Три года прошло...

— Я буду приезжать… — говорит он, не глядя в глаза. Так говорят все… Впрочем, какое Рокэ дело до всех? Ему важен только ОН — оперившийся птенец, улетающий из гнезда, окрепший жеребенок, как-то незаметно превратившийся в статного, сильного, породистого жеребца, которого не удержать в стойле силой. Все правильно, как бы горько от этого не было. Три года прошло. Эр больше не эр… — Поезжайте, Ричард, — взгляд бывшего эра нарочито спокоен, и слова звучат сухо, чтобы не выдать сковывающую проклятую душу боль… Смешно, ей богу… Русая челка падает на лицо, красивые, зацелованные прежде до трещин губы искривляет нечто похожее на судорогу. Неужто тяжело не только маршалу? Неужто не вышло вернуть все к началу истории, воскресить прежнюю опаляющую ненависть? Развивать эту мысль опасно. Рокэ выдирает из себя все подобные размышления вот уже не один месяц, делая то же с Окделлом — тянет из него жилы, обижает мальчишку нарочно, чтобы было легче. Обоим… Оторваться друг от друга, вырвать, оголяя нервы, заставляя души беззвучно рыдать… Быть вместе — невозможно. Нет повода. Три года прошло… — До встречи, эр Рокэ, — сильный, красивый, переворачивающий все в душе голос Рикардо сейчас еле слышен. Голос, который доводил маршала до конца, когда Дик в водовороте страсти звал Ворона по имени так сладко, что ни одна сладость в мире не способна соперничать с этим. В ладонь маршала впиваются свои же ухоженные ногти — ну же, юноша, не травите… Собственный тон холоден, Алва приучал к нему мальчишку несколько месяцев, отказав оруженосцу в доступе к эровскому телу, а так же человеческому отношению: — Я вам больше не эр, герцог, — от этого холода стынет воющая в голос душонка, Окделл, бледнея, опускает голову. Поверил? Вот и умница, беги же! Пока могу отпустить, не позволь же мне упасть на колени и вцепиться в тебя, окончательно убив гордость. Уходи… — Три года прошли… Вы вольны распоряжаться собой по собственному усмотрению. — А если я… — серые глаза полны мольбы, рука, покрытая мозолями от бесконечных тренировок, с которыми маршал особо усердствовал в последнее время, не позволяя себе иного способа прикоснуться — заметно дрожит. Мальчик тоже на пределе. Рокэ ясно видит, что уловки не сработали, грубостью и равнодушием убить чувства не получилось… — Никаких если! — Рокэ теряет контроль, и голос его звенит чистой злостью, выдавая… Проклятье… Развернувшись на каблуках, он отворачивается, и подходит к столу, озабоченно и притворно роясь в куче никчемных бумаг, изображая занятость. Но Дик продолжает стоять на месте, застыв гальтарской статуей — каменной лишь снаружи, вероятно и ощущая себя так же. И это последняя капля. — Убирайтесь к тварям! Вам ясно, Окделл?! Три года прошло… Пожалуй, это были лучшие годы в жизни Рокэ, но теперь срок вышел и приходится дорого платить. Рикардо уходит, мягко, но тяжело ступая по дорогим коврам кабинета, осторожно прикрывает за собой дверь, а ведь желает хлопнуть ею так, чтобы дубовое полотно разлетелось в щепки… Уходит, больше не обещая приезжать… Замечательно! Гори в Закате, Алва! Гори, неустанно вспоминая каждый миг, каждый взгляд, каждую улыбку. Гори, зная чего лишился и что, возможно, сломал. Три года прошло…