Три года прошло...

Три года прошло, еще три. «Я буду приезжать…» Так говорят все, уезжая навсегда, осознавая это. Три года, растянувшиеся на целый Круг, и ни единой строчки, ни весточки, ни мимолетного, ничего не значащего, переданного хоть бы через того же Ларака сообщения — ничего, а ведь мог бы. Окстись, Алва, зачем желать того, что сам же пресек на корню? Очень старался, молодец! Так пора бы отпустить и не осуждать мальчишку за то, что Рикардо не сдержал данное в расстроенных чувствах обещание. Рокэ поднял голову от бумаг, и прищурясь, глянул на плещущий в камине огонь. Три года прошло, еще три… С того самого момента, как Окделл, гонимый холодом бывшего эра, отбыл в свою далекую от Олларии, почти нищую вотчину — стылый недружелюбный север, который Рокэ всей душой ненавидел, особенно последние три года. Ненавидел, тщательно пряча интерес, наблюдая издали, отмечая, как поднимает голову и расправляет могучие плечи ободранный Олларом горный край, оживает в руках молодого герцога. «Вы слыхали новости из Надора, Рокэ?» — то и дело преследует Алву в последнее время. Каждый норовит больнее ткнуть в незаживающую рану. «Ваш бывший оруженосец делает замечательные успехи в землеуправлении!» «На днях в Надоре запущены две новые штольни, скалы дарят своему Повелителю отменные самоцветы!» «Последний писк придворной моды — чистейшей воды изумруды, что добываются в недрах Надорских гор, похожие на те, что северный герцог прислал в подарок Ее Величеству!» — обсуждают в салонах и приемных дерзкую выходку своевольного мальчишки, не догадываясь к чему был сделан такой подарок. Рокэ знает, прекрасно помня подвеску с алой ройей. Окделлу, изумруды так же не к лицу, как Алвам- бесценные кровавые ройи. «Мне это не любопытно,» — бесцветно роняет герцог Алва на любую подобную новость, проходя мимо и не задерживаясь, чтобы послушать подробности. «А я слышала, что надорский герцог недавно сватался к Приддам*, заключая сразу несколько взаимовыгодных союзов,» — восторженный женский голосок кинжалом вонзается между лопаток Рокэ, опаляет и без того саднящую душу, делая визиты ко двору все менее привлекательными и более болезненными. Сейчас Алву при дворе встретить мудрено, он, отмахиваясь от навязчивого интереса Сильвестра, планирует длительную инспекцию в Торку, жестко аргументируя это тем, что Первый маршал обязан быть при войсках, даже в мирное время. Мол, пограничные дела требуют повышенного внимания, длительная тяжба с Дриксен истощает королевскую казну… Но дело ведь не в этом. Торка - это тоже север. Внутри Рокэ свербит… Вот уже три года. Сроки назначены. Теперь скорее бы… Рокэ не сводит глаз с рыжих огненных язычков, что причудливо пляшут в камине, а видит улыбчивого юношу, распластанного на шкуре черного льва, раскинувшего бесстыдно колени, прогибающегося с тихим стоном от самой простой ласки. Такой чувственный, такой податливый, словно опаленный огнем свечи, воск. Не было у Рокэ любовника более трепетного. Мало кто умудрялся забраться так глубоко в черствую душу Алвы-насмешника. Каким ты стал за это время, Рикардо? О лике, как две капли похожем на образа Алана Святого, переговариваются в нижнем городе, среди купцов, привозящих первоклассные меха, превозносят молодого тана, заявляя что сам Лит мог бы гордиться своим потомком. Рокэ, шатаясь среди простолюдинов, прикрывшись плащом, в те байки, конечно, не верит, мальчик, разумеется, должен был подрасти, но чтобы сравняться с Литом! Это вряд ли, ведь истекло только три года… О холодной, строгой красоте молодого Окделла, как и о его нарастающем, словно половодье, богатстве, мечтательно судачат столичные благородные дурочки. Алва усмехается, недобро, не желая верить в то, что юноша в скором времени решиться поднести кому-то венчальные браслеты. Да, ходят слухи о девицах из дома Волн, и пусть себе ходят. Но все чаще, в минуты когда прошлое накатывает и тревожит, из глубины всплывает липкий, похожий на дурной сон, страх — помнит Рокэ, как пылко юное сердце Повелителя Скал. А как полюбит Рикардо кого? Ведь бьется в широкой груди не алая бесценная ройя, как хотелось бы Рокэ с того момента, как Дик уехал, а живое, способное к чувствам сердце. Нужно бы смириться и пожелать юноше счастья, но Рокэ не в силах… Вот и теперь… Страшная мысль заставляет маршала бездумно скомкать лежащий под рукой лист — подписанный Фердинандом манифест. Идите к тварям, все! Испорченный пергамент летит в сторону, а непослушная ладонь уже тянется к кубку, заботливо наполненному «Кровью». — Соберано, к вам пришли… — Хуан замирает в дверном проеме, со странным выражением лица. — К тварям! Кто бы там ни был, хоть сам Его Высокопреосвященство, хоть отец наш Фердинанд, — зло приказывает маршал, а ведь он еще даже не пьян. — Не желаю видеть никого. — Прибыл человек из Надора… — до отвращения понимающе и весомо продолжает настаивать Суавес. Рокэ сдается, словно Хуан произнес секретный код, открывающий перед пришельцем с севера все двери. Надор — будь он неладен! — Проси… Пересев в кресло, Рокэ принимает надменный вид, и не глядит в сторону двери, пялится на огонь, стискивая в руках тот самый, не тронутый еще кубок. — Господин маршал, — раздается от двери незнакомый, подкрашенный северным гудящим акцентом, голос, — прошу прощения за столь поздний визит… Рокэ оборачивается, так как обращение визитера требует ответа. Оборачивается и застывает, видя в полумраке кабинета ожившее божество. Или полумрак сыграл с Вороном дурную шутку? Рокэ имел счастье любоваться фресками древнего мастера Сальеги, работы которого считались лучшим изображением Ушедших. Широкое, красивое лицо гостя определенно принадлежало Литу, более молодому, нежели на картинах гальтарского художника, за десяток лет до того, как Абвении приняли решение покинуть Кэртиану. Так же вошедший мог бы походить на Эгмонта Окделла, если бы решил отпустить присущую Людям Чести бороду. — Прошу вас, — Рокэ, продолжая разглядывать гостя, указал ему на свободное кресло, все еще гадая, но уже предчувствуя верный ответ и до дрожи боясь, что ошибается. — Чем могу быть полезен? Пришедший сесть в кресло не торопился. Подошел на несколько шагов, остановился, пристально вглядываясь в лицо Алвы, а потом произнес то, что Рокэ желал услышать больше всего на свете, каждый день последние три года: — Помнится, я обещал вам, что буду приезжать… Сдерживало меня лишь то, что вы разгневались и дали мне понять, что не желаете больше видеть. Возможно, вы сочтете мой визит излишним, учитывая то, как мы с вами расстались, и вам подобное покажется всего лишь сентиментальной дуростью влюбленного мальчишки, но… — он замялся, делая еще один шаг, потом другой, не сводя глаз с потрясенного узнаванием Алвы, а потом, повторяя знакомое и такое привычное движение, опустился у ног того, кто однажды выгнал его из этого кабинета. — Я так больше не могу, — как-то исступленно произнес Рикардо, не услышав протеста все еще молчавшего маршала, рука которого, продолжая начатое ранее самовольство, уже жадно зарывалась в густые, длинные волосы Окделла, перебирая их и наслаждаясь шелковой гладкостью, лучше всяких слов давая понять, что больше его никто прогонять не собирается.  — Я очень скучал по Олларии, — тихо закончил свою мысль Дик, прислоняясь спиной к ногам маршала, так, словно и не уходил никуда, словно не вырос, превратившись в ожившее божество, словно и не было этих трех прошедших невероятно долгих лет. — Я тосковал по особняку на улице Мимоз, по вашему кабинету, по треску огня в этом камине, и особенно по… вам, эр Рокэ… * По ходу дела выяснилось, что в семействе Приддов не имелось подходящей Дику невесты, потому бессовесный аффтор сделал невозмутимую физиономию и перекроил одного из младших братьев Тино в сестру… Извиняйте...