Mascarade

      Нелогичное необходимо. К вещам, которые могут привести в отчаяние мыслителя, принадлежит познание, что нелогичное тоже необходимо для человека и что из него проистекает много хорошего. Оно столь крепко засело в страстях, в языке, в искусстве, в религии и вообще во всем, что делает жизнь ценной, что его нельзя извлечь, не нанеся тем самым неисцелимого вреда всем этим прекрасным вещам. Лишь самые наивные люди могут верить, что природа человека может быть превращена в чисто логическую; но если бы существовали степени приближения к этой цели, как много пришлось бы потерять на этом пути!                     15 сентября, 2002 год              Бриджит уставилась на Лиз с неподдельным удивлением.       — Черт возьми! При чем здесь Алфи?       — Алфи?       — Альфред О'Нил… он один из самых лучших моих мальчиков. Был. И это последний человек на Земле, которого можно обвинить в убийстве!       — Он был последним человеком, который навещал мистера Форестера, — пояснила Лиз. — Это автоматически делает его главным подозреваемым.       — Бред! — уверенно заявила Бриджит. — Полный абсурд, мисс Хаммонд. Я за него ручаюсь.       — К сожалению, миссис Фонтэйн, я не могу полагаться лишь на ваше веское материнское слово, — Лиз усмехнулась и продолжила. — Знаете, криминальные наклонности часто присутствуют и у людей, которые выглядят совершенно вменяемыми.       — Увольте, Элизабет, я прекрасно знаю, что вы хотите сейчас сказать — «психические расстройства на почве дерьмового существования!» — язвительно воскликнула Бриджит. — Но… Знаете, даже если бы Алфи и убил кого-то, то никогда не оставил бы следов, да и действовал бы гораздо тоньше. Слишком уж спонтанное это убийство. Слишком непродуманное. Хотя… не лишенное оригинальности, я бы сказала. И многое говорит о личности человека, совершившего это.       Бриджит затянулась сигаретой, задумчиво разглядывая следователя. Лиз же нахмурилась, в мгновение ока состыковывая сразу несколько фактов.       — Миссис Фонтэйн, разве я посвящала вас в подробности дела?       — Вы — нет. Но почему же это могли сделать только вы, Элизабет?       — Действительно… — пробормотала Лиз, вспомнив, с кем имеет дело. — Дайте мне адрес Альфреда О'Нила, и я, пожалуй, пойду.       Бриджит молча вывела на листе бумаги адрес и вручила его девушке, после чего снова уставилась на нее с каким-то странным интересом.       — Благодарю, миссис Фонтэйн… Со мной что-то не так?       — До свидания, мисс Хаммонд, — усмехнулась Бриджит, поворачиваясь к Элизабет спиной и невидящим взглядом сверля оконное стекло.              ***              7 июля, 2002 год              Прочь. Скорее свалить отсюда, не видеть этой мерзкой ухмылки, не дышать этим дымом… нажраться в кои-то веки секонала и наутро забыть про этот вечер к чертовой матери, растворив его в чашке кофе.       — Куда это мы собрались? — лениво протянул Джейк, подкуривая очередную сигарету. Я не обратил на него особого внимания, продолжая застегивать рубашку. — Между прочим, я с тобой еще не закончил.       — Не закончил? Могу поспорить.       — Фи, как пошло. Неужели не хочешь поболтать со старым другом?       Как же он меня достал… Ну почему, почему из всех возможных городов Форестер решил почтить своим присутствием именно Сан-Франциско?!       — Валяй, дружок! — я оперся плечом о стену, стоя возле окна, и равнодушно уставился на небо, поддернутое пастелью предрассветных сумерек.       — Что ты тут делаешь?       — Стою, — ответил я, медленно проводя пальцем по стеклу.       — Решил меня довести, Стоукс? Отвечай нормально.       — Я здесь работаю, Джейки, в чём ты имел счастье убедиться.       — Работает он, — голос Джейка зазвучал как-то странно. — Я думал, ты уехал в Оксфорд, даже планировал туда перевестись… — ага, конечно. Скорее я влюблюсь в Арнольда Шварценеггера, чем тебе поверю, — …а ты тут богатых мужиков соблазняешь.       — Не от хорошей жизни, знаешь ли.       Джейк встал с кровати. Я настороженно наблюдал за его движениями, чувствуя нарастающую злость. Ненавижу чувствовать себя уязвимым. Быть беспомощным, оказывается, куда как хуже, чем быть униженным.       Негромкий щелчок выключателя, свет больно режет глаза и, как ни странно, притупляет эмоции. Чувствую себя пустым, как то выеденное яйцо, которого ничто не стоит.       — Вот как, — тянет Джейк с интонациями мистера Гонсалеса и снова достает из пачки сигарету. Раньше он не курил, а теперь буквально питается никотином. Это не может не наводить на подозрения определенного характера. Нашарив левой рукой край оконной рамы, я приподнял ее, чтобы проветрить комнату.       — Значит, работаешь, — Джейк неторопливо приблизился и выдохнул едкий дым прямо мне в лицо. Я внимательно оглядел его. Белки глаз покраснели и казались практически розовыми, под глазами залегли темные круги. За эти два года он стал чересчур худым и каким-то обрюзглым, выглядящим старше своего возраста на добрые полдюжины лет.       — Раньше тебе не приходилось переспрашивать. Деградация налицо, — ехидно ответил я.       — Ты теперь еще та блядь, Алфи. Даже взгляд у тебя стал откровенно блядский, — презрительно выдохнул он.       — А ты теперь еще тот гребаный наркоман, Джейки. Кожа возле носа до сих пор красная; да и вообще — выглядишь ты дерьмово… Так и представляю, как ты по утрам сыпешь кокаин на журнальную обложку, делишь его на дорожки пластиковой карточкой и хорошенько вмазываешься…       — Заткнись! — глаза Джейка шокировано распахнуты. Значит, я всё детально расписал. О, как же это удачно получилось.       — Руки убери, кроманьонец ты несчастный! — я оттолкнул его, не получив особого сопротивления. — Лучше тебе не связываться со мной, Джейк. Я уже далеко не тот мальчик, которому ты вешал лапшу на уши, так что…       — Я и не собирался, — усмехнулся Джейк, затягиваясь. — Зачем строить из себя идиота, если можно иметь тебя за деньги? Хочешь, могу вообще тебя выкупить… А там уже и сочтемся!       Я не выдержал и расхохотался.       — Поверь, деньги есть и у меня. Но не вижу смысла продолжать этот разговор, так что изволь откланяться, — уже взявшись за дверную ручку, я услышал то, чего даже не предугадал.       — А твоя горячо любимая maman знает, чем ты зарабатываешь на жизнь, Алфи? Бьюсь об заклад, что нет.       Мразь. Прекрасно знает, как я люблю мать, скотина.       — Ты жалок, Форестер. Мог бы за столько лет понять, что шантаж на меня не действует, — я покачал головой. — Не заставляй меня на тебя давить. Не заставляй говорить, до какой степени ты жалок, сколько суицида вмещается в твои глаза и на каком году жизни ты сломаешься, словно сухая ветка. Не заставляй потому, что отлично знаешь всю степень моей обычной правоты, — не прощаясь, я вышел из комнаты. Толку разговаривать с таким придурком?       — До следующей смены, — царапнули мое самообладание слова Джейка. И этого оказалось достаточно, чтобы задать мне направление.              ***              Бриджит сидела на диване у себя в кабинете и меланхолично пялилась на свое отражение в маленьком зеркале с перламутровой рамочкой.       — О, Алфи… привет… Слушай, по-моему мне пора сделать первую подтяжку, пока я не превратилась в старую морщинистую ведьму!       Я уставился куда-то сквозь ее загорелое лицо, не вполне понимая, о чём она вообще говорит.       — Сколько я должен заплатить?       — Что? Ты о чем вообще?       — Сумма неустойки.       Нахмурившись, Бриджит отложила зеркало.       — Ну-ка, сел, — отрывисто приказала она. Я послушно сел. Под этим взглядом как-то быстро забываешь, что у тебя есть участок мозга, отвечающий за волю.       — Рассказывай.       — Это личное, Бридж, — участок мозга попытался оказать сопротивление, но все тщетно.       — Рассказывай, кому говорю! — рявкнула Бриджит. — Здесь для тебя понятия «личное» не существует!       Я тяжело вздохнул, собираясь с мыслями       — Нечего тут рассказывать. Тот вчерашний парень, который был с Гонсалесом. У меня с ним было… кхм, были отношения, если это так можно назвать…       — И из-за этого ты готов отвалить хренову кучу денег в счет неустойки? Как-то не в твоем стиле.       — Вполне готов. Понимаешь, у него откуда-то взялся инстинкт собственника по отношению ко мне. Иными словами, меня повысили из ранга безделушки до статуса неверной женушки, которую надо наказать как следует; это, знаешь ли, не тот карьерный рост, в котором я заинтересован. Помимо того факта, что меня унижает такое положение вещей, я просто не знаю, чего можно ждать от наркомана.       — Героин?       — Нет, пока коксом балуется, но, зная Джейка, можно ожидать и героина. И вообще чего угодно. У него нет тормоза.       — Ладно, это не важно… То есть дело только в том, что ты не хочешь обслуживать этого парня? Ты не будешь этого делать, нет проблем! Развел проблемы на пустом месте…       — Не буду? Каким образом?       Бриджит слащаво заулыбалась.       — О, предоставь это мне, дорогой, — тут она склонилась ближе и критически оглядела мое лицо.       — Ты принимаешь секонал?       — А что, непохоже?       — Если бы было похоже, то я бы не спрашивала, — Бридж покачала головой.       — Я принимаю под страхом мучительной смерти, — проникновенно отозвался я.       — О, только не делай из меня монстра! Я же вам, идиотам, добра желаю, нет?       — Ладно тебе, Матушка. Что плохого в том, чтобы быть монстром? В этом мире слишком много карамельной слащавости… Впрочем, дерьма тоже предостаточно.       — Ты просто невозможен. Впервые вижу человека, который говорит о карамели и дерьме в такой последовательности.       — Излишки добра не идут человечеству на пользу. Ницше назвал бы это растлением воли, как я думаю. А от зла проблем гораздо меньше — все, что не убивает, делает нас сильнее.       — Ницше, Ницше… Да на хуй Ницше! Что бы сказал ты сам? В конце концов, это твоя жизнь, — Бриджит со смешком покачала головой. — Насколько я знаю, ницшеанские настроения свойственны людям, которые мыслят полярно его философии.       — Никогда не думал об этом… Нет, это не логично.       — Женщины не дружат с логикой, Алфи! — шутливо воскликнула она в ответ.       Что ж, значит, во мне еще есть хоть что-то мужское.              ***              13 июля, 2002 год, Беркли, штат Калифорния              — Блэкстоун, какого черта ты вытворяешь? — отрывисто поинтересовался Пол Уилсон. Винсент всеми силами изобразил раскаянье, хотя кроме досады ничего и не испытывал. Это же надо было так облажаться: опечататься в собственных расчетах и провести по ним операции. Чем вообще думал, непонятно… Еще и кредитное плечо задействовал.       Впрочем, это всегда было для него скорее развлечением, нежели работой. Так что невелика потеря.       — Я всегда знал, что ты — безответственный кретин, Винс, — когда Пол разговаривал с ним таким тоном, Винс начинал ощущать себя провинившимся школьником, и притом отличником с комплексом вины в нагрузку. — Но из уважения к твоему отцу я всё же принял тебя на работу, затем и вовсе сделал начальником главного офиса, закрыв глаза на все твои финты… Черт возьми, Винс! На тебя жалуются даже твои подчиненные!       — Вот как? Можно узнать, кто именно? Непременно накину пару сотен сверх оклада! — искренне умилился Блэкстоун. — Послушай, Пол… Они, конечно, жалуются, но все же делают то, что я им велю, в результате чего мы получаем прибыль сверх ожидаемого…       — Или убытки сверх положенного, — ехидно оборвал Пол.       — Ну-у… не буду отрицать. Жизнь, к твоему сведению — совокупность не только постоянных, но и переменных величин…       — Вот только избавь меня от своей демагогии!       Пол был начальником Винса, в чьем кресле он сейчас вполне неплохо устроился. Ему на днях стукнул сорок один год, он счастлив в браке и имеет двух замечательных детишек — мальчика и девочку. Этакий типичный образчик американской мечты. Стоит ли говорить, что Полу никогда не понять даже вечно не заправленной рубашки Винса, что уж говорить о принципе финансовых вложений?       — Ладно тебе, Пол! Не будь занудой, я всё отработаю…       — Конечно, Блэкстоун, ты все отработаешь. Если не хочешь вылететь из фирмы, то оплатишь из своего кармана — что-то дороговато нам обходятся твои брокерские эскапады!       Винсент лишь пожал плечами — сумма не маленькая, но сильно по его бюджету не ударит. Он мог бы не работать вовсе, однако пытался установить в своей жизни хоть какой-то порядок. Ну, и заодно не загнуться от скуки.       — Отлично. Рад, что мы друг друга поняли. А теперь вышел из моего кабинета и поехал за вещами.       — Уилсон, скажи на милость, зачем мне вещи? — осторожно поинтересовался он, поднимаясь на ноги. Пол прошел мимо и сел в освободившееся кресло.       — Ты предпочитаешь ответ «Командировка, Винс», или же «Глаза б мои тебя не видели, Винс»?       — Твой тонкий намек мне понятен. Но кому же выпадет честь занять мое место?       — Пейдж справится, я думаю. У нее есть кое-какой опыт, а уж дополнительная практика не помешает.       — Отлично! Но учти: ты еще пожалеешь, что сплавил меня… Кстати, куда сплавил?       — В Сан-Франциско. Поработаешь там, может даже чему-нибудь научишься.       — Я же специалист с многолетним стажем — чему я там смогу научиться? — Винс выразительно приподнял брови и смерил своего начальника уничижающим взглядом.       — Нет предела совершенству! — Пол демонстративно уткнулся взглядом в газету. — Свободен, Блэкстоун!       Блэкстоун изобразил крайнюю степень оскорбления, после чего соизволил покинуть кабинет. Пол же покачал головой, хмуро глядя ему вслед:       — Почему Пейдж так любит парней с приветом?              ***              — Эй, Винс, — Пейдж нагнала его на полпути к выходу. — Сегодня уезжаешь?       — В так называемую командировку? О да, — Винс выразительно фыркнул. — Я знаю: Пол решил прикончить меня таким оригинальным способом. Они же ни черта не делают, пока кого-нибудь не пришлют! Если героически погибну под тонной внезапно обнаружившихся отчетов, то похороните меня в хорошем костюме и привлекательной позе, хорошо?       — Будет сделано! — засмеялась Пейдж.       Пейдж Уилсон — младшая сестра Пола, пять лет назад получила брокерскую лицензию. Привлекательная брюнетка двадцати семи лет, не обремененная особой тактичностью и не скрывающая своего интереса к Винсу, чего последний старательно не замечал. Он вообще старался не замечать, что Пейдж — женщина; в общении с Блэкстоуном это не способствовало налаживанию отношений.       — Не в обиде, что я займу твое место?       — О чём ты, Пейдж? Это же временно.       — Кто тебя знает? — Пейдж усмехнулась. — Может быть, ты там насовсем останешься? В прошлый раз почти на четыре месяца застрял… Сан-Франциско с его туманами и ценами на недвижимость… И что ты в нём нашел? — последняя фраза была сопровождена подозрительным взглядом.       — Действительно, что же я в нём нашел? — Блэкстоун мрачно усмехнулся и открыл дверь своей машины. — Ты на колесах?       — Разумеется.       — Тогда до связи. Уж не знаю, когда увидимся… Чувствую, в этот раз я попал в немилость на солидный срок!       — Ну, Винс, мы же знаем, какой наш Пол душка! Я постараюсь, чтобы он сменил гнев на милость в кратчайшие сроки.       — Что ж, вся надежда на тебя. Не скучай!       Винсент уехал. Пейдж еще некоторое время стояла на стоянке, скрестив руки на груди. У нее были свои причины не одобрять этой поездки, но было наивно представлять эту причину инфантильной грудастой красоткой. Очень наивно.              ***              13 июля, 2002 год              Гектор испуганно приподнял голову, когда зазвонил домашний телефон. Я тоже чуть не рухнул на пол — на этот телефон звонят раз в триста лет; притом каждый второй просто ошибается номером.       — Слушаю.       — Добрый день… могу я… Альфред, это ты?       Мой разум легко мог идентифицировать этот голос. Но отказывался.       — Мама? — нерешительно спросил я, все еще сомневаясь.       — Алфи, дорогой, как же я рада тебя слышать! — мне показалось, что она плачет. Остается только надеяться, что действительно показалось.       — Я тоже, мам … откуда у тебя этот номер?       — Номер… — ее вздох отозвался в трубке шелестом. — Джейк звонил, он и дал твой номер. Он всё рассказал… сказал, что ты стипендиат Калифорнийского Университета, да еще и успеваешь работать по вечерам.       Работать по вечерам. Работать по вечерам! Значит, Форестер не сказал ей всю правду.       — Как ты там?       — Нормально. Сдал экзамены, перехожу на третий курс… Не волнуйся — я уже давно не ребенок и вполне способен жить самостоятельно.       — Я это понимаю, Алфи, — в голосе матери едва ощутимо проступали просящие нотки. — Но знаешь… Эдвард не против, чтобы ты вернулся. Он доволен — не ожидал, что ты сможешь добиться чего-то самостоятельно. А уж тем более того, что ты без его помощи…       — Не стоит, мам, — я даже не стал скрывать раздражения в голосе. — Этот разговор не имеет смысла.       — Почему не имеет смысла? Зачем тебе эта кошмарная Америка, дорогой? Возвращайся домой, я тебя прошу!       Слишком много неуместного трагизма было вложено в эти слова. И даже в построении фраз было что-то новое, чуждое мне. До меня вдруг дошло то, что даже не пришло бы в голову пару лет назад. Она просто пытается мной манипулировать… Моя мать, которую я всегда считал прекраснейшим во всех смыслах человеком, играет на моих чувствах, словно бы известный пианист на рояле в Карнеги-холл.       — Нет уж, спасибо. У меня своя жизнь, у вас — своя. Если господину Стоуксу угодно, чтобы я вернулся, что ж… Для удовлетворения его амбиций имеется старший сын.       — Альфред, что ты такое говоришь? Я понимаю, что ты обижен! Твой отец — не самый легкий в общении человек. Но вне зависимости от этого мы ведь одна семья… Ну же, скажи хоть слово!       Теперь я понимаю, что пошел в мать не только внешне. Так управлять интонациями голоса, так точно подбирать слова для манипуляции собеседником — да Стоуксам и не снилось!       Но потому-то мы и из одного теста, что не ведемся на такую приманку. И тем более на всяческие бабские фокусы.       — Могу сказать только одно: это в корне неверная стратегия — бить на жалость. Как ты могла заметить, я уже не ребенок, и в матери не нуждаюсь.       — Ты изменился, Алфи. Никогда не замечала за тобой подобного эгоизма.       Я лишь горько усмехнулся. Играть на чувстве вины? Черт ее возьми, мне же не десять лет. Изменился? Что ж, эти изменения стоили мне немалого количества нервов и гордости.       — Я думаю о других, мам. Поэтому и не вернусь. Не звони мне, если снова решишь позвать обратно. И он пусть тоже не… хотя о чём я? В общем, ты меня поняла.       Попрощавшись, я положил трубку и тоскливо уставился на телефон. Я всё понимаю: мать меня любит и хочет, чтобы я вернулся. Но эти женские ужимки — чистой воды подлость.       На ходу сдернув с вешалки куртку, я поспешил покинуть квартиру.       Холодно. Ночью в Сан-Франциско прохладно, а утро туманное настолько, что этот город порой может дать фору родному Лондону. Я пошел вдоль дороги в сторону, противоположную той, в которую обычно еду до универа.       Почему все люди пытаются чего-то добиться от других? Неспособность жить самостоятельно? Издержки всеобщей социальности, на которой держится сейчас вся наша цивилизация? Экзистенциальная потребность? И есть ли смысл думать об этом, путаться в нитях этого клубка противоречий? Не думаю… но всё равно буду путаться. По той простой причине, что все люди — нити этого клубка. Как бы я от остальных «ниточек» ни шарахался, всё равно причастен к обществу хоть самой малой частью своей жизни…       И всё же я решил по возможности не пользоваться людьми — не из неприязни, скорее потому, что им это наверняка так же неприятно, как и мне. Надо же — даже такой человек, как я, с возрастом может обрастать внутренней моралью. Ладно уж, это как-нибудь переживу. Все же мораль сама по себе не так страшна, как «Основоположение к метафизике нравов».       Сев на подъехавший к остановке последний вечерний автобус, я уныло уставился в окно — как же меня бесит эта работа, кто бы только знал. Сегодня ехать никуда не надо, но тем не менее автоматически еду именно этим маршрутом, чтоб его.       Форестер — еще большая скотина, чем я думал. Я правда не думал, что он это сделает. И слишком хорошо его знаю, чтобы полагать, что он остановится… Но почему-то после этого разговора всё перестало иметь смысл. Пусть думают что угодно — это моя жизнь и мой выбор.       И всё-таки то, что он меня выследил, не дает покоя. Номер телефона Джейк мог узнать не иначе как через адрес. А если он знает мой адрес, то можно паковать вещички и теснить ребят в «Firmament». Стоит ли говорить, что у меня нет особого желания делить с такой толпой людей личное пространство? Спасибо огромнейшее, компании Гектора хватает за глаза…       Этот маршрут довольно длинный, автобус едет через половину города. Можно было вызвать такси, но я их не люблю. Чувствую себя неуютно наедине с незнакомым человеком. Для меня двое — это нечто совсем иного толка, нежели толпа или уединение. Двое — это два одиночества… Я не хочу делить свое драгоценное одиночество с каким-то таксистом.       Интересно, если бы я поехал не в Америку… скажем, на Южный полюс, то Джейку приспичило бы поехать именно туда? Вообще, конечно, я не могу его винить во всём случившемся после тех, школьных времен. Анализирую свое поведение — и лицо начинает гореть. Девчонка, какой же девчонкой я с ним был! Подрагивающие, полуопущенные ресницы, наивно-бараний взгляд, смущенные улыбочки, голос с придыханием… Гадость какая, да я даже с клиентами себя так не веду! Как Бекка с Мэттом!       Жизнь — дерьмо. Чувствую себя полным неудачником — это с моей-то самооценкой! Осталось получить приглашение на свадьбу Винса с мифической стриптизершей из Беркли.       «Чем заводить с кем-то пародию на серьезные отношения, я скорее пойду в первый попавшийся стриптиз-бар и женюсь на самой страшненькой из тамошних девиц!»       Нервно хихикаю, вспомнив очередную из множества его идиотских шуточек. Собственно, ржать над ними только я и мог — остальные, как правило, вообще не принимали его резкие высказывания за проявления юмора.       Ну всё, хватит думать про Блэкстоуна! Слишком много ему внимания, которое можно уделить хреновой куче дополнительной литературы.       Выйдя на Драмм-стрит, я не сразу понял, зачем вышел именно здесь. Потом вспомнил: «Мятная полночь». Да, да, я здесь тоже ошиваюсь, когда совсем уж нечем заняться, полагаясь на громкую музыку и дым марихуаны словно бы на самого что ни на есть компетентного лекаря души… И многие меня поддержат в данном вопросе, как мне кажется. Тори, многие годы злоупотребляя секоналом, давным-давно не спит без необходимости и почти каждую свободную ночь проводит здесь. Собственно, поэтому я и стараюсь не принимать эту дрянь лишний раз.       — Привет, ребята! — я отсалютовал знакомым охранникам и побрел на звуки какой-то противной попсовой мелодии. За что и не люблю «Полночь», так это за приторный гламур, которым здесь пропитан даже воздух вокруг посетителей. Не думаю, что я один пришел к этому мнению, но всё же хожу сюда, как и упомянутые единомышленники.       С ощутимым трудом я пробился сквозь толпу на танцполе, чувствуя на себе заинтересованные взгляды.       — Алфи, любовь моя! — у меня на шее повисла тщедушная тушка Джастина. Точнее, Джасси. До сих пор не могу без ужаса думать, что какой-то парень может по собственному желанию надевать женскую одежду, наращивать ногти и просить называть себя Джасси. Конечно, главное, чтобы ему самому это нравилось, но… но…       — Привет, Джасси. Как дела?       — У меня все супер, зайчик! Не хватает только симпатичного белокурого ангелочка рядом! — проорал Джасси. Чтоб тебя… Изыди, Сатана!       — М-м-м, Алфи, ты сегодня та-а-акой сексуальный!       Черт, я же просто в джинсах и куртке, и с нечесаными патлами. Сдается мне, он пьян… А пьяный Джастин — это еще хуже, чем просто Джастин. Впрочем, он в обоих состояниях невыносим.       — Не знаешь, этим вечером смена Мэтта или Райана? — я попытался отвести разговор в сторону от моей невидимой миру сексуальности. Джастин недовольно скривился.       — Мэтью, как обычно с эскортом — нелепое существо с балластом третьего размера и твой персональный черномазый Отелло.       Попасться Викторио под горячую руку Джастин явно не стремился — оно и правильно, я не стал бы их разнимать чисто из вредности. Так что к барной стойке я пошел уже в гордом одиночестве. Музыка там звучала ощутимо тише, и было хорошо слышно перебранку на повышенных тонах.       — Не нравится здесь, так и не ходила бы!       — Еще чего! Как я оставлю Мэтта на толпу озабоченных гомиков с тобой во главе?!       — Так хоть оденься поприличнее, не оскорбляй мое чувство прекрасного! Нашлась Памела Андерсон, понимаешь ли!..       — А ты не трись возле моего парня, педрила придурочный!       — Сама дура!       Наученный горьким опытом, Мэтт уже не пытался останавливать извечные препирательства Ребекки и Тори, предпочитая спокойно работать. Это приносило свои плоды — обоих воздыхателей начинало бесить невнимание Мэтта и они на какое-то время успокаивались.       — Привет, Мэтт.       — О, здорово! — оживился бармен. — Сто лет тебя не видел, слушай.       — Ты же знаешь, я не в восторге от таких тусовок. Просто надоело сидеть дома.       — Понятно. Ну, сам-то как?       — А как я могу быть? Нормально. Хожу на лекции, работаю в помойном цветнике имени небосвода и мадам Фонтэйн, жду истечения сроков контракта.       — Впервые вижу мальчика Бриджит, который не хочет продлеваться, — Мэтт чуть склонил голову на бок и усмехнулся. — Ты везде отличился, старик. Неудивительно, что Руис так по тебе сохнет; он у нас любит исключительность.       — Мэтт, я не хочу в сотый раз слушать, что он по мне якобы сохнет. Мне это неинтересно.       — Да ладно тебе! Я ж не говорю, что ты как порядочный мужик должен на нём жениться, — Мэтт фыркнул.       — Мэтт, два «Неба Ингрид», — к барной стойке привалился какой-то незнакомый мне парень, запыхавшийся после танцев. Ух ты… Не каждый день я могу увидеть в гей-баре парня, которого найду привлекательным, а этот очень даже ничего. Впрочем, мне он даром не сдался, а во избежание подкатов пялиться не следует. С донельзя пошлым видом этот субъект подмигнул мне и, забрав у Мэтта бокалы, ретировался к своему спутнику.       — Ты, как обычно, звезда вечера, — хохотнул Мэтт, убирая бутылку с текилой. — Ни разу не видел, чтобы ты с кем-нибудь познакомился.       Я лишь поморщился. Не хочу я ни с кем знакомиться, больно надо. Особенно, если это будет парень вроде Джасси. Типажи с проблемой гендерной идентичности меня отнюдь не привлекают.       — Ну-ну, — с видом проповедника начал Мэтт. — Нельзя же быть таким диким, Алфи. Всем нужно испытывать чувства, пусть даже это банальное желание перепихнуться. Не верю, что ты — исключение.       Ну и не верь. А я, пожалуй, поверю.       — Какие люди! Привет, красавчик! — Тори прижался ко мне сзади, целуя куда-то в район скулы и вызывая желание сказать что-нибудь ехидное на тему суровой мужской дружбы.       — Ты откуда здесь?       — С улицы, Тори.       — Я понимаю, что с улицы. У тебя здесь с кем-то встреча?       А-а-а! Вот только не надо этих интонаций ревнивой супруги, я вас умоляю.       — С кем, интересно? — саркастически осведомился я. — Слушай, даже если и так, то это тебя не касается.       — Ладно-ладно! — Тори отодвинулся подальше, кидая на меня обиженные взгляды. Бекка прыснула в бокал.       — О, Руис, тебя отвергли!       Он лишь усмехнулся и кивнул. Видимо, тенденция сегодняшнего вечера — давить на бренные останки моей совести.       Ненавижу эту оскорбленную добродетель. Ненавижу так, как может ненавидеть лишь человек, на которого это зачастую действует.              ***              Промедлить до последнего было для Винсента Джерарда Блэкстоуна делом чести — не больше и не меньше. Так же, как и не дожидаться утра. Поэтому по Сан-Франциско — Окленд Бэй-бридж он ехал уже в глубокой ночи. Вдали от большого города пахло морской солью и все мысли выносило из головы сквозняком. И никак не отделаться от странного ощущения мягких прямых волос, пропускаемых между пальцами. Интересно, Бриджит таки заставила его их отрастить?       «Делаем ставки, Блэкстоун: на какой день ты попрешься в “Firmament”?» — с сарказмом подумал Винсент и тут же сам себе ответил:       «Если только к концу недели, то будет повод порадоваться твоей нечеловеческой выдержке…»       Пока же у него был только повод под благовидным предлогом записаться в фаталисты — раз уж судьба занесла обратно в Сан-Франциско, то стоит ли идти против себя? А если стоит, то получится ли снова сбежать от этого наваждения?       В первый момент Винс увидел то же, что и остальные посетители клуба — изящная фарфоровая кукла с густой копной пепельно-светлых волос. Да, поразительно красивая, но всё же очередная кукла для удовлетворения чьих-то пошлых замыслов. Однако первой же парой фраз кукла доказала свою человеческую состоятельность, отчаянно пытаясь не выпадать из обоих образов… И лишь глаза не могли лгать: как бы не заставлял эти глаза их владелец, они выдавали его по всем пунктам, так открыто демонстрируя близкое к панике состояние. С этими огромными голубыми глазищами Альфред походил на испуганного котенка, которого только что принесли в новое место, разительно выделяясь на фоне прочих разукрашенных олигофренов; резал взгляд и не оставлял никаких альтернатив, кроме как снова и снова ловить его облик, вырезая на сетчатке глаз скальпелем воспоминаний.       Альфред был всем и сразу — это больше всего в нём и цепляло. Более парадоксального человека Винс не встречал, да и не был уверен, что такой вообще есть. Острый ум делал Алфи трогательно-глупым в плане простых повседневных истин — стоит что-то сделать без задней мысли, как он тут же принимается анализировать поступок и искать добрую дюжину подтекстов. Он обладал чертой, присущей любому наигранному коварству — то есть феноменальной смесью пессимизма и наивности в пропорции один к двум. Жестокость и человечность, цинизм и высокопарность, скрытность и прямолинейность, боязнь любить и неумение ненавидеть — продолжать это перечисление антитез можно было до бесконечности.       И до сих пор не понятно, какие из поступков в отношении с ним были правильными, а какие не были. Казалось, что он действительно должен был тогда уйти. Должен ли?       «Как будто я не пришел бы снова, если бы отпустил его тогда. Только выставил бы себя дураком… И кого пытаюсь обмануть?» — сонно щуря глаза, думал Винс.       Двенадцать лет убежденной филофобии(2) пропали зря. Блэкстоун мог смело сказать себе, что втрескался в двадцатилетнего пацана, которого дико ревновал к его так называемой работе. Это и была одна из причин тогдашнего возвращения в Беркли — Винс не ручался за свои действия. Он действительно был психом, но далеко не таким безобидным, каким его видел Пол.       «Я боюсь ему навредить, но слишком эгоистичен, чтобы полтора года назад оборвать все связи с ним. Даже сейчас, спустя столько месяцев, я всё еще…»       Когда мост Бэй-бридж остался позади, Винс обреченно уставился на часы. Четыре после полуночи — действительно, вот уж ночь в духе Стивена Кинга. «И речи быть не может о работе с утра пораньше», — так он подумал, сворачивая с Мишен-стрит, чтобы проехать закоулками, после чего официально объявил себе выходной и прикинул, додумается ли Пол позвонить завтра с целью убедиться в работоспособности нерадивого финансиста. За этими размышлениями Винс как-то упустил из внимания, что едет прямо на плетущегося в полутьме человека.       — Твою ж мать!!! — он резко затормозил. Впрочем, некий полуночник оперативно шарахнулся в сторону и шикарно навернулся, споткнувшись о тротуар. Длинные светлые волосы взметнулись в воздухе.       «Что еще за идиотка шатается по темным переулкам в четыре утра?! Не хватает острых ощущений?» — раздраженно подумал Винс, с неохотой покидая машину и приближаясь к худощавой фигурке, распластавшейся на асфальте.       «Вот ведь… она вообще жива или разбила голову?»       Честно сказать, на ее жизнь плевать хотелось — надо же иногда оправдывать гордый диагноз «социопатия»? — но вот разборки с полицией отнюдь не были пределом его мечтаний.       — Мисс, вы в порядке? — он опустился рядом, не решаясь коснуться светлых волос или тощей бледной кисти, торчащей из рукава куртки. Но девушка зашевелилась. Послышался стон, после чего гортанный, явно мужской голос возмущенно поинтересовался:       — Слепой что ли?! Какая я тебе мисс, придурок?!       Винс обалдел — то ли от того, что «мисс» оказался парнем, то ли от того, что голос был ощутимо знакомый.       — Извини… — машинально выдавил он.       — Ты ожидаешь услышать «Ничего, блядь, страшного» или?..       Парень вдруг резко осекся и сел, запуская руку в карман. Вытащив телефон, он посветил Винсу в лицо.       — Бл… Блэкстоун?!