Когда-нибудь поостынут чувства, И пустота навсегда отпустит, А я пока превращу в искусство Это одиночество любви
У Торпедо проблемы с принятием себя и куча беспочвенно развившихся комплексов. У только что пришедшего на пост главного тренера Скудры работы непочатый край и помощи ждать неоткуда: все вокруг только и говорят, что Лига её уже перемолола под себя. Не в характере у Петериса быть мягким и понимающим. «Не сработаемся», — думает он в первый месяц, оттаивает на экваторе четвёртого, а через полгода Торпедо выходит из своей зоны комфорта и показывает зубы даже тем, кого до недавнего времени считала недостижимым идеалом. У неё все хорошо и с техникой, и с физикой. Есть только одно «но», которое убивает все её достоинства: никто не научил Торпедо верить в саму себя. И Скудре нужно заново перестраивать этот сложноорганизованный механизм, шестерёнку к шестерёнке прилаживать и перезапускать. Он не психотерапевт, но начинать работу над ошибками нужно именно с того, что таится в её белобрысой голове. А там — кладезь страхов и сомнений, и если не получится навсегда избавиться от них, то он хотя бы заставит её подружиться с монстрами под собственной кроватью. Скудра угадывает, где болит и без раздумий нажимает на больное место. В медицине это называется шоковой терапией. «Не хочешь ехать на «Матч всех звёзд»? Меня это не волнует, билеты уже куплены.» «Трясутся ноги перед игрой с Локомотивом? Получишь свой дневник назад, если хватит смелости толкнуть ярославца.» «Запрещу ходить в наушниках, если не прекратишь извиняться перед Северсталью за выигранные матчи. Вся дружба после льда.» Торпедо поначалу сопротивляется, но Скудра располагает к себе своей импульсивностью и тем, как на пресс-конференциях он рвёт и мечет, а в раздевалке ни разу на неё голос не повышает. Петерис старательно пытается отучить её от дурацкой привычки считать себя хуже других. У Торпедо громадный потенциал, раскрыться которому мешает её внутренняя скованность. Она себя всегда виноватой чувствует, даже после удачных матчей, и Петерис каждый раз об её этот испуганный взгляд по-оленьи широко распахнутых глаз спотыкается. Ни дать ни взять Бэмби. Лиге не удаётся её под себя перемолоть, но Торпедо слишком честно играет, а таким здесь приходится трудно. И когда она взахлёб у него на плече плачет после проигранной СКА серии, у Петериса сердце кровью обливается. Не заслужила она этого безобразия. Только не она. Он оберегает её как может. Журналистам говорит все так, как они любят: с перчинкой и прибауткой. Его слова расходятся на цитаты, а он уже на следующий день забывает про сказанное — не пригодится. Дома у него дорогой коллекционный коньяк — чей-то подарок, отложенный до лучших времён. И кто рискнёт утверждать, что лучшие времена эти ещё не наступили? Торпедо, не чокаясь, неумелым движением рюмку в себя опрокидывает и заходится кашлем, закрывая рот рукавом толстовки. — Уж лучше при мне накидайся, чем дома в одиночестве, — усмехается Петерис, пододвигая ей лимон. — И перестань, пожалуйста, рыдать, оленёнок. Этот питерский сноб не стоит твоих слёз. У Торпедо много слабостей, и Скудра всегда знает, как превратить их в достоинства. Знает, потому что у него самого одна такая имеется. Он не разрешает ей ехать домой на такси, потому что уже слишком поздно. Торпедо калачиком сворачивается на диване в гостиной и мгновенно засыпает, подложив под щёку обе ладони. Петерис заботливо укрывает её пледом, украдкой убирает непослушные пряди с её лица, касаясь россыпи веснушек на секунду дольше положенного. Одёргивает себя — нельзя засматриваться — и поспешно уходит на кухню. Он свои чувства во внутреннем кармане пиджака прячет, аккурат под блокнотом с игровыми пометками. Петерис ставит Торпедо на ноги и учит её быть независимой от кого бы то ни было. Парадокс в том, что сам Скудра всё больше и больше к ней прикипает и понятия не имеет, как дальше будет без неё, если придётся. Торпедо для него — гораздо больше, чем удачный тренерский опыт. Поэтому ему почти физически больно становится, когда она от него закрывается, в себя уходит, и делает вид, что всё хорошо. Продолжает улыбаться на тренировках, и прекрасно знает, что Скудра не верит ей. Не верит тому, как старательно она отрабатывает броски и строит планы на грядущий плей-офф. Не верит и в то, что она рада очередному попаданию в «восьмёрку». Диетологи бьют тревогу: Торпедо худеет на глазах, но это техническая сторона, это поправимо. Куда страшнее Петерису осознавать, что все четыре сезона их совместной работы могут стать всего лишь цифрами в документации. Он, как врач, знающий всю историю болезни своего пациента, чувствует чьё-то постороннее вмешательство. — Ты любишь его? Перерыв между вторым и третьим периодом матча против Динамо — не лучшее время для разговоров по душам, но Скудра больше тянуть не может. — Я плохая ученица, Петерис. Но мне с ним нечего делить. Вот он, пас на доверие, который Скудра всё это время так боялся пропустить.***
Уже год он не тренирует Торпедо. Уже год он отказывается от всех поступающих ему предложений о месте главного тренера. Может, это и непрофессионально, но Петерис пока не готов работать с кем-то после неё: девочки, у которой весна в сердце, снег в глазах и мята в крови.