Обещание

      Проснулась я от воплей какого-то ненормального человека, который залетел в палату. Испуганно открываю глаза и кручу головой в разные стороны, то же самое делает Глеб, что мило спал, сидя в кресле, и я замечаю у двери улыбающегося во все тридцать два Славу. Закатываю глаза, так как ничего удивительного, ведь так эпично появиться может только он. Откидываюсь на спинку кровати и вижу злой взгляд Глеба, что успел спустить ноги на пол, приготавливаясь вставать. — Ты больной, я тебе отвечаю, — бубнит блондин, а Славик лишь беззаботно пожимает плечами, сбрасывает свои кроссовки и идет к кровати. — Я же сказал тебе, чтоб не приезжал вечером. — А я утром не смогу, — Слава смачно так падает на кровать, что мне приходится быстро ноги убрать, чтоб он мне их не сломал и протягивает пакет.- А ты хули тут разлеглась? У тебя же заебись все, я спрашивал у бабок этих на пропускной. И чего ты там истерику развела в клубе? — При-вет, — меня немного раздражает его поведение, мало того, что разбудил, так еще и тему для разговора «хорошую» выбрал. — А про разлеглась ты у Глеба спроси, да и про истерику тоже, в принципе, у него можешь узнать. — Посрались? — тактично, смотря сначала на меня, а потом на Глеба, смеясь спросил белобрысый. — Нет, все ахуенно, — Глеб встает с кресла и медленно, поправляя задравшуюся толстовку, идет к двери. — Пойдем, покурим. — Я еще приду, — Слава оставляет мне пакет, объясняя это тем, что там то, чего нет в больнице, и выходит в коридор за Глебом.       Как только двери за ними закрываются, я сразу лезу в пакет и достаю оттуда чипсы, колу, мармеладных червячков, зефирки и еще много каких-то цветных коробочек и шуршащих пакетиков. И меня это очень радует, потому как, жевать больничные каши я не собираюсь, а безумно вкусная шарлотка рано или поздно закончится. Открываю первым пакет с цветными, до жути вредными, червяками, так мне всегда говорили родители, когда я ходила в балетную школу. Сажусь в позу лотоса, обматываю одеялом ноги и начинаю наслаждаться килокалориями. Ловлю себя на мысли, что мне дико любопытно узнать, о чем разговаривают парни, но это мне неподвластно, и стоит мне включить телевизор, как в палату заходит Глеб, а за ним — Слава. — Ладно, солнышко, я погнал, — парень подходит к кровати, наклоняется, чтобы обнять меня, и я развожу руки в разные стороны, стараясь не касаться своими липкими ладонями его спины. — Ты тут жуй, поправляйся и не ссорьтесь больше.       Слава напоследок жмет руку Глебу, что вновь сел в кресло и покидает наше общество, от чего мне становится неудобно, потому что тяжелое присутствие Глеба и молчание очень давит на меня. И чтобы хоть как-то огородить себя от этой атмосферы, я прибавляю громкость на телевизоре, где идет какой-то сериал, и начинаю медленно есть лакомство. — Как тебе шарлотка? — внезапно спрашивает Глеб, а я проглатываю зеленого червячка и тянусь к тумбочке, где лежит мой торт. — Очень вкусно, попробуй, — двигаю к парню тарелку, будто мы одноклассники, и он пришел ко мне гости, а я его угощаю. — Я пробовал уже, — Глеб встает с кресла, даже не посмотрев на десерт, и идет к кровати.- Мне не очень. — Почему? Мне нравится, а когда ты успел попробовать? — я очень удивлена, но стараюсь говорить, как можно спокойнее и непринужденнее. — Дома, — Глеб точно знает что-то, но настойчиво не желает говорить это мне, загадочно улыбается и садится на кровать. — Я же готовил. — В каком смысле? — либо он шутит, либо другого не дано, потому что, как может приготовить тот человек, который и яйцо-то сварить не может. — В прямом, сам, у себя на кухне, без чьей-либо помощи, яблоки эти чистил, тесто замешивал. И я очень польщен, что тебе понравилось, я старался. — Удивлена, получилось даже вкуснее, чем у меня, — может это выглядело, будто я обиделась, но вовсе нет. — Кому — как, ну, если тебе нравится, то теперь у нас в семье готовить буду я, — Глеб мило улыбается и тянет ко мне руки, зачем — непонятно, но он так доволен своим результатом, что я просто фыркаю и убираю тарелку с тортом обратно в тумбочку. — Ну да, тебе же так удобнее, лучше самому все делать, чем есть мою еду, спасибо, — сейчас именно тот момент, когда можно высказать ему, что мне не нравится в его поведении. — С чего ты взяла? Я не говорил, что мне не нравится, как ты готовишь, — говорит все правильно, но хочется мне, чтобы он поизвинялся. — Ты не говорил, ты показал это, преподнеся эту шарлотку таким образом, что вот посмотри, как я готовлю, — цирк дю солей, что сказать. — Я приятно тебе сделать хотел, у меня даже в мыслях не было, чтобы тебя как-то обидеть! — я вижу, как у Глеба зрачки расширяются, он, видимо, совсем ни такой реакции на свое творение ожидал. — В мыслях, может, и не было, а выглядело это именно так, — старт положен, теперь можно увеличивать территории. — Как? То, что я первый раз в своей жизни приготовил что-то, и это приготовлено было для тебя, ты приняла как обиду! — закричал Глеб, и я поняла, что про шарлотку сказанное — было лишним. — Как мне теперь перед тобой извиняться, если ты любое мое действие принимаешь, как оскорбление или унижение?! — А ты не считаешь унижением и оскорблением то, что ты променял наш последний день перед твоим отъездом, на какой-то дешевый клуб со страшными проститутками?! — да, теперь с шарлотки мы плавно переместились на ссору по-крупнее. — Я знаю! Я за это и извиняюсь! Мне что, на коленях перед тобой ползать?! У меня ничего ни с кем не было! — Глеб резко подрывается с кровати и выпрямляет спину. — Да ты же не извинялся передо мной! Ты просто вел себя, как ни в чем не бывало! Ты даже не рассказал родителям настоящую причину нашей ссоры! — на удивление, я крикнула достаточно громко, что удивило даже Глеба, и он немного отошел от кровати. — Если бы я рассказал им причину, то твои родители возненавидели бы меня, а мои — заставляли бы реально на коленях перед тобой ползать! А я не вижу в этом трагедии! Что такого, что я сходил в клуб, да, в стриптиз-клуб, но не в бордель же, да, то, что я «променял» наш день — тоже моя вина, но ты раскрутила все так, будто я изменил тебе! — прокричал Глеб, нервно жестикулируя руками. — То есть для тебя нет вины в походе в стриптиз? Для тебя вина — это когда изменил, а остальное прощается! — я уже говорила намного спокойнее, потому что видела, как разозлился Глеб. — Я! Виноват! Я знаю, но не бить же тревогу и не делать из себя великомученицу-то.! — - Великомученицу?! Значит то, что я по твоей вине попала в больницу ты называешь — симуляцией?! — это меня по-настоящему задело. — Я не это имел ввиду! — замялся парень, и я поняла, что ляпнул он это не подумав, а зря. — Я не говорил, что ты — великомученица, а хотел сказать, что… Не это, в общем… Я не так сказал.! — Нет уж! Ты сказал то, что хотел сказать, значит ты думал об этом, значит ты, действительно, считаешь меня ею! — сейчас главное — не сбавлять обороты. — Не считаю.! Тин, я не считаю так… Извини, я не это хотел сказать.! — тихо начал говорить парень, и мне уже перехотелось продолжать этот разговор, если его таковым назвать можно. — Уйди! Я не хочу с тобой разговаривать! — мне кажется, после этих слов Глеб немного расслабился, но выходить из палаты даже не собирался. — Выйди!       Глеб молчал, и меня это дико раздражало. — А же попросила тебя, выйди! — я попросила последний раз, но он этого не понял и продолжил стоять на месте. Я вспомнила о кнопке срочного вызова у моей кровати, и чтобы Глеб не заметил этого, осторожно клацнула по ней локтем. — Тин, давай просто поговорим, и я тебе все объясню, — Глеб поднимает руки в примирительном жесте, медленно подходя ко мне.       Если бы я не знала, что скоро сюда должны придти врачи, то, однозначно, закричала бы, но сейчас я просто сижу и ожидающе смотрю.       Стоит Глебу подойти к кровати на расстояние вытянутой руки, как в палату забегает одна медсестра сестра и доктор. Мало того, что я, которая знала и должна была подготовиться, испугалась очень сильно, так еще и Глеб, который, в принципе, ничего не знал, отскочил от кровати и с глазами по пять рублей уставился на вошедших. — Кристина, что случилось? Что у вас болит? — сестра сразу начала измерять мне давление, а доктор уставился на Глеба, который испуганно смотрел, то на меня, то на доктора, который допытывал его вопросами. — Все в порядке, все в порядке, у меня ничего не болит, — тараторила я, потому что этот чертополох вокруг меня, прямо скажем, надоел. — Я хотела узнать, когда меня выпишут? — Кристина, Вы понимаете, что эта кнопка, — медсестра указывает пальцем на красную кнопочку, стараясь говорить, как можно громче, привлекая внимание доктора, что активно разговаривал с Глебом. — Не для того, чтобы спросить что-либо, а в случае того, что у Вас что-то болит. — Вас должны выписать через неделю, но… Глеб, не против забрать Вас раньше, ведь так? — мужчина разговаривает с парнем, будто поменялись ролями, и у Глеба такое серьёзное выражение лица, что у меня закрадывается мысль, что при посторонних людях он неприступный, уважаемый, строгий, и только я могу позволить себе закричать на него, психовать, и он будет слушать меня и извиняться, если оно того следует. — Да, я заберу ее… — он делает достаточно долгую паузу, всматриваясь в меня и облизывая губы, я уже поняла, что он догадался, зачем я клацнула на кнопочку, и теперь будет мстить. — Завтра, ведь так можно? — Ну, чисто теоретически… Можно, конечно, если сама Кристина согласна, — Слава Богу, доктор дает мне право выбора, но его отнимает мой ненаглядный. — Конечно, согласна. Дома, куда лучше, чем в больнице, — парень строго смотрит на доктора, что тот даже забывает уточнить что-либо у меня, молча разворачивается и выходит из палаты, зазывая рукой за собой медсестру, что неуклюже побежала за ним. — Хочешь что-нибудь?       Смешно. Я его выгоняла из палаты, истерила, звала врачей, а он вывернул все в свою пользу, вновь превосходя меня. Еще и заботливо спрашивает, словно ничего между нами не произошло.       Я же недовольно фыркаю, сползаю вниз, кутаюсь в одеяло и, переворачиваясь на правый бок, пытаюсь заснуть.       Глеб стоит несколько секунд на месте, а потом разворачивается и выходит из палаты, чего я ожидала меньше всего, если вовсе не ожидала. Еще и не забывает свет выключить. Он либо издевается, показывая тем самым, что играть по моим правилам ему надоело, либо просто психанул с моих выходок и решил уехать.       Главное, что я теперь одна и могу спокойно сделать то, чего ждала с самого начала. Просто начинаю плакать, для меня просто тяжело даются эти переживания, эти недоссоры и недомилости мне надоели, он постоянно уходит от ответа, постоянно огораживает себя тем, что любит меня до безпамятства, но при этом совсем противоположно своим словам следует.       Реву минут десять, от силы, уже вся правая щека и сторона подушки мокрая и неприятно липнет, потому я ее переворачиваю и кладу голову на прохладную поверхность подушки. Я даже не контролирую свои действия, даже не чувствую, что моргаю через раз, а в голове лишь одно — куда он ушел. Почему нельзя было нормально извиниться и объяснить, я что дура? Разве я бы не поняла? Плачу до тех пор, пока не слышу, как дверь в палату тихонечко открывается, и в нее входит Глеб. Конечно, я его узнаю из тысячи даже закрытыми глазами, даже по запаху. Свет из коридора попадает в палату и затупляется на силуэте парня, создавая и откидывая его тень. Я отчетливо вижу его, но и еще что-то большое в его руках. Что-то неровное, кривое, большое, и больше ничего, потому что Глеб закрывает дверь и уверенно идет к окну.       Я сразу зажмуриваю глаза, ведь я же сплю, я тебе не мешаю, делай, что хочешь. И он делает, а именно, берет с подоконника большую прозрачную вазу и ставит туда букет. Улыбка сразу ползет на лицо, но я тут же прогоняю ее.       Он несколько секунд мнется на месте, а потом подходит к стороне кровати, где «сплю» я и ставит вазу на тумбочку.       Уже более активно идет к креслу, совершает какие-то махинации с одеждой, потому что я отчетливо слышу, как звенит пряжка ремня, и еще какие-то тупые звуки в тумбочке, а потом он ложится на кровать.       Хочется закричать, закричать не от того, что я обижена, а от того, что он слишком холодный и сразу прижимается к моей спине. Медленно кладет свои ледяные ладошки мне на талию и пролезает пальцами в разрезы на больничной рубашке, прижимая ладонь к животу.       И сейчас я не выдерживаю, слегка дергаюсь, показывая, что я не сплю. И он замечает это, уже не так медленно и ласково, а быстро и в своей манере прижимает меня к себе, специально утыкаясь носом в волосы. — Не спишь, солнышко? — шепчет так тихо, что мне едва удается это услышать. — Прости меня, ладно? — Куда ты уходил? — пропускаю мимо ушей его вопросы, и переворачиваюсь на левый бок. — За цветами, не видела? — он словно чувствует меня, кладет свою ладонь мне на щеку, немного поглаживает, а потом замирает, когда чувствует, что она вся мокрая. — Ты плакала? — Нет, — быстро фыркаю и растираю невысохшие слезы ладошкой. — Зачем, Тин? — серьёзно спрашивает и забывает про щеку, просовывая руки под рубашку, вырисовывая пальцами на моей спине узоры. — Я не знаю, — сейчас мне захотелось именно той ласки, которую он мне давал каждый день, пока мы были дома. — Я даже не знаю, зачем я начала эту истерику, ведь ничего такого в этом нет, мне просто стало обидно, и я постоянно боюсь, что ты меня бросишь. — Я никогда тебя не брошу, — он посмотрел мне в глаза, и мне захотелось ему поверить. Честно. — Обещаю…