Друзья?

У Алекса на голове давно нет белоснежных колючек, вместо них — мягкие пряди цвета каштанов и отросшая челка чуть набок, что прикрывает уродливый шрам на виске, который остался после той страшной ночи. Той ночи, когда Алекс позвонил лишь ему. Позвонил — попрощаться. Той ночи, когда Зак не успел. — Постой, я помогу тебе выйти. Рюкзак мне отдай, он тяжелый. Обопрись на плечо, не психуй, я держу. Зак не спрашивает разрешения, он помогает. Зак все время держится где-то рядом. Зак приходит, чтобы рубиться с ним в видеоигры до ночи. Зак таскается с ним в бассейн на терапию. Из раза в раз. Как будто отбывает повинность. — Тебя Брайс и Монтгомери ждут, а ты время теряешь. Они же твои друзья, а не я. Съеби отсюда, не мозоль мне глаза. Демпси, сейчас я серьезно. Алекс пытается удержать равновесие. Его немного качает, и обида давит горло, как плотный ошейник с шипами. Самую чуточку. Колючей проволокой, хомутом. Алекс, разумеется, устоит, опять опираясь на ненавистную трость. Он устоит и даже посмотрит, как Зак уходит вдоль коридора, оставляя в дверце шкафчика вмятину от кулака. Оставляя в воздухе запах "Олд Спайса" и злости. Алекс... Алекс привык, что он сломан. Алекс просто смирился. Алекс ждет, когда с этим смирится весь мир. Когда до Зака дойдет. Нифига. Наутро Демпси ждет его на парковке, и это, наверное, край. Зак до тошноты заботлив и пиздецки учтив. Зак пропускает мимо ушей оскорбления и подъебки. У Зака теплые руки и реакция лучшего спортсмена их школы. Зак подхватывает его у бордюра, не позволяя упасть. Чуть прижимает к себе. Сердце удар пропускает. Как та самая птица, что сжалась за прутьями в клетке. В самом темном и затхлом ее уголке. Почему? Почему он никак не отвалит? Не отправится своей дорогой с друзьями-качками? — Да что, блять, снова не так? Сколько можно? — Твое чувство вины. Серьезно, чувак, оно давит. Оно мне жить не дает. Уходи, ты выплатил долг, который сам себе и придумал. Тот пистолет, моя голова — это все не из-за тебя, понимаешь? Ты охуенно помог, но дальше я сам, хорошо? Вон, видишь, твой Брайс ненаглядный и девчонки из команды поддержки. Правда, уйди. Ты же всем им сказал... Он всем им сказал, что нянчится с неудачником-инвалидом по просьбе мамашки. Всем им сказал, Алекс слышал. Алексу не нужно подачек. Алекс — сам по себе. Один в этой долбаной школе и в мире. В мире, где никто, блять, не понимает совсем ничего. — Алекс, заткнись и дай мне рюкзак, хорошо? Сейчас у нас терапия. Пальцы Зака немного дрожат, цепляясь за лямку. Он выдохнет слишком громко, когда случайно скользнет по чужому запястью, прошибая разрядом сразу двоих. Как молния — точно в древесную крону. Как нитка с иглой, соединяющие края рваной раны. Кожа Алекса — теплая, и пульс бьется в венке. И Зак понимает, что сейчас разжать пальцы — смерти подобно. Смерти, которой не должно быть. Не с Алексом и не с ними. — Это не вина, дурачина. Это совсем, совсем не она, — очень тихо, и пальцем уже по ладони, выводя круги и какие-то непонятные знаки. Просто не в силах его отпустить. Никогда. — Что же это? — хрипло и немного тревожно. Зачем-то пряча глаза, чувствуя, как их щиплет и колет. — Зак. Почему? Только у Зака не найдется ответа. Каждое слово — слишком плоско, мелко, слишком не то. Зак стиснет ручищами крепко-крепко, прижимая к себе. Зарываясь лицом в эти пряди, что пахнут домом и самую чуточку — дымом. — Ты просто будь. Если хочешь, ори и психуй. Ори на меня, сколько надо, и пи́зди. Ты просто... блять, чувак. Просто б у д ь . Потому что я без тебя не сумею. Сердце колотится о чужую грудину. Сердце выбивает барабанную дробь. Пальцы все чертят узоры на руке, на запястье. Алекс набирает воздуха в грудь. Дышать получается глубже. Почти что свободно. Венка на шее перед глазами пульсирует быстро-быстро. Он жмурится и прижимается к ней губами.