Друзья?

Алекс не смотрит. Ковыряет ложкой неаппетитную клейкую массу, что, должно быть, сегодня — его охуенно-полезный обед, не иначе. Не смотрит. Зак отставляет с грохотом стул, устраивается с подносом напротив. Пауза звенит тишиной и взрывает перепонки к херам, разрывает мозг, в котором и без того слишком много скопилось. Каких-то доводов, причинно-следственных связей и прочей заумной и не нужной никому дребедени. — Ты на меня даже не смотришь. Кажется, у Алекса пальцы мелко дрожат, и он ухватит поудобнее вилку. Зажмет в кулаке, будто собрался всадить /кому-нибудь/ в глаз сию же минуту. Не смотрит. Зак отодвигает в сторону бутылочки с соком, так и не открытый ланч-бокс, и тянет через стол свою руку. Ладонь у Алекса прохладная, будто он только что сжимал стакан с ледяной газировкой, хотя Зак знает точно, тот пьет сейчас молоко или еще какую-то не_вредную гадость. То, что нужно, чтобы восстановить здоровье после пули, прошедшей через череп навылет. Правда ведь, миссис Стэнделл? Алекс теперь — почти правильный мальчик, когда не трескает чипсы и гранолу втихую, закусывая пригоршнями попкорна, заливая сверху какой-нибудь ядовитой шипучкой. — Вообще-то, я просто пытаюсь обедать. Ага, пытаясь пихать в себя все эти тошнотворные злаки, на которые и смотреть-то противно. Заку не надо слышать, чтобы понять. В конце концов, они — лучшие друзья, это правда. А все, что случилось... на самом деле, ничего уж такого. Банальная физика, трение тел друг о друга, что вызывает тепло и может спровоцировать настоящий пожар. Это гормоны, это нормально. Но Алекс не смотрит. Он не смотрит на Зака. — Слушай, все, прекращай. Ничего ведь такого. — За исключением того, что мой член не на порнуху встал, не на грудастую телку по вебке. Сука, встал — на тебя. Он орет истеричным, срывающимся шепотом. Он губы кусает, и у Зака едва получается разобрать среди этого гула, что виснет в столовке, как в улье пчелином. Наверное, к лучшему, потому что на два стола дальше, там Маркус, Монти и Брайс, там вся эта шобла, и услышь подобное кто-то из них, одними шуточками про "твоего парня" отделаться не получится. Только не с ними. И травля Ханны Бейкер станет цветочком в сравнении с ягодками, которые им уготовят. — Я помню, кое-кто был счастлив, что его член ожил, а не усох бесполезным стручком. Хорош разводить трагедию там, где ее не случилось. Рука в руке дернется, но Зак наготове и держит цепко. Алекс не смотрит, но ему нужно чувствовать хотя бы вот так — не взглядом, так кожей. Ему это, блять, не-об-хо-ди-мо зачем-то. — Ты не хочешь этого слышать, поверь. — Я не хочу одного — чтобы ты загонялся... — Я кончил!.. — голос взвивается вверх, разлетаясь по помещению раздробленным эхо, и, подхватив это слово, оно рвет его на фонемы, что не имеют ни значения, ни смысла. Искусанные яркие губы и синяки под глазами. Он не мог загонять шкурку до изнеможения, а потому... — С этим... возникли проблемы? И снова: — Ты не хочешь этого знать. — Я — твой друг, перестань уже решать за меня. — Я кончил, представляя тебя! Охуенно. Фраза срывается с языка, разбиваясь о воздух стеклянною крошкой. Алекс не смотрит. И пальцы его холоднее, чем лед. Шевельнет ими тихонько, пытаясь высвободиться из хватки. Зак держит крепко, Зак не отпустит, не может. Этот дурилка же такого сейчас натворит. — Хорошо. — Хо?.. Что? Ты сейчас, блять, серьезно? Он, Алекс, только что рассказал, как он кончил. Постыдно и мерзко. Толкался в ладонь, вспоминая мускусный запах и твердые мышцы, и сбитое чужое дыханье на шее. И кожу, что скользила по коже, и ощущение сотен иголок, что вонзились вдруг в поясницу. И как захотел прямо там, как захотел ощутить... Касание... вскользь, не по правде. Касание ладони к оголенной плоти, и может быть... может быть, чуточку больше. Кончал сильно и долго, упираясь лбом в прохладную стену. За спиной шумела вода, а он скулил, как течная сука, сжимал себя там, добывая все без остатка, до капли... И думал, и стонал, представлял... — Тебе наверное, охуенно противно. Пойму, если встанешь сейчас и уйдешь за столик к спортсменам. В конце концов, зачем тебе поломанный друг-извращенец. Алекс не смотрит. Кромсает вилкой, что все еще зажата в свободной руке, остатки еды, которые уже не опознает и судмедэксперт, наверное. Ну, же, Зак. Давай, не молчи, уходи. Шарахнись от меня, испугайся. Подпрыгни, опрокидывая стол и подносы. Устрой настоящее шоу и грохот. Покажи всей школе опять, какой Александр Дин Стэнделл больной неудачник. — Я все еще держу твою руку, если ты не заметил. Я не собираюсь вопить и никуда не уйду. Давай, посмотри на меня и выпей вот это. Подтолкнет к нему через стол бутылку с апельсиновым соком. И медленно, неуверенно даже, пальцем скользнет по запястью. Алекс... нет, он не смотрит. Кажется, он слышит чужую улыбку. Кажется, воздуха в мире становится больше.