Прекрасный летний день

       Чума просто сидел и немигающим взглядом пялился на небо, в то время как я, облокотившись спиной к стене башни, непрерывно смотрела на единорожку, одержимую древней сущностью, что способна стереть всю жизнь с лица планеты. Одним словом — обыденная рутина. В животе заурчало, когда же я в последний раз перекусывала? Кажется, ещё утром. Я открыла лежащую рядом седельную сумку и вытащила из неё обёрнутые в лист щавеля хлебцы и фляжку с водой. Хлебцы чутка подсохли, но ничего критичного, воды у меня было достаточно. Я неспеша насыщалась, то и дело покусывая кислый щавель. Тут я заметила, что Чума больше не наблюдает за небом, а внимательно смотрит за тем, как я ем. Ну, началось.  — Хочешь? — спросила я, протягивая тому хлебец.  — А можно? — немного робко спросил он.  — У меня их ещё много, — пожала я плечами. Он неуклюже встал, и, прихрамывая, поплёлся в мою сторону. Его походка всё ещё мало напоминала поняшечью, но, по крайней мере, он больше не падает через каждые несколько шагов. Я положила хлебец на землю перед собой и отодвинулась. Чума попытался поднять его, но только лишь раскрошил. Я закатила глаза и передала ему новый, но и этот он умудрился уронить.  — Прости, — виновато проговорил он. — Просто не очень удобно брать вещи копытами… В этот раз я зажала хлебец меж копытами.  — Кусай, — почему я этим занимаюсь? Древнее зло в лице растерянной единорожки с белыми глазами немного удивлённо посмотрело на меня (от этого взгляда мне стало очень стыдно), но всё же послушалось и неуверенно раскрыло рот, чтобы откусить кусочек.  — Кха-кха-кха! — вздохнув, я постучала ему по спине.  — Я понимаю, что для тебя это в новинку, но жуй медленно, тщательно, и, ради всего святого, не пытайся засунуть в рот весь кусок! Откашлявшись, он застыл в одном положении, смотря вниз. Что это с ним? Грудь вроде двигается, значит, всё ещё дышит. Я аккуратно убрала прядь волос с лица единорожки, чтобы заглянуть в лицо. Он опять ревел, только в этот не от шока, а от… счастья? Даже не знаю, как я смогла это определить, наверное, по кривой улыбке.  — Как вку-у-усно! — вскинул он голову и взглянул на меня. Я с недоумением посмотрела на свою сумку — это же обычные походные хлебцы, на вкус они как солёный хлеб. Ах, ну да, это же вообще первое, что он попробовал, и это вполне понятная реакция создания, никогда в своей жизни не ощущавшего вкуса пищи.  — З-значит, вот, как вы, пони, пополняете свои силы, чтобы не умереть, — он тёр копытами лицо, размазывая слёзы с соплями. — Как же ва-а-ам повезло-о-о!.. И тут меня словно молнией поразило. Пони питаются едой, получая из неё питательные элементы и силы для дальнейшего существования. Едой можно наслаждаться, её несложно достать, мало кому из пони в нынешнее время знаком голод, но он… он всю жизнь вынужден был убивать других, чтобы выжить. Всю свою жизнь Чума не чувствовал ничего, и всё, что он мог — отнимать жизни, чтобы жить, запертый в этом замкнутом цикле. Я всё ещё не доверяла ему, но… теперь я прониклась к нему, но не симпатией, нет, а жалостью, искренней жалостью. Ведь видя теперь его нрав и характер (если это всё, конечно, не обычная маска), мне становится понятно, насколько тяжело ему приходилось, что в заточении, что до него. Отломив небольшой кусочек, я поднесла его прямо к лицу шмыгающего демона.  — Открой рот, — он послушался, и я вложила хлебец ему в рот. — А теперь медленно смыкай и размыкай челюсть. Теперь немного запрокинь голову и дай глотке сделать своё дело. Если бы кто-нибудь утром сказал, что мне придётся кого-то учить есть, то я бы дала тому шутнику в челюсть, потому что утром у меня было на редкость пакостное настроение. Но, вот, я сейчас сижу и объясняю, как правильно кушать самой смерти. Может, добавить это в мою новую книгу? Ну так, в качестве сноски… Я до последнего убеждала себя в том, что он — зло, что он просто дурит меня, возможно даже я сейчас нахожусь под одурманивающим заклинанием, которое заставляет меня думать, что он на самом деле не так плох, но, глядя на его счастливую улыбку, на то, как он радуется таким обыденным вещам, как, можно сказать, заново познаёт мир, моя уверенность даёт трещину, которая только расширяется. Я так увлеклась этим, что и не заметила, как стемнело.  — Ночь наступила, — выдохнул Чума, обратил свой взгляд на небо… …и грустно поник. Всё небо было скрыто в серых облаках. Звёзд не было видно. Внезапная мысль поразила меня при виде его разочарования.  — Сиди здесь, я быстро, — заверила я и взлетела ввысь. Что ж, я занималась этим от силы пару раз за всю жизнь, но это ведь не должно быть настолько сложным, так? С этими мыслями я принялась со всей прытью разгонять облака, облетая вокруг них и создавая своеобразный вихрь, развеивая их ударами задних копыт и резко пролетая сквозь них. Через пару минут работа была закончена, и я, довольная собой, спустилась на землю.  — Не за что, — мне было немного обидно из-за отсутствия реакции на мои старания. Но Чума был поглощён зрелищем сверкающих огней на чёрном полотне, да чего уж скрывать, я и сама засмотрелась. Давно мне не доводилось лицезреть такие яркие звёзды, или, может, я просто не обращала на них внимания? Интересно, насколько сильно слепой обрадуется звёздам? Сегодня, кажется, я узнала ответ на этот вопрос. Уголки моих губ приподнялись против моей воли. Всю последующую ночь мы не проронили ни слова, наблюдая за небосводом. Бедные мои глаза… На утро, когда луна вернула права солнцу на главенство, до моих ушей донеслось:  — Спасибо.  — Пустяки, — не поворачиваясь, ответила я.  — Правда? Тогда я рад, что не слишком сильно обременил тебя, — казалось, полуулыбка теперь намертво закрепилась на этом лице. Он ещё пару мгновений не отрывал взгляда от неба, затем поднялся на ноги, и в этот раз у него получилось гораздо лучше.  — Могу ли я попросить у тебя ещё об одном пустяке? — осторожно спросил он.  — Валяй, — мне было любопытно, но если он попросит что-то из ряда вон, я сразу откажусь.  — Принеси, пожалуйста, жёлудь.  — Жёлудь?  — Жёлудь.  — Самый обычный жёлудь?  — Да.  — Ну, хорошо… только не сходи с места! — наказала я и побежала к лесу, при этом стараясь держать фигуру единорожки в поле зрения. Искомое нашлось быстро, благо, дубами этот лес изобиловал. Я так же быстро вернулась и обнаружила, что он теперь стоит немного поодаль от башни. Когда он только успел?.. С его-то скоростью…  — Зачем он тебе? — наверное, стоило спросить об этом до того, как я его принесла.  — Чтобы проверить кое-что, — коротко ответил он, протягивая копыто. Я передала ему жёлудь, всеми силами стараясь убедить себя, что тут есть подвох. От привычек и паранойи избавиться нельзя, а как иначе? В моей профессии без неё не выжить. Чума принял жёлудь, выкопал (для этому ему пришлось приложить немало усилий) небольшую ямку, и, поместив в неё дубовый плод, закопал.  — У тебя ещё осталась вода? — я поняла, к чему он клонит.  — Да, но… — я окинула взглядом местность у башни.  — Из-за того, что моё пагубное влияние каким-то образом просочилось сквозь защиту башни, оно отравляло эту землю на протяжении десяти с лишним веков, — с неподдельной печалью в голосе сказал он. — И, возможно, здесь уже никогда ничего не вырастет. Но… как у вас говорится? «Надежда умирает последней», — широко улыбнувшись, произнёс он. — Если это дерево-таки вырастет на этой мёртвой почве, то, может… не всё потеряно. Без лишних слов я вытащила из седельной сумки наполовину заполненную флягу и вылила её содержимое на то место, куда был посажен жёлудь.  — И снова ты делаешь мне такой подарок, — покачал он головой (у меня жест подсмотрел?). — Будет не очень честно, если и я ничего тебе не дам. Он повернулся ко мне всем телом и дотронулся копытом до моего лба. И, кажется, мой мозг только что отмыли, словно тугая удавка на моей шее лопнула, дышать стало легко, а мысли вновь стали принадлежать… мне.  — Ч-что ты сделал? — от головокружения я потеряла равновесие и завалилась назад.  — Я неплохо умею развеивать слабенькие чары, — произнёс он без капли хвастовства. — Пусть и пришлось потратить много времени, чтобы ослабить их, в этом теле мои старые возможности были практически полностью аннулированы, — в его голосе не слышалось сожаления по этому поводу.  — Чары? — моргнула я, а потом события прошедших дней начали всплывать в моей голове одно за другим. Заскрипев зубами от злости, я пнула землю. Твайлайт! Эта… эта… а, я даже не могу придумать достаточно оскорбительно слово, чтобы охарактеризовать всю мою ненависть к ней! Гнусная, подлая, мерзкая! Хуже неё нет никого! Попадись она мне сейчас, я бы… я бы!..  — Ты злишься. Я было хотела сделать саркастичное замечание, но вовремя прикусила язык. Нет, не нужно вымещать ЭТУ злость на других, это будет слишком гадко. Попытавшись успокоиться, я сделала несколько глубоких вдохов и сосчитала в уме до десяти.  — Да, она поступила действительно нехорошо, — сказал он, я же снова подавила желание выплеснуть наружу свой яд. — Но я хотел бы поблагодарить её.  — Чего? — опешила я. Он отвёл взгляд.  — В день нашей последней встречи, мы заключили сделку: я раскрою ей все свои секреты, а она подарит мне свободу, — он усмехнулся. — Свободу на одну единственную ночь. Пусть на выполнение этого обещания у неё и ушло пять лет, но что для меня этот срок?  — Постой, но почему тогда… — начала я говорить, но осеклась. — Одну ночь? Значит, вскоре ты снова вернёшься обратно?  — О нет, я никогда больше туда не вернусь! — одна мысль об этом до дрожи напугала Чуму.  — То-есть, ты… — до меня начало доходить.  — Ага, — улыбнулся он. — Я настолько долго находился в этой башне, что покинуть её для меня равносильно смерти. Совсем скоро последние частицы моей сущности полностью исчезнут из этого тела.  — Но если ты знал, что умрёшь, зачем вышел наружу? — вопросила я.  — Ты задаёшь глупый вопрос, — он прав, о чём это я? Я не знаю, что должна чувствовать прямо сейчас… Грусть? Облегчение? А может, и то и другое? Или ничего?.. Умом я понимаю, что для всех так будет лучше, и если Чума спасётся, многие будут обречены. Но душа кричит, что это несправедливо, ведь он всю свою жизнь страдал, и вот сейчас, когда он наконец получил второй шанс… всё закончится вот так?  — Знаешь, а для того, чтобы провести день с тобой, стоило запереть себя на тысячелетие, — Кажется, что-то в глаз попало. Я зажмурилась, чтобы сдержать слёзы. А когда открыла глаза, то увидела лежащую на земле единорожку. Она улыбалась.