Обещание

      Просыпаюсь я, конечно, в больнице. Вспоминая фрагменты из вчерашнего вечера, хочется посмеяться, а потом сразу заплакать. Вроде и обидно, и жалко, и низко, и подло, да и вообще, просто неприятно, но тут же я понимаю, что его ничего не обязывало сидеть целыми днями со мной, он просто захотел променять наш последний день, перед туром, на поход в дешевый клуб, чтобы хорошо отдохнуть, от меня.       Глаза открылись — это уже хорошо, даже ничего не болит. Поднимаю поочередно ноги, потом — руки, все двигается, боли никакой нет, уже от этого хочется смеяться, потому что последним, что я видела, как на встречную полосу вылетела какая-то машина и всё.       Поворачиваю голову сначала вправо, ничего интересного, белое окно, тумбочка, на стене напротив висит плазменный телевизор, поворачивая влево, тут-то по-интереснее, дверь, тумбочка, кресло, а вот тот, кто сидит в этом кресле сейчас вызывает отнюдь не романтические мысли. Сидит себе, голову в пол опустил и держит ее двумя руками так, что волосы полностью закрывают его лицо, может, он вообще спит. Я, в принципе, не чувствую на него какую-то обиду или злость, вообще нейтрально. Ну сидит, и сидит, мне-то вообще какое дело.       И лишь когда тупо лежать и смотреть в потолок мне стало скучно, я решаю поспать, а вообще главной мыслью у меня было — разбудить Глеба, чтобы он ушел отсюда, или хотя бы воды принес. Поэтому я, как можно громче переворачиваюсь на правый бок, а оттуда вновь на спину. Мой план срабатывает сразу, потому что я вижу боковым зрением, как Глеб быстро выпрямляет спину, хмурит брови и подходит к кровати, на которой я лежу. — Тина, солнышко мое, ты проснулась? — нет, блин, я с открытыми глазами спать умею, что за вопрос. — Пить хочу, — говорю, как в мультике, где кукушка воды просила, а он все понимает, судорожно головой кивает и выбегает из палаты, наконец-то.       Как только дверь за ним закрывается, я быстро, на удивление, принимаю сидячее положение и шарю глазами по тумбочкам, в надежде найти здесь зеркало. Потому что с телом все нормально, даже царапин нет, а вот что с лицом, я не вижу. Зеркала я не нахожу, зато есть кое-что по-лучше, телефон Глеба. Может, при нормальных обстоятельствах я бы почитала его переписки, но сейчас мне вообще все равно, что там, главное — узнать, что с лицом. Телефон беру в руки, даже не включаю, просто смотрю в отражение. Ничего нет, абсолютно ничего, ни одной царапины, ни одного синячка, макияжа, конечно, тоже нет, но это не главное. Главное, что если я здорова, то почему лежу в больнице. Я, видимо, настолько долго рассматривала свое лицо, что не заметила, как в палату зашел Глеб. Он сначала посмотрел на меня, а потом на свой телефон у меня в руках. — Я не смотрела, просто зеркало не нашла, — предупреждаю и убираю телефон обратно, протягивая руку, что бы взять бутылку воды, но он не дает, лишь садится на кровать и подносит сам мне ее ко рту. — Я сама могу пить.       Забираю из рук Глеба воду и пью с такой жадностью, что самой становится смешно, но меня понять можно, мне так сильно хочется есть, но так как об этом я решила Глеба не просить, то воды мне нужно выпить в два раза больше, что бы утолить голод.       Не допиваю несколько глотков и отставляю бутылку на тумбочку, натягиваю одеяло до самой шеи и сползаю вниз. Глеб стоит над кроватью несколько секунд, а потом опять садится на нее, кладя свою руку мне в область ребер. — Прости меня, — вот только этого не хватало, я сейчас голову ломаю, почему меня абсолютно здоровую в больнице держат, а он тут со своими извинениями. — А где врач? — в наглую перевожу тему, хмурю брови и смотрю в упор на Глеба. — Почему меня здесь держат, если со мной все нормально? — Ну, просто мы решили, что тебе нужно немного отдохнуть, а тут просто тебе витамины разные давать будут, — мямлит Глеб, а у меня просто глаза по пять рублей. — А… Мы — это кто? — единственный вопрос, который меня сейчас интересует. — Родители твои и… Я, — поджимает губы и даже не пытается посмотреть на меня. — Позови их, — Глеб сразу встает с кровати и идет к двери, открывает ее и выглядывает в коридор, а потом сразу заходит обратно, но дверь не закрывает. Потому что сразу за ним заходит мама и тетя Лена, вот кого, действительно, не ожидала здесь увидеть. — Здравствуйте. — Здравствуй, Тиночка, как ты себя чувствуешь? — ох, если б вы знали, тетя Лена. — Все хорошо, спасибо, — натянуто улыбаюсь и снова сажусь, откидывая голову назад, хотя спать хочется безумно. — Мам, а что вы с Глебом решили? — Доченька, просто ты в последнее время очень много переживаешь, полежи здесь совсем немного, витамины попьешь, — описывает прямо, как саноторий. А вообще вся ситуация до жути нелепая, мама создает атмосферу заботы, тетя Леня стоит с таким выражением лица, будто я из-за нее сюда попала, а Глеб — вообще отдельная тема. Стоит себе, спрятавшись за спинами женщин и нервно губы кусает, я так понимаю, он не рассказал им ничего. — А меня спросить не хотели? Вы так дружно все решили, а я вообще не живой человек? — может, это и звучит грубо, хотя нет, это грубо, но я не могу по-другому. — Тетя Лена, я прошу вас, принесите, пожалуйста, воды.       Женщина сразу выходит из палаты, и я хотя бы вижу Глеба. — Тина, здесь ничего такого нет, почему ты сейчас обвиняешь нас, хотя сама не рассказывала нам с папой о ваших отношениях с Глебом? — а вот тут извините меня, но вы сами напросились. — Мам, а рассказывать-то нечего, — глупо улыбаюсь, пожимая плечами, а Глеба даже передернуло, он сразу подходит на несколько шагов ко мне. — Тин, ты что говоришь? — я же вижу, как он сдерживает себя, чтобы не закричать, как ему сложно, но пусть помучается. — Что есть, то и говорю, — хмыкаю, и тут же открывается дверь, в которую входит Елена с двумя бутылками воды. — Спасибо. — Лена, пойдем отсюда, — мама обнимает Лену за плечи, и они обе выходят из палаты, постоянно оборачиваясь. Они, наверное, думают, что если оставят нас наедине, то что-то изменится, отнюдь.       Вот сейчас и начнется то, что должно было начаться еще в самом начале, а не эти милые «прости меня». — Ты что несешь? — Глеб садится на кровать и смотрит, будто я умалишенная и говорю неосознанно. — Я же рассказал им, что мы встречаемся. — А врать нехорошо, — спокойно, даже для самой себя, говорю и краем глаза замечаю, что вся стена слева сделана из стекла, скорее всего, это окно, но сейчас оно закрыто жалюзями, которые странно так двигаются. — Ты, кстати, почему здесь, а не на концерте? — Ты хочешь сказать, что я бросил бы свою девушку в больнице и уехал в тур? — серьёзно так спрашивает, а на меня его тон действует, как красная тряпка на быка. — Да, — изгибаю бровь, в виде, а почему бы и нет и улыбаюсь. — Тем более, девушки у тебя теперь нет, поэтому, можешь ехать. — Что за хуйня, Тина?! — вот зря ты начинаешь кричать. — Что за выебоны по поводу «нечего рассказывать» и «нет девушки»?! — Кричать на меня прекрати! Если ты намеков не понимаешь, то скажу тебе прямо. Мы расстаемся! — больно говорить, не спорю, но еще больнее осознавать тот факт, что если бы я не приехала в тот клуб, он бы, однозначно, выебал какую-нибудь шлюху и приехал под утро ко мне, обнимая, целуя и впаривая чушь про детей и свадьбу. — Что ты сейчас сказала? — уже тише говорит и взгляд, действительно, осознанный, смешно, он что до этого момента думал, что когда меня выпишут из больницы, мы продолжим жить, как жили. — Что слышал! Я не хочу сейчас не видеть, не слышать тебя, мне находится в одной комнате с тобой неприятно, мог бы хотя бы переодеться, а то вчера ночью об тебя шлюхи разные терлись, а сейчас ты стоишь рядом со мной, — психую и резко переворачиваюсь на правый бок, тщетно думая, что он сейчас уйдет и мне удастся поспать. — Я не переоделся только потому, что был всегда с тобой. Я же поехал тогда за тобой, видел, как ты врезалась в эту газель, вызвал скорую, с тобой сюда приехал, Тина, — обязательно постоянно мое имя называть, раздражает. — А где моя машина? — я не знаю, почему, но мне захотелось спросить именно это. — Тебя интересует только это? В салоне она, — сдается Глеб, а мне безумно хочется плакать и спать, а лучше — делать это одновременно. — Прости меня. — Нет, — быстро отвечаю и поворачиваюсь на правый бок, закрывая глаза. — Прости меня, я не должен был ехать туда, я очень жалею об этом, я никогда так не поступлю, — вот, это тот Глеб, которого я люблю, он настоящий, без той маски, в которой был вчера в клубе и при родителях. — Тина, любимая моя, я люблю тебя! У меня ни с кем ничего не было, клянусь. — Конечно, не было, Кристина приехала и все испортила, — вот зачем? Зачем? Могла же замолчать и сделать вид спящей, но тогда это была бы не я. — Ты не испортила, у меня бы и так ничего не было, — если он не уйдет прямо сейчас, то одно из своих желаний я начну исполнять прямо сейчас, а именно — плакать. — Уйди, пожалуйста. Прими, как факт, что я тебя не прощу и забудь, — бубню сама себе под нос, а спиной чувствую, как Глеб глаза в пол опускает, не принимая этого. — Выйди из палаты, я прошу, и позови кого-нибудь, кто, наконец, даст мне еды. — А что ты хочешь? — уже бодро спрашивает, будто я не понимаю, зачем он интересуется. — Ничего, просто уйди и позови кого-нибудь, — повторяю уже более раздраженно, и он тяжело вздыхает, обходит кровать и садится на корточки так, чтоб наши лица были на одном уровне.       Сидит, смотрит мне в глаза и улыбается, что здесь смешного — непонятно. Но он сидит с таким выражением лица минуту точно, и у меня просто рефлекторно губы растягиваются в дугу, такую слабенькую, но дугу, что очень радует Глеба, и он даже обнажает свои зубы. Что здесь смешного? Он, может, не верит моим словам? Так я тоже не верю, ну, что поделать. Он сидит так еще минуты две, и я не понимаю, как он не устал, потому что мне лежать так уже надоело, а он ничего, даже руки на кровать успел когда-то положить. — Я есть хочу, ты долго сидеть так собираешься? — пытаюсь сказать, как можно грубо, но улыбка-то выдает. — Дай поцеловать, — еще чего, а может переспим сразу, а потом я буду обижаться. Но ради того, чтобы он тут не сидел весь день, я не задумываясь пихаю ему руку, намекая, что вот, бери и целуй, раз хочешь. И, Господи, как мне нравится, когда он так ведет себя, прямо, как сейчас. Берет мою ладонь к себе в руки и подносит к лицу, не переставая улыбаться, прижимает ее к губам и прикрывает глаза. Да, мне тоже нравится, но я всем видом показываю, что быстрее заканчивай и зови кого-нибудь. Но нет, он еще несколько раз целует одно и то же место, открывает глаза и замечает на моем лицо, ни что иное, как удовольствие, поэтому начинает целовать более активно, касаясь уже не губами, а языком. Переплетает наши пальцы и с белоснежной улыбкой целует мою руку. Надо завязывать с этим, потому что он дошел уже своими недопоцелуями до кожи выше кисти, еще и в наглую перекрутил руку так, что целовал он в основном вены. — Всё, — фыркаю и пытаюсь забрать свою руку, но Глеб крепко сжимает наши пальцы, не переставая улыбаться. Он, наверное, подумал, что он прощен, но ничего подобного, надо спустить его с небес на землю. — Перестань, что за милости с твоей стороны? — Я. Люблю. Тебя, — выглядит так, будто мы поссорились из-за какой-то житейской проблемы и сейчас миримся, но на деле, он был в стриптиз-клубе, если его можно так назвать, а я увидела это, поехала домой и врезалась, как оказалось, в газель. Прямо любовная история. — Я. Хочу. Есть, — выглядит, действительно, смешно. Три слова говорит Глеб, и три слова говорю я, но мои-то слова хоть чем-то обусловлены, не то, что некоторые. — Я понял, — ну, наконец-то, долго же до тебя доходит, как до жирафа. Отпускает мою руку, на удивление, без контакта губ, а нет, ошиблась. Как только я прижимаю обе руки к груди, то Глеб привстает и резко целует меня в уголок губ. Спасибо, что хоть недолго, поэтому он быстро встает в полный рост и смотрит на меня сверху вниз, натягивая улыбку до ушей. — Не забывай, что я люблю тебя больше всего на свете.       Красивая фраза, не спорю, даже заставляет немного задуматься, но только тогда, когда Глеб медленно, идя спиной вперед, шагает к двери. А у меня это вызывает такое любопытство, что я, как маленький ребенок, переворачиваюсь на левый бок и смотрю, как Глеб чуть ли не смеется с меня, но сдерживаясь, просто доходит до двери, открывает ее и выходит. Надеюсь, он не забыл со своими нежностями позвать кого-нибудь. А я его недооценивала, потому что как только дверь за ним закрылась, спустя секунд десять в палату зашел Герман, мальчик просто замечательный, раньше, когда мы с Глебом были маленькими, а Герман совсем крошкой, мы вместе играли, поэтому я не понаслышке знаю о нем все. -Привет, — Гера проходит в палату и сразу плюхается в кресло, доставая телефон. — Как ты себя чувствуешь? — И тебя притащили, привет, — сон, как рукой сняло, мало того, что Глеб все-таки настроение, как никак, поднял, так еще и Гера не даст соскучиться. — Нормально себя чувствую, сидела бы сейчас дома и ела, а не здесь здоровая торчала. — Я вообще-то сам захотел приехать, во-первых, во-вторых, с едой там родители кипишуют, и, в-третьих, Глеб сказал, что заберет тебя завтра или послезавтра, только я тебе этого не говорил, если что, — ну да, конечно, не говорил. — Я буду молчать и лежать здесь, — я хлопнула ладонями по кровати, натягивая улыбку, — Лучше отлежусь недельку и сама домой поеду. — А почему? Вы поссорились? — и сейчас я ломаю голову, либо выговориться Гере про наши с Глебом отношения, либо молчать, как рыба, ну и, конечно, моя женская натура выбрала первый вариант. — А что он вам вообще сказал? Как я сюда попала? — Гера откладывает телефон на тумбочку, как бы вспоминая, что ему рассказал брат. — Родителям — что вы немного поссорились, и ты на выезде со двора врезалась в машину, а мне — что он накосячил, ты психанула, поехала и тоже врезалась, ну, в общем-то, всем почти одинаково, — ну, а причину ссоры не указал, молодец, а то, что я психанула, так это запросто. — А что, это неправда? — Да нет, нормально все, он, кстати, в коридоре? — не знаю, зачем я это спрашиваю, но мне, действительно, интересно. — Нет, уехал, позвонить? — Гера сразу переживательно хватает с тумбочки телефон. — Нет-нет, не нужно, — тяну улыбку, лишь бы он не заметил, что мне сейчас реветь так хочется, что ведро подставляй. Голубин — идиота кусок, сидел тут со мной, улыбался, в любви признавался, руку целовал, а потом раз! И уехал по своим делам. — А когда меня, наконец, покормят? — Сейчас, — мальчик спрыгивает с кресла и выходит из палаты на несколько секунд, а потом заглядывает обратно. — А ты шарлотку хочешь? — Хочу, конечно же, — улыбаюсь, как пятилетний ребенок, которого из садика забирают, а Гера лишь кивает головой и показывает жест большим и указательным пальцем, делая из них зайчика.       Уже предвкушаю, как буду уплетать за обе щеки этот пирог, потираю ладони и ложусь на живот, только не как все нормальные люди, а меняю местами ноги и голову, зачем-то с любопытством разглядывая выключенный телевизор. — Ну всё, заказ сделан, теперь остается — только ждать, — Гера веселый заходит в палату, снимает у двери кроссовки и прыгает на кресло, благо оно большое, и мальчик свободно сидит в нем, поджав ноги. — Чем будем заниматься? — Я бы с удовольствием посидела в инстаграме, ну или хотя бы телевизор посмотрела, — намекаю Гере, что телефона у меня сейчас нет, а где пульт — я не знаю. А вообще хорошо было бы — сказать об этом Глебу, он сейчас в таком виноватом положении, достал бы его из-под земли. — На, — мальчик зачем-то протягивает мне свой телефон и встает с кресла. — Зачем? — глупо, но я задаю вопрос только тогда, когда телефон оказывается у меня в руках. — Ну, посиди в инстаграме, во вконтакте, что хочешь, короче, делай, я за пультом, — Гера надевает кроссовки и выбегает из палаты. А я без капли стеснения беру его телефон и захожу поочередно в социальные сети.       Проходит час, может, два, Гера смотрит по телевизору какой-то сериал, я переписываюсь с Эллой. Еду мне до сих пор не принесли, а стоит мне спросить об этом Геру, тот сразу выходит в коридор, а заходит с пустыми руками и улыбкой до ушей. — Гер, тебе написали, — отдаю ему телефон, потому что пока я активно обсуждала с Эллой детские вещи, на телефон пришло уведомление о пришедшем сообщении. — Ага, — мальчик несколько секунд смотрит на экран, а потом устало встает с кресла и идет к двери. — Шарлотка твоя, наконец-то, готова.       Я несказанно рада этому, поэтому расчищаю место перед собой, готовясь к своему завтраку-обеду-ужину. — Принимай, — Гера заходит в палату, а в руках держит большую тарелку, перемотанную пищевой пленкой. — Горячая до сих пор. — Ой, как много, давай, бери, — Гера ставит перед моим носом тарелку, а сам плюхается на кресло, радуясь тому, что его телефон в его же руках. — Гер, бери. — Я не хочу, — зависая, отвечает мальчик, а я все понимаю и принимаюсь есть. Самое смешное, что в пакете были вилка, нож и ложка, но я настолько была голодной, что отламывала пирог по кусочку и ела так. Он оказался очень даже вкусным и сытным, поэтому, съев его четверть я с довольным лицом отодвинула тарелку и в первый раз за день встала на ноги. — Ты куда? — Руки помыть, — иду в уборную, что была в моей палате, мою руки, еще раз разглядываю свое лицо и выхожу к Герману. — Очень вкусно, спасибо, это из кафе или кто-то готовил? — Да я не знаю, — странно так хмыкает мальчик и уже с расслабленным лицом обувает кроссовки. — Ты куда? — беру в руки тарелку с едой и убираю ее на тумбочку, вновь усаживаясь на кровать. — Я проследил, чтоб ты с голоду не умерла, моя миссия — выполнена, теперь сидеть с тобой будет кто-нибудь другой, — честно отвечает мальчик, а меня эта откровенность только подкупает. — Давай, надеюсь, завтра — послезавтра встретимся, выздоравливай и с Глебом миритесь.       Напоследок обнимаемся, и Гера радостный выходит из палаты. Я даже понятия не имею, кто сейчас «сидеть» со мной будет, но что-то мне подсказывает, что это будет Глеб. Поэтому, чтобы не броситься ему на шею с влюбленными визгами, потому что сытая я очень добрая, я ложусь на кровать, отворачиваюсь к окну и мгновенно засыпаю.