***
— Я хотела поговорить с тобой. Я могу войти? На пороге стояла невысокая девушка с красивыми волнистыми волосами, изящными и строгими глазами, которые смотрели в упор, пуская стрелы негодования и нетерпения. Волосы образовали вокруг её головы некий нимб из-за излишней пышности и упругости, словно ареал какой-то невинности, совсем детской и наивной; лицо у неё острое, бледное и изящное, как у графинь на старинных портретах, словно у прекрасных дам из аристократических домов. Ногти её вычищены до блеска: они сверкают и переливаются различными цветами, тонами и полутонами. Она одета в какие-то чёрные джинсы, обтягивающие её бёдра, в новенькие сапожки какого-то популярного бренда (Иштван в этом не разбирает, ему всё это безразлично) и в фиолетовую тунику, на которой болтаётся короткая джинсовая куртка. Весьма привлекательна для ребёнка, наверное, будь она постарше, Иштван бы приударил за ней. Но на её жест он лишь распахивает шире дверь и пропускает внутрь наглую девчонку из частной школы. Девушка проходит вглубь дома, словно знает все закоулки этого места наизусть. Она быстро находит гостиную, усаживается в мягкое кресло, в котором обычно сидит Христина; которая, кстати, с самого утра ушла в неизвестном направлении и до сих пор и носа не показывала. Парень наливает виски в стакан, быстро опустошает его и валится в соседнее кресло, закидывая ногу на ногу. — Я бы предложил тебе, но, насколько я помню, тебе нет двадцати одного. Да и врагам выпивку не предлагают. — Слушай, — перебивает она его, — мне без разницы, что думаешь обо мне, моей семье, но вот только моя семья — твоя семья. Тётя беспокоится о тебе, она места себе не находит, желает встречи — хочет всё взвесить и поговорить в уместной обстановке на нейтральной территории… — Ты словно мир мне предлагаешь… Давайте достанем торты, фейерверк, несколько ящиков дорого французского шампанского и наконец-то заживём весело, дружно? Малышка, ты же понимаешь, что подобное по щелчку пальцев не происходит. Не такая же ты глупая, верно? Я не вижу смысла в примирении, понимаешь? Приехав в этот город, в эту страну, я просто желал найти нужные мне книги, чтобы завершить некоторые дела, которые остались у меня — и всё. Моя цель не заключается в налаживании отношений двух домов, в конце концов, мы не Шекспировские герои, которые учатся хоть чему-то на смерти близких; возьми хотя бы своего отца и его тысячелетние «искания» чего-то непонятного, неопределённого. Видишь ли, милая кузина, я навестил этот чудный город и вскоре собираюсь покинуть его, чтобы далее не обременять мою биологическую мать (кажется, подобным словом в этом веке обозначают ненавистных матерей?) и замечательную чету Майклснов, к которой я, хоть кровно и принадлежу, но иметь связей не желаю ни с одним членом огромнейшей первозданной семейки. Прошу меня простить за излишнюю грубость, но будьте так любезны: покиньте мои скромные апартаменты. Во время своих недолгих душеизлияний, парень ходил по комнате, медленно гуляя от камина к креслу, вновь опустошая стакан со жгучей жидкостью. Он редко смотрел на насупившуюся девушку, которая сейчас, в этот самый момент, выглядела слишком уж по-детски обидчивой и хмурой. Она порывалась было что-то сказать, но промолчала, выслушав всё до конца. — Но ты сказал, что подобное по щелчку пальцев не происходит. Милый кузен, скажи-ка мне на милость, не является ли эта фраза свидетельством того, что ты веришь в воссоединение, только, более долгим и кропотливым путём. — Вырывать из контекста у отца научилась? — кривит он губы, недовольно смотря на девушку. Усмехнувшись, девушка встаёт с места и подходит к парню, смотря ему в подбородок; он весьма высок, даже чересчур, но всё же она выглядит стойко и уверенно, словно сам Клаус явился перед ним, а не его дочурка — точная копия отца-кровопийцы. Он вскидывает брови, ожидая её дальнейших действий, складывает руки за спиной и кропотливо ждёт. — Если ты не согласишься воссоединиться с семьёй, то, может быть, твоя возлюбленная возжелает воссоединиться со своими родными? Лицо парня вмиг изменилось: осунулось, стало злым, так, что желваки загуляли на скулах, и вена чётко выступила посередине лба, рассекая его на две части, ноздри вздулись, словно у быка на родео, а глаза почернели, к чёрным яблокам подступали мелкие ленточки чёрных венок, которые протянулись со щёк к ресницам. Он порывался схватить существо, которое сумело скинуть его с чаши спокойствия, но Хоуп откинула его одним словом, да так, что тот прижался к стене, а потом опустился на пол. — Что вы сделали с ней? — он сорвался на утробный крик. Он ощущал, что сила его покидает, уходит куда-то, это означало лишь одно — Христина ослабла, она находится под чьим-то влиянием. Иштван зло смотрел на девчонку, представляя, как вгрызается в её кожу и раздирает этот мягкий шёлк своими акульими зубами, как в ужастиках: с брызгами крови и ошмётками мяса по всей гостиной. — Успокойся. Ничего мы не сделали с твоей Христиной, даже пальцем не тронули. Она пришла ко мне сегодня, просила встретиться с тобой, даже, молила. Говорила, что видит угрозу в будущем, потому и просила меня уговорить тебя принять помощь моей семьи. Я рассказала обо всём Фрее, а та связалась с твоей возлюбленной,. насколько я поняла, в данный момент они в поисках нужного заклинания, которое смогло бы спасти тебя. Девчушка протараторила это, словно скороговорку, боязливо смотря на брата и всё также держа руки перед собой, дабы сделать рывок, в случае особой необходимости. Парень взглянул на девушку, тяжело выдохнул и прикрыл веки, прося о встрече с матерью и непутёвой спутницей. Как же быстро он меняет свои решения. Чёрт!***
Девушка блуждала от стеллажа к стеллажу в поисках нужных книг, которые тут же падали в бледные ручки красивой женщины. Около четырёх часов женщины блуждали в поисках нужных заклинаний, хотя бы намёках, в отрывках, в потрёпанных гримуарах, даже в книгах древних философов ища те или иные подсказки — всё четно. Подуставшая блондинка листала страницы старинных книг с особым вниманием, в то время как её помощница отметала очередной гримуар в сторону, не видя в нём спасительных заклинаний. Бессилие, тоска, непонятное чувство безысходности, колючее предчувствие конца, приближение теней — всё это они ощущали плотью, кровью, душой. Малознакомые люди, душная комната, редкие взгляды и абсолютно бессловесные поиски нужных вещей. Можно было бы потихоньку сойти с ума, но обе женщины привыкли к молчанию, потому не было между ними неловкости, недомолвки и заторможенных ответов и вопросов. Комната, в которой они были, вернее амбар, был заставлен книжными шкафами, какими-то стеллажами с различными ожерельями, перьями, склянками с разными травами и веществами, сушёными тельцами животных и заспиртованными органами — всей атрибутикой ведьм. В середине амбара стоял круглый стол из вишни, заложенный книгами, старыми листами, разными травами и кувшинами с настойками; множество чёрных свеч с воском, который пачкал пол и травы, которые лежали на полу и давно высохли. В амбаре росли цветы, словно бы отвлекая от всей этой мрачной обстановки: красивые, пышные кусты роз тянулись к балкам на потолке и давали мягкий, сладковатый аромат, который не сумел перебить запах свечей. — Кажется, я нашла что-то. Фрея открыла гримуар на нужной странице, подзывая взглядом девушку своего сына. Та быстро подошла к женщине, придерживая длинный подол свободно платья, смотря на древнюю книгу в руках ведьмы, которая была обрамлена в красивый коричневый переплёт и страницы которой были украшены изящным почерком. — Это греческий, но я не могу ничего разобрать… — Это древнегреческий диалект, — протянула девушка, притягивая книгу к себе, — это заклинание может ослабить воздействие ведьм на Иштвана, но полностью не избавит. Как я и говорила прежде — я поддерживаю в нём Силу, не позволяя другим взять вверх. Мне и Иштвану нужно закончить ритуал, чтобы окончить его страдания… — Превратить моего сына в монстра? Ты и впрямь хочешь, чтобы он превратился в существо такой силы? Мы же даже не знаем, останется ли он в живых после подобных манипуляций. — Мы лишь можем предполагать — верно. Но Иштван сам выбрал эту дорогу, до меня, но после вас. Будем честны: я всю жизнь с ним, лишь чтобы довершить превращение Иштвана до конца, я предана потому, что не желаю ему смерти. И я уверена, что после окончания ритуала он останется жив, как это и написана на его судьбе. Если же мы не сделаем этого, то он погибнет — эта дорога не нравится ни вам, ни мне. Женщина опустила голову, опираясь руками о стол. Она сильно измотала себе нервы в последнее время, всё её доводило до крайней степени возбуждения, до немого исступления, до какой-то ненависти и всеобъемлющей раздражительности. Она устала настолько, что готова была опустить руки и просто упасть, упасть и не приходить в себя до следующего века или тысячелетия. Ей просто хотелось, чтобы порция очередных проблем миновала её, скрылась где-то за горизонтом по взмаху руки. Так надоело принимать решения, так она устала от всех и вся. Но скупая на эмоции девушка её удивила; она не беспокоилась об Иштване, вернее, проявляла свои чувства весьма странно, через призму серости и безразличия с примесью непонимания. Фрее было трудно понять: не то она и впрямь такая бесчувственная, не то за время, проведённое с её сыном, сошла с ума. — С чего ты взяла… судьба? Что ты несёшь? — Просто поверьте мне, ладно? Я знаю, что Иштвану не суждено умереть так скоро, так же как знаю, что Солнце взойдет на востоке, а зайдёт на западе. Придёт время — я всё расскажу, но пока время не пришло. Фрея потупила взгляд, а потом махнула головой. Христина что-то неслышно прошептала, кажется, двигая одними губами, не издавая звука; вдруг, слова в книге стали понятными для Фреи, она неожиданно сумела всё прочесть и смогла осознать. Ведьма недоверчиво взглянула на славянку, а потом перевела взгляд в книгу и вновь перечитала нужное заклинание. — Оно обезопасит моего сына на время… Ладно, если ты так уверена в том, что Иштван останется в живых, то можете действовать. Только, позвольте и мне быть с ним рядом в минуту, когда всё свершится. — Мы обезопасим его лишь на время, пока не найдем нужного заклинания, чтобы сделать из него еретика окончательно. Как я и говорю: после завершения ритуала, он станет могущественнее, сильнее и неуязвимее. Иштван желал этого долгие десятилетия, так что мы можем лишь принять это и помочь. Христа смотрела на женщину спокойно, говорила размеренно, даже как-то бесчувственно, словно говорила о сломанном торшере, который собирается починить, соединив парочку проводков: он будто бы засияет вновь, намного ярче. Фрею немного раздражало, что девушка так спокойно говорит о судьбе её сына, словно на кону не жизнь стоит, а какие-то двадцать долларов; женщина хотела было что-то сказать, но её прервал неожиданный визит племянницы, за которой шёл высокий парень. Женщина тут же криво улыбнулась, смотря на сына с чуждым чувством материнской ласки и любви, с чем-то очень тёплым и тягучим на сердце, таким плотным и живым — настоящим. Это настоящее чувство сковало её сердце, так сильно, что при виде сына, она еле сдержала себя, чтобы не броситься тому на шею и не разрыдаться. Столь быстрая смена эмоций характеризовала её с весьма странной и новой стороны, которую до этого не знала женщина. — Что ты тут делаешь? Так ты ходишь на воскресные мессы в церковь? — вскрикнул раздосадованный и разгневанный парень, взметая руки, — Пойдем, быстро уходим домой! Больше ты и носа не покажешь за дверь, без меня, ясно? — Иштван, прекрати кричать, — цыкнула на него девушка, — крепостное право отменили, к тому же, мы живём в стране, где правит равноправие полов и феминизм: не вздумай мне указывать и попрекать! Я тут ради тебя, а не для того, чтобы потешить собственное самолюбие, ясно! В конце концов, я никогда не говорила, что не буду общаться с твоей семьей, тем более, когда дело касается твоей жизни; мне даже Сатана не страшен, так что прекрати этот необоснованный всплеск гнева. — Ты обманула меня! Как я, по-твоему, должен реагировать на твою ложь? Встречаться с моей, так называемой матерью?! Что тебе вообще нужно от неё?! Нужно было ко мне обращаться, а не к… ней! — раздражённо прорычал он. — Прекрати идти на поводу у эмоций, поверь, в будущем тебе будет стыдно передо мной за эти слова, так что если не хочешь пожалеть — закрой рот и просто прислушайся хоть к кому-то, кроме собственного чувства эгоизма. И прекрати орать, я и так устала за последнее время. Парень замолк, словно по волшебству. Он зло глядел на уставшую девушку, которая медленно подошла к разложенной на столе книге и начала что-то делать за столом. Фрея мотнула головой и присоединилась к девушке, которая приступила к созданию нужного заклинания для Иштвана. Блондинка взяла за обе руки рыжую и обе принялись читать заклинание над золотым кувшином, в котором были нужные компоненты для заклинания защиты. Глаза обеих загорелись, блеснули в свете солнца и потухли — заклинание сработало. Весь процесс сопровождался шуршанием листьев и трав под ногами, громкими всполохами молнии на небе и резким усилением ветра за окном, который сумел раскрыть двери в амбар; а потом на стенах зашумели чёрные тени, которые медленно подступали к девушке, словно бы окутывая её в свой тайный круг, но тут же они разбежались, обжигая свои костлявые ручонки. Фрея поднесла кувшин к Иштвану, который перенял его с нотками недоверчивости, но всё же выпил полностью, ощущая себя в своей тарелке. Это заклятие обезопасит его от воздействия предков на время, так что ему нужно срочно приниматься за поиски нужного ритуала, которое сумеет помочь ему стать еретиком окончательно. Он грезил об этом, мечтал: засыпал и просыпался с этой мыслью, словно обезумевший. — Теперь мы можем идти? — зло прошипел парень, смотря на покачивающуюся девушку. — Да… Христа слабо протянула согласие, прежде чем стремительно полетела на пол. Она моргнула глазами, когда ударилась о твёрдые, скрипучие дощечки амбара, а потом закрыла их, падая в темноту в которой её облепили черти.