Трофей с характером

      Совсем недавно отгремела война, а новая уже стояла у порога. Попытки йотунов пересечь границы миров случались всё чаще и успешней, не ровен час, грозя обернуться полномасштабным нападением. И хоть до сих пор между двумя царствами сохранялся мир, но как долго он ещё продержится, никто не решился бы загадывать. Потому Всеотец и посылал разведчиков проверить обстановку у недружественных соседей и разузнать, не стягиваются ли войска к границе.       Морозный воздух жёг кожу, вплетал в бороды мужчин инеевые нити и стремился пробраться под меховые плащи, намереваясь заморозить незваных гостей до смерти. Асы недовольно ёжились, выдыхая белые облачка пара, кто-то даже стучал зубами, но продолжал двигаться вперёд по скованным льдом и снегом землям чужого мира, готовясь в любой момент вступить в схватку с противником. Сняв перчатки, Фарбаути подышала на озябшие пальцы и растёрла ладони друг о друга в попытке хоть немного согреть их. Идти было трудно: ноги то и дело проваливались в сугробы по самое колено с тех самых пор, как отряд пересёк цепь крутых гор и оказался на открытой местности. Возможно когда-то, до прихода великанов, на этом месте располагались зелёные луга, полные ярких и живых цветов, теперь навсегда сгинувших под тоннами снега. Путь асов лежал к темнеющему вдалеке хвойному лесу. Командир подгонял отряд, желая добраться до деревьев раньше, чем их заметят, ведь на открытой местности они были всё равно, что на ладони. Да и помимо великанов опасностей в Йотунхейме хватало. Сам мир, казалось, намеревался устроить встречу путникам со смертью от клыков диких животных, бездонных пропастей и холода. Особенно холода, унёсшего едва ли не больше жизней молодых асов, нежели все войны вместе взятые.       И всё же, несмотря на всю его враждебность, Фарбаути находила Йотунхейм по-своему прекрасным. В её родном мире никогда не было снега, о чём она даже немного жалела, жадно вглядываясь в величественные пейзажи. Чёрные горы причудливо контрастировали с белоснежными шапками на них и поразительно-голубым небом без единого облачка, так отличающегося от умеренно-голубого неба Асгарда. Снег весело хрустел под ногами, а в лучах солнца начинал сверкать, словно кто-то растёр в пыль звёзды и решил посыпать ей долину. В горах им попалась стайка весёлых снежных фей, и девушке хотелось верить, что в этом крае есть и другие столь же забавные и ни капельки не страшные существа. Её соратников подобные мелочи не интересовали, что немного огорчало асинью, которой уже не терпелось поведать семье и друзьям о том, какую красоту она увидела во время своей первой вылазки.       Молодая воительница не успела ещё прожить полторы тысячи лет, тем не менее, приобретя определённую славу. Дерзкая, упрямая и острая на язык, она с радостью бросалась в драку с мужчинами, восполняя недостаток силы и роста проворством и точностью ударов. Мать горько вздыхала, переживая что такую дикарку никто в жёны не возьмёт, а сама асинья непременно бы присоединилась к валькириям, если бы Один, оценив её способности, не предложил девушке — женщине! — стать одной из его воинов наравне с мужчинами. Беспрецедентный случай в Асгарде, заставлявший Фарбаути ещё больше гордиться собой. Сражаться с врагами плечом к плечу с соратниками и хвастаться своими подвигами на пирах, разве могла она желать большего счастья?       Вой ветра вдали усилился, но несколько секунд спустя до воинов дошло, что это великаны трубят в свои рога. А вскоре на склоне возникли и сами йотуны, раза в два выше и крупнее любого из воинов Асгарда, а один и вовсе сидел верхом на огромном белом медведе, подобно тому, как асы скачут на своих конях. Бой был неизбежен, и глядя на то, как стремительно приближается враг, разведчики бросились вперед, обнажая оружие, намереваясь либо победить, либо пасть славной смертью. ***       Великан грубо вытолкнул захваченную воительницу на середину зала, давая возможность каждому йотуну окинуть ту презрительным, а то и ненавистным, взглядом красных глаз. Само помещение было невероятно огромных размеров, ничуть не уступая дворцу Одина. Его своды и вовсе не удавалось разглядеть, и создавалось впечатление, что уходящие ввысь колонны в какой-то момент просто растворялись в темноте. Однако Фарбаути, рассматривая обстановку, отнюдь не впечатлялась зодчеством ледяных жителей, прикидывая в голове возможные планы побега. Из их маленького отряда в живых, похоже, осталась только она, а даже если бы и нет, помощи всё равно неоткуда было бы ждать.       — И что понадобилось асам на моей земле? — прогремел голос Лафея, обратившегося к асинье едва выслушав доклад своих воинов. Как же девушке стало страшно в тот момент, но она скорее предпочла бы объятия Хель, чем позволила бы увидеть свой страх заклятым врагам. Встав ровно и расправив плечи, она дерзко подняла голову, храбро смотря в кровавые глаза царя йотунов своими ярко-зелёными.       — А то ты не знаешь, о великий царь Йотунхейма, что твои лазутчики то и дело пробираются на земли Асгарда и разрушают его деревни, будто шайка мелких разбойников! Полный ярости ропот толпы, возмущённой от подобной дерзости, брошенной девушкой в лицо их правителю, послышался со всех сторон. Впрочем, только словами дело не ограничилось.       — Да как ты смеешь дерзить?! — приведший её йотун огрел асинью дубиной сзади, отчего та рухнула на колени. Шлем слетел с головы и огненно-рыжие локоны разметались по плечам, резко контрастируя с холодным убранством дворца. Фарбаути моментально вскочила на ноги готовая отбиваться даже со скованными за спиной льдом руками, но Лафей поднял руку, останавливая так и не начавшуюся потасовку.       — Проводите нашу гостью в её комнату. Возможно, пребывание в одиночестве сделает её более сговорчивой.       Грубо подняв её за шкирку, йотуны потащили брыкающуюся воительницу, всю дорогу сыпавшую проклятиями, в подвалы дворца, где находились темницы. Дверей у этих темниц не было, зато, едва девушка оказалась в маленькой камере, как за её спиной выросла ледяная стена. Тем не менее, очень скоро по приказу царя ей выделили одну из гостевых комнат, в которой даже имелся камин. Синее магическое пламя в нём грело, но не обжигало, и уж тем более не могло причинить вреда великанам. Что ещё удивительнее, никто будто не собирался ни пытать Фарбаути, ни морить её голодом. К ней даже приставили великаншу Тюрд, чтоб асинья ни в чём не нуждалась, а Лафей время от времени наведывался к своей гостье или требовал ту прийти к нему. Сперва их встречи были наполнены колкостями девушки на любые слова царя, но постепенно стали превращаться в долгие и интересные беседы. Разговаривали они о многом, но чаще обсуждали особенности своих миров, друг друга, и в какой-то момент Фарбаути начала замечать, что общество йотунов не очень-то и тяготит, по-новому вглядываясь в жизнь заснеженного царства. И чем дольше всматривалась, тем больше находила в нём сходств с родным Асгардом, нежели различий.       А потом Долгий День в Йотунхейме закончился и пришла Долгая Ночь, длиною в несколько месяцев. Хоть звёзд и лун здесь не было видно, небо то и дело окрашивалось во все цвета, потрясающее сияние, которое девушка, увидев впервые, спутала с радужным мостом Хеймдалля. В ту долгую ночь, Лафей всё чаще составлял компанию Фарбаути, чему она была очень рада. И всё же, как бы не начинала ей нравиться жизнь среди йотунов, уже не с таким презрением глядевших на неё, домой девушка рвалась сильнее, то и дело пробуя сбежать из дворца, с каждым разом проделывая это всё более успешно. Однако каждая попытка заканчивалась одним и тем же. Йотуны ловили беглянку и возвращали в её комнату, под неодобрительное качание головой верной Тюрд, ставшей асинье настоящей подругой.       — Поглоти тебя огонь, женщина, это уже пятый твой побег с начала Ночи! — как-то вошёл к ней в комнату Лафей, чьи глаза разве что от ярости молнии не метали, как у маленького сына Одина. Великан был чертовски зол и, рявкнул на слуг, чтоб оставили их наедине, громко захлопнул за собой дверь, угрожающе нависнув над воительницей, открыто смотревшей на него в ответ.       — Разве с тобой здесь дурно обращаются? Или тебе здесь плохо? Или ты чего-то боишься?       — Тебя, — внезапно даже для самой себя выпалила Фарбаути и испуганно прижала к губам ладонь, в тот же миг пожалев о сказанном.       — Вот как, — прошипел Лафей, недобро прищурив глаза и выпрямляясь во весь свой гигантский рост. — Тогда я больше не буду пугать тебя своим присутствием.       — Подожди! — воскликнула асинья, бросаясь прочь из комнаты за царём, уткнувшись носом в холодную поясницу. — Я боюсь не тебя, а своей привязанности к тебе.       Её руки дрогнули, когда она неловко обняла йотуна, не веря, что делает это не во сне, а наяву. С каждым разом бежать становилось всё труднее и, Фарбаути не могла себе лгать, неотвратимо наступил бы день, когда она и вовсе не пожелала бы возвращаться на родину. Глаза щипало от непрошенных слёз злости на саму себя и собственную слабость, на доброту Лафея, которого стало невозможно считать врагом.       — Боюсь, что однажды не смогу оставить тебя, — уже тише произнесла девушка, впервые отведя глаза, встретившись с внимательным взглядом исполина. Никогда она ещё не чувствовала себя настолько жалкой и беспомощной, такой… обычной. Царь молчал и асинья невольно подумала, что тот начнёт презирать её за эти неправильные чувства, вспыхнувшие не вчера, а будто всегда дремавшие в её сердце, постепенно заполонившие каждую клеточку души. И будто этого было не достаточно, Фарбаути ясно осознавала что и не хочет подавлять в себе их, даже если они в конечном счёте убьют её.       — Так не оставляй, — от ровного мягкого голоса в груди сладко потянуло. Воительница в очередной раз подумала, что должно быть спит, потому что Лафей ни за что не стал бы смотреть на неё как на самое дорогое сокровище во всех Девяти мирах, ни за что не склонился бы и уж точно ни за что не стал бы целовать ту, кто считалась его врагом. Но этот сон был столь сладок, что, неумело пытаясь отвечать, во многом из-за разницы в размерах, Фарбаути пожелала никогда не просыпаться.       В ту ночь царь йотунов так и не покинул покоев своей гостьи. ***       Далеко не все были счастливы, когда Лафей женился на асинье, однако в откровенно недовольных этим браком оказалось не так уж много. Помимо силы и мощи, йотуны почитали хитрость и изворотливость ума, а молодая королева, насколько было известно великанам, с лихвой была одарена всеми этими качествами.       Между тем, стычки на границе миров становились всё чаще, что не могло не беспокоить Фарбаути, носившую под сердцем ребёнка. Иногда, лёжа в их кровати, она задавала вопрос мужу, почему два мира не могут сосуществовать вместе, без постоянных войн. Йотун хмурился, честно признаваясь, что не верит в возможность мира. Все попытки прекратить давнюю вражду потерпели крах, а значит, не было оснований полагать, будто такой порядок вещей когда-нибудь изменится. Слишком разными были два народа. Роды совпали с началом Долгого Дня. Когда небо над горизонтом начало светлеть, тишину дворцовых комнат нарушил громкий детский плач, а слуги поспешили сообщить царю, что его первенец появился на свет. Никогда в жизни Лафей не чувствовал себя более счастливым чем в тот миг, когда, войдя в спальню, увидел любимую жену с их сыном на руках.       — Он такой красивый, — улыбнулась Фарбаути, прижимая к себе младенца с розовой кожей, как у всех асов. Тот с жадным интересом смотрел на родителей большими зелёными глазами, улыбаясь беззубым ртом.       — Наш маленький Локи, — прошептала женщина и осторожно передала сына отцу. Едва тот взял его, как кожа наследника стала синей и покрылась узорами, характерными для всех йотунов и даже глаза сменили цвет с ясно-зелёного на лавово-красные. Увидев замешательство великана, асинья коснулась ладонью щёчки Локи и в том месте, под воздействием тепла, синева исчезла. Впрочем, чего ещё стоило ожидать от полукровки?       — И правда, он очень маленький, — протянул Лафей, невольно сравнивая новорождённого сына с младенцами других йотунов. Вряд ли стоит ждать, что Локи в будущем догонит в росте отца.       — Ты говоришь, что мир между Йотунхеймом и Асгардом невозможен, но взгляни на него, Лафей, — мягко положив свою ладонь на руку мужа, произнесла Фарбаути. — Он доказательство тому, что всё возможно, стоит лишь приложить немного усилий. Разве это не чудо, такое же как и наш сын? Как знать, быть может именно он станет тем, кто прекратит эту глупую вражду.       — Как знать, — протянул царь, возвращая младенца матери, готовый поверить в любое чудо. Его собственное только что закрыло позеленевшие глазки и, мило пискнув, зевнуло, собираясь спать. Фарбаути осторожно поправила ему одеяльце и тяжело вздохнула, чувствуя себя не только счастливой, но и очень уставшей. Роды проходили тяжело, и ей требовался отдых. Пообещав вернуться позднее, Лафей нежно поцеловал жену и, в последний раз посмотрев на сына, вышел из комнаты, за которой мирно уснули два самых дорогих ему существа.