глаза, не зная, куда же смотреть - не от смущения, вовсе нет просто... глаза разбегаются, так много хочется увидеть сразу... Иван приподнимает уголок губ, понимая его размышления, и тянет на себя, снова целуя. У них ещё будет время осмотреть и показать себя подробнее, вернее не им, а... Впрочем, уже того брошенного Артуром взгляда мельком на его тело достаточно, чтобы обеспечить одной зеленоглазой заразе несколько лет бессонных ночей, занятых размышлением... И не только. Артур, поймав его мысль, только что-то бормочет, не прекращая поцелуя, о том, что не стоит думать о "той" заразе, когда другая находится в его руках. Иван только хохочет, прижимая его к себе ближе, мельком пробегаясь пальцами по позвоночнику, вызывая тёплую дрожь. В том, чем они сейчас заняты, нет ничего свойственного им, вернее предписываемого их сути, ничего "тёмного". Нет ни страха, ни боли, неуверенности или чего-либо подобного. Только тепло, медленная нежность и обоюдное желание доставить удовольствие другому, показать, насколько же это хорошо и правильно - быть вместе. У Англии просто невероятно чувствительная кожа. И зная об этом, он вечно ходит завёрнутый в сто одёжек. Эта же особенность есть и у Артура, но если его светлая половина этого стесняется, и прикладывает все усилия, чтобы скрыть сей факт, то сам Артур сейчас этому только рад. Коротким, обрезанными ногтями по спине, с нажимом, но без боли, так, чтобы оставить белёсые, тут же исчезающие полосы и услышать на выдохе, тихий, вибрирующий стон. Подушечками пальцев, кротко, чётко, как стаккато, по внутренней стороне бедра, от самого колена до паха, ощущая по току крови как ускоряется пульс и становится обрывистым дыхание. Губами по запястьям, проводя языком по давно зажившим внешне, но никогда внутри, шрамам, и выцеловывая каждое, буквально каждое, появившееся от возбуждения алое пятнышко румянца, особенно яркое на его светлой коже. Сам Иван менее чувствителен, хотя он не может не признать, что ощущение тёплых, чуть влажных губ Артура на сосках... крышесносно. Настолько, что пальцы на ногах поджимаются, в уголках глаз появляются слёзы, а сам взгляд... Артур замирает, видя как на неживых, но полыхающих аметистах появляются трещинки, приоткрывающие нечто большее, чем он, чем они оба могут осознать. А потом - снова поцелуй. Мягко, без надрыва, перебирая пальцами короткие, завивающиеся от влаги золотистые пряди на затылке, а после - переходя на лицо, щёки, скулы, ощущая как другие, светлые-светлые, почти воздушные ресницы ласкают кожу поцелуем бабочки в ответ. Всей ладонью, сначала по лицу, от самых волос, сбивая колкую чёлку набок, опуская тонкие, голубоватые в этой темноте веки, всего лишь на миг закрывая эти самые отважные, самые колдовские глаза цвета лучших смарагдов, чуть-чуть приостановившись на переносице, поглаживая её подушечкой пальца, вызвав смешливые, шекоточные морщинки, будто Артур всеми силами сдерживает чих, вниз, так правильно попав во впадинку между кончиком носа и верхними уголками губ, замерев, прежде чем перейти на них, чуть припухших и более горячих по сравнению с остальной кожей, скользя остальными пальцами по щекам, снова вниз, чуть приподнимаясь на остром подбородке и словно срываясь с него на шею, так вовремя обнажённую во всей красе откинувшейся назад головой, по выступающему адамовому яблоку с оставленным им же самим снежным узором-меткой, чуть надавив ногтем по центральной чёрточке, к лирообразной впадине ключиц, затем по грудине, расправив ладонь, закусывая собственную губу, сдерживаясь, чтобы не задеть соски, вниз, скользя от выступающей диафрагмы к впалому животу, обрывая скольжение над пупком, чтобы не коснутся прижимающейся к нему уже обнажённой головки, поблескивающей от размазанных капелек предсемени, чуть повернув руку тут же продолжить его чуть ниже, ниже, ниже... Расчерчивая такие же светлые, чуть жестковатые и кудрявящиеся паховые волоски, вплотную подбираясь к возбуждённой плоти и наконец-то касаясь её, охватывая ладонью у основания. И одновременно ощущая, как другая рука поступает с ним точно так же... Желание нарастало неспешно, почти сонно, но неизбежно как волна, наполняя оба их тела напряжением. Да, именно их тела, ибо ни Артур, ни Иван, не могли сейчас сказать, что были врознь. Хоть их... сносоздание было далеко от полной глубины ощущений и контакта, но оно было, было и есть сейчас на самом деле, хоть и там, где реальность не имеет силы. Их светлым половинам даже для этого нужно сделать ещё много шагов, ну а пока... Пока Артур тяжело дышит через нос, уткнувшись лицом Ивану в шею, ощущая горячую руку на своём члене, неторопливо, будто лениво, поглаживающую большим пальцем головку, а после так сладко задевающую уздечку, скользя вниз, к основанию, крепко, плотно, но с этим незаметно ослабляя хватку чтобы сжать мошонку и ощутив её тяжесть, снова скользнуть дальше, по такой чувствительной коже, задыхаясь от счастья... Артуру только одного было жалко - Иван в это время мог ещё и обнимать, а вот наоборот... В общем, предположение выдвинутое Англией во время "оплаты вызова демона на дом" оказалось почти верным и обе руки оказались заняты... Ох уж этот Сибирский Округ...**** Смех, напополам со счастьем, вырываются из груди, тёплым комом. Артур закатывает глаза, находясь на грани собственной радости, и снова, желая поделиться ею с Иваном, тянется к его губам... Экстаз походит на рождение сверхновой: тьма рассеивается, звуки исчезают, и последнее, что Иван и Артур чувствуют, прежде чем исчезнуть, это невообразимая нежность и доверие, затопляющие до краёв всё их естество. И в отличие от России и Англии - они могут позволить себе это. Потому что они - тёмные стороны их сущностей, всё самое низкое, всё самое порочное и низменное заложено в них... .... И одновременно - всё человеческое... Просыпаюсь, задыхаясь от крика, и чувствуя как где-то за спиной, сипло вдыхает Россия. И только потом, повернувшись к нему лицом и наблюдая, как красный, как рак, русский пытается поправить стоящие со сна дыбом волосы, до меня доходит, что это я уже не ощущаю, а вижу. Зрение вернулось. Однако тогда меня это волновало мало. Я не мог видеть себя в зеркало, но был уверен - румянец на моих щеках ещё сильнее, чем у Брагинского, полыхает не хуже ордена моей империи! Меня трясёт, зуб на зуб не попадает. Но не из-за заново леденящей всё вокруг магии русского, а из-за тепла, поглотившего меня целиком. А всё Артур! Я помню, я, чёрт возьми, слишком чётко помню, откуда оно взялось, как чужие, но не чуждые, руки прикасались к нашему телу, даря удовольствие, которое я уже не смогу забыть, как бы ни пытался... Будь спокоен, брат мой, близнец мой, отражение моё - моё предательство ты отплатил сполна, отомстив так жестко, как я никогда не мог и не смогу, навсегда похоронив в моей душе, в моём сердце, во тьме моей памяти эту щемяще-звонкую, как счастливый смех, эту чуткую, как поцелуй бабочки, и эту каменно-твёрдую, как живые аметисты, нежность, которую мне никогда не суждено ощутить наяву... ... а так же отрубив связь между нами на самом интересном месте, когда возбуждение ЕЩЁ неприлично, а избавиться от него УЖЕ нельзя. Дышу, смотря на такого же растерянного Россию, всеми силами стараясь не сводить своих глаз с его лица, ну, или хотя бы не ниже пояса, всячески отодвигая мысли о том, что и его Сибирь, и мой Корнуолл сейчас находятся в одном и том же положении. Поэтому, всей хвалёной английской выдержки, хватает только на то, чтобы спросить: - Ээээ... Россия, что это было? Союз мотает головой, моргает и, наконец-то, поднимает на меня расфокусированные глаза. То ли мне кажется, то ли зрение ещё не восстановилось, но выглядят они точь-в-точь как у Ивана... Из сна. - А? Это? Да так, ничего... Так, обычное русское гадание... ... Я уже говорил, что абсолютно не понимаю его, на каком бы языке мы не говорили? Что на моём, что на других, что на китайском с японским и прочих мозголомательных наречий, включая мёртвые? Но особенно - на его собственном! - WHAT? Россия хохочет, запрокидывая голову назад, ойкает, стукнувшись затылком о какой-то выступ, но продолжает веселиться. А я сам чувствую, как сам, будто вторя ему, готов улыбнуться и захохотать... ... С быть может, это просто нервное, особенно после его очередной непереводимой фразочки... - Na novom meste pricnic' xhenih neveste! От автора - как говорится, "по последнему свиданию можно понять, удастся ли глава - чем оно хуже, тем больше сил автор вложил в написание...". Хотя, вначале, на свидании (первом за два года!), хоть оно было вслепую, было не плохо, к удивлению. А потом мне вывалили на платье спагетти с болоньезе, назвали стервой и, полыхая глазами, утащили "в прекрасное далёко" моего кавалера (а по совместительству - парня, сотворившей всё это фурии), выяснять отношения... В общем, вечер удался) Так, а теперь справка! * - Перевод одного из названий аметиста с древнегреческого - "не пьянеющий". Его владелец в более слабой степени подвержен влиянию алкоголя, а так же вспышкам эмоций и многим другим отрицательным воздействиям. Аметист так же называется "камнем апостолов" и до сих пор некоторые саны священнослужителей носят его в кольцах. О магических свойствах этого камня говорится в древнегаумерских табличках, которые гласят, что аметист способен вызвать любовь к дарителю камня, даже если получивший его в подарок человек до этого был влюблен в другого, поэтому женатым или обрученным людям ни в коем случае нельзя принимать в подарок изделия с этим самоцветом от посторонних людей. У многих народов аметист является символом миролюбия, чистосердечия, искренности и добродетели( Ване подходит, не так ли?). Владелец этого камня может быть уверен в верности избранника (или избранницы) и в искренности его чувств. В Древней Греции считали, что аметист способствуют омоложению организма, разглаживает морщины, выводит веснушки и пигментные пятна. Камень клали на ночь под подушку, чтобы предотвратить кошмары, излечить бессонницу, вызвать приятные сновидения (да уж, мы видели, какие это сновидения!)) ** - оттенок, по световой палитре действительно являющийся дополнительным цветом к основному зелёному, сам между лиловым и фиолетовым. *** - минутка смеха и стёба. Смех - от старого анекдота: — Больше всего я боюсь темноты и стоматологов... — Ну, стоматологов понятно... А темноты?.. — А представляешь, сколько в темноте стоматологов?! Стёб - над правилами яоя, в которых есть рубашки-саморестегайки, штаны-ботинки-очки-носки-исчезайки и появляющиеся из неоткуда, но так вовремя кровати и остальные удобные поверхности) **** - http://pikabu.ru/story/sibirskiy_federalnyiy_okrug_ili_k_voprosu_o_gendere_rossii_2168381 З.Ы. У меня кризис собственной никчёмности. Требуется оценка "сна" с точки зрения нцы, буду рада любым словам, дабы улучшить (и при первой же возможности воплотить на этой парочке) навык постельных сцен. Ваши предложения, читатели?
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.