Расстояние

Тутберидзе открыла глаза, возвращаясь в настоящее, и как будто только поняла, что в комнате кто-то есть. Она медленно, задумчиво прищурилась на Сергея, словно размышляя, оставить в живых свидетеля своей внезапной слабости или не стоит. Имидж нарушать нельзя, даже если привычная картина мира вокруг норовит разрушиться, а жизнь непрестанно подкидывает палки в колёса. Она и так вышла за рамки, когда не сдержалась и «слила» журналистам их с Женей личные разговоры. Этери устало, но выразительно посмотрела на Дудакова и сделала изгоняющий жест. Как бы сильно она ему не доверяла, совсем слабой и беззащитной казаться не хотелось. Тот понятливо изобразил рукой, как закрывает рот на замок, и исчез. Тутберидзе на всякий случай закрыла дверь на ключ, и только тогда позволила себе свернуться в кресле бессильным комочком. Сразу вспомнились недавние съёмки и разговоры с Женей, о Жене, прошлые «вместе и навсегда», редкие, но дорогие совместные прогулки. Воспоминания не давали спокойно дышать, срывали голос на всхлипы и Этери закрыла глаза, отдаваясь им. Тренировок у неё, слава Богу, сегодня больше не было, одна бумажная работа, поэтому женщина провалилась в желанное полузабытие. «— Что для вас катание? «Женя Медведева!» Мысли всегда текут гораздо быстрее слов. Этери чуть не сказала то, что первым пришло в голову, но так глупо попасться было бы обидно. «А что для тебя Женя Медведева?» — Жизнь. Женщина спокойно и ровно улыбнулась, чтобы репортёр ни в коем случае не догадалась о том, что на самом деле творится в голове и душе «ледяной королевы», как её окрестили некоторые СМИ и поклонники. — Женя ответила точно так же! Этери расхохоталась, едва выдавив из себя нечто, похожее на ответ. «Я даже догадываюсь, как она пришла к такому выводу!» — Ну… Вот так вот, — тёплая улыбка женщины лучше всех слов говорила об их нежных отношениях.» Холод пронизывает каждую клеточку тела, пробирается в мысли и лёгкие, каждый вдох превращается в мучение. Пролежав всего час, Этери, дрожа и судорожно кутаясь в спортивную куртку, проснулась. Пришлось вставать, обречённо ругаясь, и плестись к выходу. Собравшись за считанные минуты, женщина через служебный выход сбежала из Хрустального. Несмотря на подавленное состояние, она решила не вызывать такси и добиралась до дома самостоятельно, ведя машину подчеркнуто правильно и одновременно собираясь с мыслями. Телефон завибрировал новым сообщением от контакта «Дочь»: «Мам, я у Маши переночую, ок? Коньки с собой, на тренировку утром меня её брат отвезёт.» Тутберидзе усмехнулась. Неужели она и дома больше тренер, чем мать, и в первую очередь будет волноваться, что дочь пропустит тренировку, а не что она ночует непонятно где? Позвонив Диане и убедившись, что она в надёжных руках, Этери расслабилась. Мать тоже уехала на дачу, а значит этот вечер принадлежит только ей. И ничто не может помешать Тутберидзе провести его с вином и интересным фильмом, наречь это действо лечением от болезни «Медведевофилия» и вылечиться раз и навсегда. Этери наполнила бокал красной жидкостью и с удовольствием сделала первый глоток. Давно уже ей не удавалось провести вечер в приятном одиночестве, посвятив его только себе, и наслаждаясь спокойствием. Этой разрядки очень не хватало после особенно эмоциональных дней на работе, тем более с учётом последних событий. Женщина откинулась на спинку дивана, размышляя. Выкинуть Женю из головы было практически нереально, слишком много напоминаний было вокруг: в Хрустальном везде был отпечаток Медведевой, все разговоры рано или поздно приходили к ней, хотя в присутствии тренера этой темы все старались избегать. Не то, чтобы Этери наложила табу, но спортсмены чутко не давали ей возвращаться к переживаниям, предпочитая видеть Тутберидзе привычно колкой, а не внезапно грустной. Этери подтянула колени к груди. Если бы сейчас кто-то попросил охарактеризовать своё настроение, она бы не смогла легко ответить: женщина, в общем-то, всё ещё сходила с ума от боли, но деятельная натура требовала не бессмысленно предаваться тоске и пьянству, а искать пути решения проблемы. Старательно изгоняя из мыслей самый результативный: «найти Медведеву и выпороть мерзавку», Тутберидзе попыталась залпом осушить бокал, но от неожиданно раздавшегося звонка в дверь её рука дернулась и вся светлая блузка женщины оказалась в вине, даже джинсы она умудрилась залить жидкостью. Этери затейливо выругалась на внезапного визитёра. Пришлось вставать и идти к выходу, параллельно пытаясь спрятать следы безудержного пьянства наброшенным халатиком. В глазок честно-преданно смотрела мерзавка, пряча одну руку за спиной, а второй так настойчиво вдавливая кнопку на звонке, будто вместо неё была Загитова с золотой медалью. Этери отпрянула от глазка, нецензурно выругавшись про себя. Большая часть вина разлилась, почему она видит такие отчётливые глюки? Женщина перепроверила картинку ещё раз. Нет, всё верно, Женя Медведева, не двоится, всё такая же, какой она последний раз была на тренировке. Словно в доказательство своей достоверности, спортсменка в очередной раз по максимуму выдавила звонок и громкий звук раздался прямо у Этери на ухом. С трудом подавив первое желание открыть, наорать, затащить Женю к себе и запереть в своей комнате для воспитательных мер, Этери тихо отошла от двери и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Устраивать скандал ей очень не хотелось, а он был неизбежен, с какой бы целью не пришла девушка. Может, если не открывать ей, она решит, что никого нет дома и уйдёт? Мокрая ткань крайне неприятно холодила кожу, напоминая о себе, поэтому женщина, не выдержав, аккуратно стянула одежду, оставшись только в лёгком халате. — Этери Георгиевна, я знаю, что вы дома! Вы слишком громко ходите и свет в глазке загорелся, когда вы подошли! — голос Медведевой нельзя было спутать ни с чем. Умная девочка. А может, если всё равно не открывать, она поймёт, что ей не рады, и уйдёт? Этери затаилась недалеко от двери, уже почти перестав вздрагивать от невыносимо мерзкого и громкого звонка. Звук повторился, и ещё, и ещё. Настойчивая девочка. — Моя школа, — пробормотала Тутберидзе, особо не надеясь, что Женя сдастся. Уж слишком хорошо она её знала. — Я не уйду, пока вы не откроете! — а вот и прямое доказательство. — Или пока тебя не выгонят злобные соседи, — женщина вспомнила, что напротив неё живёт недружелюбный полковник милиции, и всерьёз задумалась, а будет ли достаточной местью за все нервы то, что эту ночь Медведева проведёт в изоляторе. За дверью послышалось загадочное шуршание, бормотание и вкрадчивый голос вопросил: — У меня с собой маркер есть, я могу написать вам на двери всё, что хочу. Договорились? Дочь знала историю покупки многострадальной двери, Медведева — нет, поэтому покусилась на святое. — На лбу себе напиши! Жень, какого черта?! — дверь молниеносно распахнулась, явив Этери Георгиевну, прекрасную как валькирия и столь же опасную. Медведева мгновенно потупилась, с неподдельным интересом рассматривая порог под ногами и не смея поднять глаз. — Я вам цветы принесла, — быстро произнесла девушка и протянула красивый пышный букет из белых пионов. Тутберидзе куда больше любила розы, и спортсменка это прекрасно знала, но она, видимо, всерьёз боялась, что этим букетом тренер её может отлупить и стремилась себя обезопасить. Женщина забрала цветы, собираясь тут же захлопнуть дверь, но Женя мгновенно подставила ногу. Причём сломанную, явно зная, что бить по больному тренер не станет. — Тут тортик ещё, и кофе, ваш любимый, — в руках девушки откуда-то материализовался ещё один пакет. Этери машинально забрала его второй рукой, и полностью потеряла свободу движений. «Вот чертовка!» — возмущенно, но восхищённо подумала она, когда девушка, пользуясь преимуществом, ужом проскользнула в коридор и захлопнула за собой дверь. Женщина оценивающе осмотрела свою бывшую спортсменку: Женя серьёзно и молча стояла с абсолютно ангельским видом, так и не решившись поднять глаза на тренера. Видимо, понимала, что пока они возле двери, выкинуть её из квартиры гораздо проще. — Проходи, раз уж пришла, — Медведева подняла счастливое лицо, преданно глядя на Этери, и та почти мгновенно пожалела о своем решении. Девушка смотрела чуть ли не приоткрыв рот и явно радовалась, что удачно зашла. Халатик Тутберидзе хотя и отвечал правилам приличия, не отличаясь вызывающей длиной или слишком глубоким вырезом, но тонкая ткань облегала тело, выгодно подчёркивая его приятные изгибы. Этери решительно развернулась (ткань сзади приподнялась, вызвав у Жени восхищённый вздох) и ушла на кухню, чтобы наконец освободить руки. Медведева следовала беззвучной тенью, чутко реагируя на любой, даже невысказанный приказ тренера: помогла обрезать цветы, набрать воды в вазу, вскипятить чайник. К удивлению Этери, несмотря на чувствовавшееся между ними напряжение, атмосфера на кухне была по-домашнему уютной. Ругаться и пороть мерзавку почему-то расхотелось, хотелось только продлить эти минуты блаженного спокойствия, когда они вдвоем и вместе. Тутберидзе просто наслаждалась присутствием девушки, её приятным ароматом духов и тем необъяснимым ощущением лёгкости, которое появилось, когда она пришла. Ни одна из женщин не решалась нарушить молчание, пока Медведева не набралась смелости и не выпалила: — Я ушла из-за Алины, а не из-за вас. Я не могу видеть её, у меня сразу стресс начинается и всё перестаёт получаться. А не отвечала, потому что иначе я не смогла бы, отказалась бы от своих планов тут же, как услышала бы вас. И нога, надо же восстановиться, а в Канаде лечение лучше, чем у нас. А вы всё равно не сможете мне уделять так много внимания, как раньше, теперь фаворитки — Загитова и Трусова, и… Простите меня, в общем. Спасибо за всё, я очень рада, что эти одиннадцать лет мы были вместе, и я буду скучать… Можно мне вам писать, звонить? Мне вас будет не хватать, — последние слова прозвучали как-то слишком тихо, и когда Этери, задумчиво гипнотизирующая чашку с кофе, подняла глаза, то с удивлением обнаружила, что Медведева сидит скованно и вообще не так далека от того, чтобы расплакаться. Женщина, даже не задумываясь над своими действиями, коснулась щеки девушки, вынудив ту посмотреть на тренера. — Так и быть, прощаю. Надеюсь, ты пойдешь по пути Плющенко, и я рада, что ты решила не оставлять катание, а идти дальше, — Этери ласково, обезоруживающе улыбнулась. Все прошлые истерики и потраченные нервы как-то сразу забылись: женщина никак не могла вызвать в себе злость на Женю, когда та так трогательно и невинно прячет смущенное лицо, искренне переживает и не хочет ссоры. — Иди сюда. — Тутберидзе раскрыла объятия и Медведева, не мешкая, нырнула в них, прильнув щекой к груди тренера и крепко обхватив её руками, как утопающий. Женщина приобняла девушку в ответ, чувствуя, что плавится от этой нежности. Кроме всепоглощающей любви Этери почувствовала что-то сродни раскаянию, потому что девушка на её коленях была совсем лёгкой, почти невесомой из-за постоянных изматывающих тренировок и жёстких ограничений в еде. — Ты тут тортик принесла? В другое время я бы устроила тебе разнос, но раз уж ты больше не моя спортсменка… — протянула Тутберидзе, вызвав у Медведевой виноватый смешок, — сегодня разрешаю нам обеим по кусочку. Женщина отстранилась в поисках подходящей посуды, а вернувшись, столкнулась с неожиданно твёрдым и уверенным, горящим взглядом Жени. — Даже не надейтесь, что я ушла из спорта. Мне нужно восстановиться, но я ещё вернусь. — Скоро ли, — хмыкает Этери, но, дрогнув, вскидывает бровь. — Надолго? Она верит Медведевой, сложно ей не поверить, когда та так хищно смотрит на своего бывшего тренера. — Навсегда.