Mascarade

      Что вяжет крепче всего? Какие путы почти неразрывны? У людей высокой и избранной породы то будут обязанности — благоговение, которое присуще юности, робость и нежность ко всему издревле почитаемому и достойному, благодарность почве, из которой они выросли, руке, которая их вела, святилищу, в котором они научились поклоняться; их высшие мгновения будут сами крепче всего связывать и дольше всего обязывать их. Великий разрыв приходит для таких связанных людей внезапно, как подземный толчок: юная душа сразу сотрясается, отрывается, вырывается — она сама не понимает, что с ней происходит.                     11 сентября, 2002 год. Сан-Франциско, штат Калифорния              «Зверское убийство в отеле “Четыре сезона”!»       Джефф Нортон с кислым видом созерцал первую полосу утренней газеты. В его ушах уже звучали вопли шефа по поводу утечки информации. Нет, это были даже не вопли — похоронный марш запланированному отпуску. Джеффу чертовски хотелось придушить грошового писаку, состряпавшего эту статейку. Не только за нагнетание обстановки, но и за то, что в некоторых догадках этот самый писака был прав. Не факт, впрочем, что правота эта не куплена за доллары у нечистого на руку копа.       «…полиция не разглашает имени убитого, но, судя по всему, он был знаком со своим палачом лично…»       «…по степени жестокости и изощренности преступление имеет не слишком много прецедентов…»       «…была вскрыта грудная клетка и вырезано сердце. Вполне возможно, что оно стало сегодняшним завтраком маньяка…»       — Тьфу! — Нортон раздраженно швырнул газету на стол.       — То-то и оно, что «тьфу», — послышался мрачный голос. Не оборачиваясь, Джефф развел руками и рухнул на стул. Напротив него опустилась Элизабет Хаммонд, психолог-криминалист.       — Лиз, что это, мать его, за херня? Какой, на хрен, завтрак?! Как это вообще в печать пропустили?       — Тема завтрака раскрыта не полностью, хотя парень явно фанат фильмов о Лектере.       — Очень смешно.       — Джефф, не то чтобы я тебя удивлю, но… наш горячо любимый шеф рвет и мечет, — Лиз сочувственно скользнула взглядом по лицу коллеги. — Давненько у нас не было такого веселого дельца.       — Что это? — поинтересовался следователь, кинув обреченный взгляд на бумаги в руках Лиз.       — Шедевр эпистолярного жанра от патологоанатома. В смысле, заключение судмедэкспертизы.       — И что же там такого, что вобьет последний гвоздь в крышку гроба моего отпуска?       — Ну, начнем с чего-нибудь простенького… Убийца вскрыл парню грудную клетку и буквально выдрал оттуда сердце… Многочисленные ушибы и гематомы — это уже банальное избиение. В крови трупа обнаружена лошадиная доза некоего препарата на основе трипторелина.       — Наркота какая-то? — не понял Нортон.       — Нет, — покачала головой Лиз. — Гормональный препарат, подавляющий сексуальное влечение, используется для химической кастрации. Там, правда, отнюдь не чистый трипторелин; присутствуют вещества, в совокупности дающие весьма интересный эффект. Я могу сделать вывод, что убийца неплохо разбирается в медицине.       — Черт, это жестоко, — Джефф скривился. Лиз хмыкнула, но промолчала. — А зачем, скажи на милость, кастрировать мужика, если собираешься его убить?       — М-м-м… Дай подумать… Тебе о чём-нибудь говорит выражение «трещины в анальной области»?       Джефф недоверчиво вскинул бровь. Потом нервно засмеялся.       — Он его изнасиловал.       — Именно. Причем допускал, что жертве могло это понравиться.       — Еще бы не допускал! — выдавил инспектор. — Ты видела этого хлыща? Как есть пидорас!       — Нортон, ты, как обычно, изящен в выражениях, — парировала Лиз, ехидно щуря свои холодные серые глаза. — Конечно, не ты один это заметил — Грейс мне посоветовал расспросить о трупе мальчиков из «Firmament», — ее короткие наманикюренные ногти скользнули по краю столешницы. — Нет, это определенно не серийный убийца. Вообще, топорная работа… Во всём этом недостаточно рациональности.       — Ну, милая моя, начать ведь никогда не поздно! Хотя, знаешь, в твоих словах есть резон.       — Верх остроумия, — Лиз покачала головой. — Пожалуй, я Гвилиму скажу то же самое. Геморроя с серийным убийством будет гораздо больше.       — Ты считаешь, это правильно? — меланхолично переспросил Джефф.       — Кто-то в отпуск хотел, нет? Вот и поразмышляй над тем, что правильно, а что не очень, — с этими словами она покинула кабинет.                     30 июня, 2002 год              Сгинь отсюда.       Ладно, хотя бы превратись по волшебству в качка со свирепой физиономией.       Отлично, О'Нил. Ты уже в своих малахольных мыслях беседуешь с зеркалом. Стоит ли использовать это как материал для дипломной работы?       Женоподобное существо хлопает глазами из недр зазеркалья. Мне только и остается, что изо дня в день убивать его раздраженным взглядом. Да, я красивый и да, мне от этого хреново. А вздумай я кому сказать это — поднимут на смех и скажут «перестань напрашиваться на комплименты». Проверено.       Классическая красота уместна для произведений искусства, а не для живых людей; красивый человек оценивается по критериям вещи и таким образом становится чем-то вроде вещи. Оценка по внешности — самое поверхностное суждение о человеке, какое только может быть.       Да, я зануда и ботан. Это мне тоже много раз говорили.       От унылой рефлексии отвлек знакомый энергичный стук в дверь. Бросив полотенце на подвернувшееся по пути кресло, я поспешил открыть.       — Привет, Алфи, — за дверью обнаружилась Фиона О’Коннелл с неизменной улыбкой на лице. — Я к тебе не с пустыми руками, как видишь.       — Да уж, вижу, — проворчал я, забирая у Фин локальную катастрофу полосато-рыжей расцветки. — Гектор, вот что тебе дома не сидится?       Ответа, к счастью, не последовало. Гектор лишь томно прищурил свои золотистые глазищи и чуть изогнулся, меняя позу у меня на руках. Разбаловал я его, хуже, чем любого породистого кота.       — Ладно тебе! — засмеялась Фин. — Гектор просто скучает по мамочке. Он же еще совсем крошка!       Мой Гектор был одним из четверых котят, которых родила Бэнши — кошка семейства О'Коннелл.       — Крошка… А по пожарным лестницам шмыгает как матерый уличный котяра. Иди, лопай, крошка! — я наклонился и опустил Гектора на пол. Котенок тут же скользнул в квартиру. Краем глаза я заметил, что скрылся он именно на кухне.       — М-м-м… А вечером что делаешь? — Фин с надеждой посмотрела на меня, от чего резко испортилось настроение.       — О, извини, мне сегодня опять на работу.       — Ну и работа у тебя. Стоишь за барной стойкой с вечера до утра… Даже не высыпаешься толком, — расстроено протянула она, заправив за ухо вьющийся огненно-рыжий локон, который вечно выбивался из наспех собранного конского хвоста. — Ну, еще увидимся.       — Пока, — сопроводив прощание натянутой улыбкой, я закрыл дверь.       Знала бы она, какой я на самом деле бармен…       Со второй чашкой кофе ко мне вернулась сомнительная бодрость. Мое бодрствование обычно пассивно-пессимистичное — уж не понимаю, что во мне нашел такой человек, как Фиона. Просто так сложилось, что я поселился в этой квартире, а соседка оказалась моей же однокурсницей. Только у нее журналистика, а у меня психология. Иногда пересекаемся на поточных лекциях.       — Эй, бармен, ты где? — послышался из ванной сонный голос Тори.       — На кухне! — откликнулся я. — И у меня есть кофе!       Через минуту в кухне нарисовался смуглый красавец Викторио, который в кои-то веки удосужился надеть хотя бы джинсы. Я не ханжа, но отсутствие одежды на сексуально привлекательном парне здорово отвлекает.       — Привет… — зевая, протянул он. — Кто там приходил, Фиона твоя?       — Неужто ревнуешь?       Тори по обыкновению засмеялся. У него звучный, очень заразительный смех. Это — лишь то немногое, что продолжает мне в нём нравиться несмотря ни на что.       — Ревновать гея к девушке? О, ну только если чисто по-дружески. Нет, всего лишь поражаюсь мышлению хронических гетеров. Чтобы всё просечь, много ума не надо... Бармен! Мэтт бы угорел со смеху…       — Ты сейчас мою подругу дурой обозвал, гений философской мысли.       — Ну, что ты, красавчик, я ведь тоже твой друг, — примиряющее заулыбался Тори. — Нет, я про то, что она не догадывается, как зажигательно мы трахаемся.       — Уж не твоими стараниями, дружок, — язвительно парировал я. Определенно, не его стараниями. — Да уж, Тори, мы с тобой — просто образчик дружеских отношений!       Радостно скалясь и приговаривая нечто в духе «Ты — мой друг, и я твой друг…», Тори схватил меня за руки и потащил в предсказуемом направлении. Увы, разделить его постельный энтузиазм мне мешала невозможность пить кофе во время секса.              ***              Так уж в нашей семье повелось, что мой брат Альберт — долбаный папенькин сынок, его радость и гордость; я же, Альфред — вечное разочарование Эдварда Стоукса. Честно говоря, у отца, по-моему, не все дома — им владеет нездоровая какая-то одержимость сделать из сыновей образы свои и подобия. Даже моя внешность ему не угодила: я — копия матери и напрочь лишен мужественности. Он заложил во мне нелюбовь к собственной внешности и поставил передо мной вопрос об ориентации, постоянно сравнивая с девчонкой. Зато чертов Берти — вылитый папочка; видимо, мифический механизм судьбы действительно работает по принципу комплиментарности. Мой старший брат никогда не любил меня и всячески третировал. А я всегда его жалел. Альберт — человек конформный, подверженный чужому влиянию. Его удел — прожить заново жизнь отца, при этом не внося в нее существенных коррективов. Мы с ним настолько разные, что наша противоположность кажется какой-то жестокой сатирой на тему… скажем, либералов и консерваторов.       Хотел бы я быть на месте Альберта? Ну уж нет. Мне не нужно было уважение отца, которого я ненавидел и по сей день ненавижу. Ненавижу за свою маму. Мне просто было больно видеть эту филигранную статуэтку, замученное существо, прилежно играющее роль светской дамы. Больно осознавать, что отец своей тиранией подавляет ее, превращает в податливую глину, из которой можно вылепить всё, что душе угодно. Я ничем не мог ей помочь, как никогда не находил сил противостоять воле отца. Проще было не видеть всего этого и уехать к своему другу Джейку, дабы утешиться в его далеко не дружеских объятьях…       О, про мою ориентацию вообще отдельная история, клиническая. Я не «…осознал в один прекрасный день, что мне нравятся мальчики…», нет. Но вот девочки мне не нравились абсолютно точно. В закрытой частной школе, где девушек не было в принципе, парни не прочь были развлекаться друг с другом, да только я не слишком-то рвался, будучи в ряде главных ботаников и считая себя чуть ли не асексуалом.       Я никогда бы не подумал, что мой единственный друг окажется геем (ну, правильнее будет назвать его би) — очень уж активно он обжимался с девчонками лет этак с тринадцати и поддразнивал меня на тему нежелания идти по его стопам. Дурной пример, впрочем, заразителен: меня, скромного зубрилу, он едва не превратил в алкоголика и анашиста. Благо все эти сомнительные развлечения мне быстро надоели, хотя покурить я не прочь и по сей день.       Всё случилось, когда мы напились в хлам: Джейк недвусмысленно ко мне приставал, я, в свою очередь, был не против. Совершенно не было ощущения какой-либо неправильности произошедшего; свою явную гомосексуальность я воспринял почти равнодушно. Между мной и Джейком практически ничего не изменилось — разве что в число его забав добавилась «развращение младенца», как он шутил на этот счет.       Я не знаю, как можно было назвать наши отношения… Мне нравилось быть с ним, ну и спать с ним нравилось тоже — благо сравнивать тогда было не с чем. Нравилось, когда он пытался нежничать и шептал пошлости вперемежку с заковыристыми комплиментами (он вообще всегда любил потрепаться). Нет, я не был влюблен и понимал, что весь этот псевдоромантический бред носит характер своеобразной дрессировки, но вот нужно ли мне было это понимание? Я хотел забыться, хотел быть нужным и желанным. Джейк просто хотел меня. Это была ни разу не любовь, а лишь взаимовыгодное сотрудничество, приносившее обеим сторонам неплохие дивиденды. Теперь я знаю, что любовь — другая; она куда хуже.       Отец застукал нас в недвусмысленной ситуации на каникулах, аккурат после выпускного. Мне он даже слова не сказал, а вот Джейку велел паковать вещи. Этого голубого Ромео как ветром сдуло — наверняка, отец пообещал ему всего хорошего, если он не отвянет.       Вечером эта спесивая скотина устроила скандал. Не мне, а матери. Орал что-то про ее дурную наследственность и братца-извращенца, а она спокойно стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на него с такой убийственной холодностью, что я наконец понял — она никогда не была сломлена его волей по-настоящему. Да, искренность в мире иссякает еще быстрее полезных ископаемых.       Почему-то именно мать стала той последней каплей, что переполнила чашу моего терпения. Должно быть, я просто понял, что ей не нужна моя поддержка. Да и сам я никому там не был нужен.       Я ушел. Собрал кое-какие вещи, документы, попрощался с пытающейся образумить меня матерью… и ушел. В тот день на меня бетонной плитой рухнуло облегчение — и осознание того, что все люди — актеры в сверкающих драгоценностями масках. А еще появилось желание научиться сдирать с них эти маски.       Так я и выбрал себе специальность.              Решил, что поеду в Соединенные Штаты. А что, забавное местечко, думал я тогда; там всем на всё пофиг после ЛСД, битников, общедемократической и сексуальной революции… гей-парадов в Сан-Франциско, опять же. Ну, участвовать в таком сомнительном мероприятии мне не хотелось, а вот солнечная Калифорния заинтересовала.       Так я здесь и оказался. Конечно, на деле это было не так быстро и легко, как на словах: прежде пришлось разобраться со всей бумажной волокитой, в ходе которой я стал счастливым обладателем фамилии О'Нил, счёта в банке и учебной визы в придачу. После Итона несложно получить стипендию в какой угодно университет; единственный раз в жизни поблагодарил отца за этот адский колледж…       Впрочем, это не Эдвард Стоукс вкалывал за меня четыре года, зубря всякую жуть типа классической латыни. Поблагодарить следовало себя любимого.       Деньги у меня были, однако я понимал, что их надолго не хватит. И тут передо мной, вечным папиным сынком, встала первая серьезная проблема — поиск работы. Честно говоря, я совершенно не знал, куда можно податься студенту, чтобы зарабатывать на более-менее приличную жизнь, и при этом не прогуливать занятия. Да что там! Я очень смутно представлял, как ее вообще искать, работу эту…       Но работа нашла меня сама. Она имела облик вертлявого разодетого хлыща — тот подошел ко мне на улице, огорошил потоком восторженных восклицаний на жуткой смеси английского с французским, после чего предложил «хорошо заработать». Затем парень — его звали Гаспар, как я выяснил позже, — вручил аляповатую визитку с адресом какого-то фешенебельного ночного клуба и, отвесив еще парочку комплиментов моей несравненной красе, куда-то испарился.       Я далеко не идиот, право слово. Несложно выявить подтекст таких предложений, еще легче — прикинуть, что ты можешь предложить.       Вот так, собственно, всё и началось.                     21 июля, 2000 год              Придя по указанному адресу, я с сомнением воззрился на двухэтажное здание, якобы по случайности находящееся не на главной улице, а в одном из ее переулков. Выглядело оно весьма прилично, даже респектабельно. Над входом красовалась стильная, но, на мой вкус, излишне гламурная вывеска «Мятная полночь».       Все еще сомневаясь в своем решении, толкнул отполированную стеклянно-стальную дверь и очутился в прохладном холле. На меня уставился мрачный плечистый субъект лет этак тридцати, типичный охранник.       — Ты новенький что ли? — осведомился он. Я сначала не совсем понял, о чем он.       — О… не совсем. Я по поводу работы.       Охранник в ответ противно, понимающе усмехнулся.       — Пройди в главный зал, парень. Там разберешься.       Кивнув, я прошел в указанном направлении. Мой взгляд тут же остановился на бармене, протиравшем бокалы. Вполне обычный мужчина, явно уже не студент. А вот рядом с ним на барной стойке восседал парень чуть старше меня на вид, латиноамериканец с вьющимися черными волосами, собранными в небрежный пучок, одетый в обтягивающую белую майку и голубые джинсы, сползающие на самые бедра. Всем своим видом он источал настолько неприкрытую сексуальность, что я невольно сглотнул, ощущая легкое напряжение в паху и подавляя желание нервно облизать губы.       — Тори, из года в год я тебе вроде вполне ясно заявляю: я не гей, — скучающе протянул бармен. Судя по выражению лица этого Тори, он веселился от души.       — Нет, старик, ну неужели ты никогда не задумывался о сексе с парнем? Ты тут довольно долго работаешь, — коварно тянул парень. Я, опомнившись, кашлянул.       — Прошу прощения… Я по поводу работы, — мой голос был уверенным, а выражение лица спокойным. Меня с детства учили нужной модели поведения… хотя вряд ли предполагали, что я пойду устраиваться на работу в гей-бар или еще куда похуже. Алфи, сейчас не время хихикать, как идиот! — сказал я себе, подавив зарождающийся внутри нервный смех.       Парень по имени Тори подошел ко мне. Потом мягко потянул за локоть в сторону барной стойки, где тускло светили напольные светильники. Темные, влажно блестящие глаза буквально впились в мое лицо.       — Вау, — восхищенно выдохнул он. — Черт возьми, Мэтт! Смотри, какой милашка! Всех клиентов отобьет!       Я почувствовал, что мои щеки горят. Да уж, к этому нужно привыкнуть. Но Тори даже не дал мне опомниться.       — Ну-ну, не смущайся! Я Викторио, можно Тори или Вики, как тебе больше нравится, — совсем уж фамильярно Тори-Викторио обнял меня за талию. Мэтт фыркнул.       — Не упускай возможность, парень. Этот чокнутый гомик — настоящий сексуальный маньяк.       Тут во мне, словно змея из травы, поднял голову язвительный характер. Я вскинул бровь и вежливо поинтересовался:       — Делишься личным опытом? Как мило.       Реакция у Мэтта была странная, а именно приступ гомерического хохота.       — Вот так-так! Парень, а ты мне нравишься!       — Мэтью, я ревную, — капризно протянул Тори. Его черные глаза озорно блестели, следя за тем, как Мэтт крутит у виска пальцем.       — Простите, дамы, я отчалю! — сменив форменный жакет и рубашку на красную футболку с какой-то идиотской надписью, бармен скрылся, как я понял, через служебный вход.       — Не скучай без меня, ни в коем случае!       — Куда я попал?.. — негромко пробормотал я, находясь в легком ступоре. Тори хихикнул и снова принялся разглядывать меня с благоговейным восхищением. Вот к вниманию такого рода я привык, так что в накладе не остался. Чуть вздрогнул, когда смуглые пальцы заскользили по моему лицу, оставляя запах дорогого парфюма… хм, что-то сильно напоминает женские духи.       — У тебя такие четкие линии скул… Отличная кожа! А глаза! Слушай, а брови ты выщипываешь?       — Нет! — возмутился я. Тори хмыкнул и покачал головой.       — Когда ты хмуришься, такой милый!       — Тори, прекрати, — простонал я, в очередной раз краснея. Тори несказанно удивился.       — В чём дело?       — Да ни в чём! Я даже боюсь спросить, на какую вакансию претендую, — признался я. Собственно, уже догадался на какую. Потому и боюсь спрашивать. Впервые красивое лицо Викторио стало серьезным.       — Ты что, не знаешь про сеть Фонтэйновских клубов?       Я уселся на стул, закинул ногу на ногу и меланхолично воззрился на своего нового знакомого.       — Тори, скажи честно… Я приперся в бордель, да?       — Ну-у… как тебе сказать? Секс… как бы, это тоже в списке услуг, но по отдельному тарифу. В основном мы тут в каких-нибудь интригующих тряпках расхаживаем по залу и развлекаем гостей… — Тори сочувственно взглянул на меня. — Ты правда не знал? Вся Калифорния знает, что «Мятная полночь», «Firmament» и остальные заведения госпожи Фонтэйн — далеко не просто ночные клубы.       — Я недавно приехал из Лондона, — сообщил я несколько заторможено, таким образом пытаясь убедительно изобразить шок. Разумеется, я навел справки у местных. Об этом местечке, по-моему, знают даже самые отпетые моралисты. Два гей-бара и сеть борделей по всей Калифорнии на любой, так сказать, вкус и цвет.       — Да ну! Серьезно?       — Более чем.       Тори сидел и тихонько балдел. Потом задумчиво хмыкнул.       — Ну, а как же тебя звать, красавчик?       — Альфред.       — Альфред, — Тори тут же принялся подбирать сокращение. — Фредди? Крюгер... О нет, ты определенно не Фредди… Лучше просто Фред…       — Алфи, — я впервые улыбнулся ему. — Меня все зовут Алфи.       И снова этот его осязаемый кожей взгляд. Меня в жизни так откровенно не раздевали взглядом.       Викторио прорвало на сомнительные комплименты моей улыбке, что вгоняло меня в краску и ощутимо раздражало. Ну не привык к такому откровенному интересу от кого-то, кроме Джейка, как бы ни хорохорился.       — Еще одна реплика о моей ослепительной внешности, и я подумаю, что ты влюбился, — мы оба засмеялись. Тори, умудрившись притянуть к себе стул ногой, развернул его и уселся напротив меня, сложив руки на спинке стула.       — Я влюбляюсь трижды на дню; не страшно, — он вздохнул. — Слушай, Алфи... Давай поговорим серьезно. Я понимаю, у вас там в Англии все благопристойно до тошноты, но эта работа — не такая уж плохая, как ты думаешь. У нас всё по контракту, никаких извращений со стороны клиентов… ну, по крайней мере, пока обходилось без принуждения и членовредительства. Выпивка за счет заведения, опять же…       — Я… ну, я не знаю… — не знаю, хочу или нет. В любом случае, мое «хочу» привыкло дружить с «надо». Впрочем, этому парню мои принципы знать не обязательно. Он мне вообще никто.       Тори вздохнул.       — Алфи, посмотри на себя. Ты привык жить на широкую ногу, ни в чём себе не отказывать, эстетствовать, носить дорогую одежду; слово «экономия» ты наверняка и не слышал. А здесь мы даже в среднем рубим по пятисотке за ночь. Кого попало у нас не обслуживают, расценки высокие. За каждого своего клиента ты получаешь пятьдесят процентов, а еще непосредственно за работу в зале — консумация и прочее. Проблем с законом не будет — заведение существует легально. Ну, если забить на официальные отговорки, у нас вся полиция подкуплена. Соглашайся. Это, по сути, легкие деньги!       Легкие. Поэтому я сюда и пришел. Ох, что-то очень уж складно всё звучит… Я же не идиот, в конце концов, чтобы кому-то верить на слово!       — Подвох-то в чём? — чуть снисходительно поинтересовался я. Тори сверкнул белой полоской зубов.       — Как бы нет особого подвоха. Но с тобой заключается контракт, согласно которому ты не можешь уйти раньше, чем через три года. Уволишься — должен будешь выплатить неустойку. Но если тебя уволят — тогда неустойку платят тебе.       Я всегда был немного чокнутый… видимо, это у нас семейное, по отцовской линии. Невольно мелькнула забавная мыслишка, что меня здесь снимет какой-нибудь солидный бизнесмен и всем растреплет, где работает младший сын Стоукса. Это ли не цель желанная?..       — Да к черту. Я согласен! — заявил я, не дав себе передумать.       — Так быстро?       — Да, — пожал я плечами. Тори снова принялся смеяться, качая головой.       — Ну ты даешь! — воскликнул он. — Ладно, я сейчас позвоню Бриджит...       Викторио извлек из кармана джинсов мобильный телефон. Набрал номер и принялся ждать ответа, нетерпеливо барабаня пальцами левой руки по столешнице.       — Бридж, здорово! Слушай, тут такой парень пришел, я б его прямо… Нет, серьезно, он красавчик! Глазища на пол-лица, синие-пресиние… — расхваливал меня Тори, словно бы я его товар. Каким-то чудом мне удалось не покраснеть в очередной раз. — Натуральный блондин! — тут ему что-то сказали. — Да я тебе серьезно говорю, Бридж! Англичанин! Твою мать, просто иди сюда и послушай этот акцент… О, ждем! Пока-пока! — Тори закончил разговор и снова принялся хихикать. — Представь, Алфи, она мне не верит! Сказала, что очередной крашеный янки пытается набить цену своей заднице…       — Я смертельно оскорблен, — тут же фыркнул я. Если бы крашеный — у меня с моей белесой внешностью в детстве было подозрение на ГКА 1В(2). Потом вроде немного потемнел и стал похож на среднестатистического блондина. — А глаза у меня голубые — синие бывают только в дамских романах, знаешь ли.       — Это ты голубой, а глаза у тебя синие! — возмутился Тори.       — А кто такая эта Матушка Бриджит? — не мудрствуя лукаво, перевожу тему. — Сутенерша что ли?       — Алфи, завязывай, — добродушно отмахнулся Викторио. — У нас так не выражаются! Не бордель, а клуб. Не проститутка, а хаслер. И, наконец, не сутенерша, а хозяйка клуба. Матушка! Не спорь с ней лишний раз и все будет о'кей. Она классная…       Еще с полчаса мы с Тори, в перерывах между его культурными домогательствами, весело трепались о всякой ерунде. До тех пор, пока не появилась упомянутая «хозяйка».       Хм, так вот ты какая, глава Калифорнийских борделей! Я тут же представил, какими злобными взглядами ее провожают порядочные, благовоспитанные матроны, пока их затюканные мужья-клерки пялятся исподтишка на эту особу и лихорадочно поправляют мятые воротники рубашек. Это была худощавая, очень эффектная женщина средних лет, с длинными медными кудрями, резкими чертами лица и характерным калифорнийским загаром. Я по достоинству оценил ее платье — темно-зеленое, декольтированное, пожалуй, слишком короткое для ее возраста. Дорогущий китайский шелк я узнал сразу же — у самого несметное количество шелковых рубашек… было. Вообще, грех с такой точеной фигурой одеваться во что-то более закрытое. Но образцом моды этой особе явно не быть — макияж чересчур вульгарный, как и тяжеловесные золотые украшения, а уж туфли на высокой шпильке так и притягивали взгляд своими здоровенными платформами. Такие туфли обычно используются как реквизит дешевого порно, на которое ни у кого не стоит.       Матушка Бриджит поманила меня пальцем, блеснув устрашающе длинными акриловыми ногтями.       — Встань, милый, я на тебя полюбуюсь.       Я нерешительно приблизился к ней. О чёрт, на своих высоченных каблуках она была выше меня на полголовы! Бриджит окинула меня оценивающим взглядом, мягко коснувшись пальцами моего подбородка и заставив приподнять голову. Пристально вгляделась в глаза, потом так же аккуратно пропустила пальцы сквозь мои волосы.       — Блондинчик, — женщина усмехнулась. — А ресницы темные. Как тебя зовут, красотуля?       — Альфред, мадам. Альфред О'Нил, — вежливо представился я. Она вскинула свои тонкие черные брови и прошлась взглядом по моей фигуре, навряд ли оставив без внимания часы и одежду. Тут я прокололся, признаю.       — Я Бриджит, как ты, наверное, уже знаешь, — томно улыбнувшись, Бриджит перевела взгляд на Тори. — Да, Руис, ты впервые не приврал. Чудный, породистый мальчик. М-м-м… Викторио, милый, сгоняй-ка за бренди… Или ты предпочитаешь что-то другое, Альфред? — ага, будто бы я не понял, к чему этот вопрос. Ладно, подыграем…       — Вермут, если он у вас имеется.       — Какой именно? — с готовностью осведомился Тори, ловко орудуя бутылками. В его голосе мне померещился смех.       — Красный, пожалуйста, — люди никогда не понимали мое пристрастие к приторному красному вермуту.       Бриджит усмехнулась, вставляя в мундштук тонкую сигаретку.       — А у вас изысканный вкус, молодой человек.       — Не без этого, мадам, — в тон ей усмехнулся я. Не знаю, почему, но мне кажется, что эта женщина видит меня насквозь. Она прямо-таки дьявольски сверкнула своими серо-зелеными глазами. Черная подводка удачно подчеркивала их продолговатый миндалевидный разрез.       — Итак, Альфред, — Бриджит неторопливо опустилась на стул. — Ты красив и, на мой взгляд, умен. Поэтому хочется задать закономерный вопрос: какого черта ты здесь делаешь?       — Знаете, — чуть смущенно улыбаюсь и начинаю вдохновенно врать, — я попал сюда совершенно случайно и был немного шокирован, узнав… подробности. Но, хорошенько все взвесив, я решил, что мне повезло. А если ответить просто: мне необходимы деньги — стипендия Калифорнийского Университета едва покрывает обучение. Я, грубо говоря, вышел рожей — так почему бы на этом не заработать?       — О'кей, Альфред. Я тебя поняла. Так ты учишься в КУСФ?       — Еще нет.       — Выпускник частной школы?       — Итон…       Тут я невольно осекся и прикусил губу. В Итоне не так уж много студентов, поступить туда очень сложно — посложнее, чем в иной университет, — а обучение стоит недешево. Лишних вопросов не хотелось.       — Ну-ну, не волнуйся, — правильно поняла мое замешательство Бриджит. — Меня не интересует твоя семья. И так понятно, что они тебе ничем не помогут, раз уж ты согласен на… Вики, ну где ты там?!       — Уже бегу, Матушка Бридж! — прощебетал увлекшийся нашей беседой Викторио. Я поблагодарил его за вермут и сделал глоток. Правда, отличный у них бар.       — В общем, меня больше интересует твое образование, и все, что ты умеешь. Здесь, знаешь ли, не только задницей работают… черт тебя дери, Вики, я не твои оральные подвиги имею в виду! — рявкнула Бриджит на подхихикивающего Тори. Он примиряюще замахал руками. Бриджит, как ни в чем не бывало, продолжила.       — Итак, у тебя отличное образование.       Ну еще бы. Латынь, философия, религия, несколько европейских языков и многое другое. Раньше мне как-то и в голову не приходило, что для большинства людей это нечто из ряда вон. В моем кругу было принято получать хорошее образование.       — Совершенно верно. Но насчет… э-э-э… работы задницей и прочим… Мадам, тут я профан! — немного нерешительно сообщил я.       У этой парочки был такой вид, словно бы мысленно они уже готовятся сдать меня в психушку.       — Ты?! — неверяще воскликнул Тори. — Не может этого быть! С твоей внешностью?!       — Почему не может? По глазам видно, что неопытный, — неодобрительно проворчала Бриджит. Тут у нее в глазах зажегся профессиональный интерес. — Знаешь, сколько можно заработать на девственности?       — Нет, нуя не до такой степени невинный, — кажется, краснеть я сегодня разучусь. — Но где-то рядом! Это так плохо?       — Ну что ты, — изрекла Бриджит. — Ладно, давай так. Я охотно приму тебя на работу, но… с обучением, так скажем.       Как будто я этого не предполагал. Сразу захотелось понимающе улыбнуться.       — Это то, что я подумал?       Бриджит кивнула и закурила очередную сигарету.       — По-моему, тебе это не повредит.       Я согласно кивнул. Еще бы, мои глубокие познания ограничиваются посредственным минетом… Вопиющий непрофессионализм. Было бы смешно, если бы не было так грустно.       — Ну, кого же вы мне сосватаете?       — Эй, мистер Руис! — Бриджит стрельнула в Тори совершенно похабным взглядом. — Не хотите заняться тест-драйвом? Или мне позвать Шона?       — Этого крашеного урода?! Ну уж нет, он мой!       — Альфред, где ты живешь?       — Пока что снимаю квартиру в районе Иннер-сансет.       — Советую переехать поближе. Мобильник у тебя есть? — я кивнул и послушно написал свой номер на салфетке.       — Благодарю. Я позвоню тебе по поводу контракта. Что ж, мальчики, я побежала! Приятного вечера! — цокая каблуками, она покинула зал.       Я рухнул на стул, качая головой. Я. Только что. Стал шлюхой?! Меня одолела непередаваемая смесь шока, ужаса и мелочного удовлетворения.       — Расслабься, Алфи, — Тори встал у меня за спиной и начал неторопливо массировать мне плечи. Только сейчас я заметил, насколько напряжен. — Бриджит — классная! Она к нам как к родным относится, даже к этому придурку Шону…       Я вздохнул и чуть откинул голову, входя во вкус. Заметив это, он скользнул пальцами к пуговицам моей рубашки и расстегнул несколько, после чего вернулся к прерванному занятию, но уже под рубашкой. Пальцы у Тори были горячие и сильные… я хотел его, как меня ни раздражало его поведение. С ним хочется заняться сексом хотя бы для того, чтобы он заткнулся…       Не факт, конечно, что он и в постели не продолжит свою трескотню.       — Кто такой Шон?       — Склочная баба, в результате какого-то умысла природы родившаяся мужчиной. Вы еще познакомитесь!       — Уже в предвкушении, — я открыл один глаз, потом, помедлив, второй. Тори внимательно смотрел на меня, словно бы подозревая, что я ему мерещусь.       — И как часто ты занимаешься… тест-драйвом? — не без яда поинтересовался я.       — Да не приходилось как-то, — улыбаясь, ответил Тори. — В основном те, кто приходят сюда, знают, куда именно и зачем они пришли. Так что мне повезло, что я оказался рядом… — его левая рука скользнула вниз, по моей груди.       — Ты решил начать с барной стойки? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал насмешливо, а не заинтересованно.       — С ума сошел? Мэтью нас прикончит за осквернение святая святых, — его беззаботный смех звучал слишком уж хрипло, чтобы я поверил в эту беззаботность.       Он врет. Я вру. Все врут. Эмоции сплошь такие ненужные и фальшивые, что хочется забить на волю к жизни и стать кактусом на чьем-нибудь подоконнике.