В жизни каждого в определённый момент внутренний огонь угасает. А потом при встрече с другим человеком вспыхивает пламя. Мы все должны быть благодарны тем людям, кто вновь разжигает внутренний дух.
Альберт Швейцер
Они не разговаривали. С тех самых пор, как Герц хлопнул дверью Лосева. Честно говоря, Отто совсем не хотелось обижаться. Не, ну, конечно, было неприятно, когда Родион стал издеваться. Но Отто куда больше нравилось проводить осенние вечера в его компании, чем вот так – одному. К тому же, его почему-то совершенно не устраивал тот факт, что к Родиону зачастила фройляйн Миронова, которая явно объявила Отто колючую войну. И Ленц всегда радовался ей. А на Герца – ноль внимания. И вообще – это он начал. Ещё глупым и истеричкой обозвал. Лось! На работе Герцу тоже не радовались. Раньше его просто не воспринимали всерьёз. Теперь же каждый старался то задеть, как бы случайно, то толкнуть, типа из-за неловкости. Громадный и усатый Павел Никифорович придирался не по делу, выставляя краснеющего Отто на посмешище. От этого становилось дурно. Он даже курить стал в два раза больше. И вот, у него спёрли сигареты. Пачку, мать их. Die Missgeburt**! Он хрипло ругался, когда обнаружил пропажу. Очень уж много приходилось на курево тратить денег. Которых, чёрт возьми, и так не было! Вот ведь безмозглые животные. Он попытался возмутиться. Но его немедленно остудили. Крепким ударом тяжелой руки по голодающей голове. Так, что в глазах почернело, и Отто свалился на пол. Под чьи-то маты. Такие дела. А тут ещё этот еврей! Это ж надо быть таким надменным… Друг, называется. Да ведь, из-за какой-то школьницы! Обидели её. Вот ведь… А, может, не в ней дело?***
Родион после того, как его покидала Анна, обычно пил. Ну, в принципе, как и до общения с этой истеричкой по имени Отто. Нашёлся, понимаешь, сексист-сосунок. Молчал бы лучше. И не заговоришь же с ним теперь. Ходит, весь из себя – обиженка. Бледнее и мрачнее прежнего. Неужто все из-за этой маленькой ссоры? Вечерами было тихо. Как и всегда в одинокой квартире Родиона. Он амёбно разваливался в кресле и то ли с раздражением, то ли с любопытством прислушивался к ругательствам, а иногда и завываниям соседа. Ему было интересно, чем занималась эта бестолочь. Как-то раз он услыхал, как грохнуло струнное. Отто вскрикнул от испуга. «Уж не расколотил ли?», - хмуро и с некоторой тревогой подумал тогда Родион. Но успокоился, когда услышал, что Герц принялся её настраивать. Настроил и отложил. Не дав размечтавшемуся учёному более ничего услышать. Тапкой бы его за это. Как-то в субботу, четырнадцатого числа, Лосев решил отправиться к Медведину, чтобы попить крепкого чаю и сыграть в шахматы, а может, послушать о последних происшествиях из жизни ребёнка, в голове которого играла Марсельеза. Он надел пальто, ботинки. Вышел. Стал спускаться. На третьем пролете буквально нос к носу столкнулся с перепуганным Отто. Тот чуть не грохнулся с лестницы, но, слава Богу (или кто там?) Родион успел поймать его. Вцепившись руками в его куртку, аккурат за позвоночником. Мертвенно-бледное лицо закричавшего на секунду Отто было в крови. И из носа текла кровь. Ленц продолжал держать его. — Отто, дорогой мой, что с тобой? – обеспокоенно произнёс он, разглядывая кучу царапин на кротком лице. – Что произошло? — Я упаль. – Не задумываясь, ответил Герц. – Вот прямо вниз, перед дом. Я есть нормально. — Нормально. – Беззлобно передразнил Родион, отпуская его. Но, лишь он убрал руки, Отто так шатнуло, что он снова чуть не свалился. Лосев поднял его на руки. Понёс на шестой этаж. – Боже мой! А с ногами что? – волновался Ленц. — Всё есть хорошо! – слабо ругался Герц, который, несмотря на свою худобу и низкий рост, был тяжеловат. Что, впрочем, Ленца ничуть не смутило. Отто в панике закрыл лицо руками. Грязными руками! — Убери немедленно руки от своего лица! – ругал его Ленц. — Отпусти меня! — Ну, уж нет. Он занёс его к себе. Заставил лечь на диван. Потом вату с перекисью в нос засунул и умыл теплой водой. Отто чуть не плакал, но скрывал свою досаду за детской свирепостью. А Родион прилепил ему пластырь на расхераченный лоб и ободранную щеку. Сбоку, возле глаза сиреневел синяк. Ногу Отто, должно быть, ушиб. Надо отправить его к Элеоноре. Она в этом лучше разбирается. Или её позвать? — З… - Он дрожал. Родион принёс бутылку с ледяной водой. Приложил к синяку. — Держи. – Заботливо сказал он. Отто послушался. – Вот так. Молодец. – Провёл рукой по чёрным волосам. Песок. Неужели можно было так упасть? — Зачем ты возиться со мной?! — Тихо. И не плачь. Я сейчас позвоню Элеоноре Семёновне, а ты свитер сними. — Не буду. — Не снимешь ты – сниму я. – Строго сказал Ленц, набирая номер. – Не капризничай. Отто всем своим видом показывал, что повиноваться не собирался. Родион закатил глаза. — Алло, Элеонора, здравствуйте. Не могли бы вы зайти сейчас ко мне? Нет, у меня нет белочек. Отто еле стоит. Говорит – упал. Да, мой. Хорошо. Хорошо, жду вас. Спасибо большое. Он отключился. Гневно посмотрел на Отто. Отто дулся. Глупый ребёнок! — Отто! Сопля ты эдакая!.. — Я не есть сопля. Стянул с него свитер. Герц был весь в синяках. И в старых шрамах. Словно эти следы были кем-то специально нарисованы. Ленц быстро, но внимательно разглядел его. Отто повернул голову вбок, стараясь не встретиться взглядом с Родионом. Тот полез в аптечку, не говоря ни слова. Достал йод с ватными палками. Вернулся к Герцу. Уже совершенно красному. Может, ещё температуру померить? — Не дёргайся. Это не больно. – Стал рисовать сеточки на синеватом, придерживая его за плечо. Он дрожал. – Боишься, что ли? — Нет. — Покажи, где нога болит. Отто ткнул пальцем. Голеностоп. Ленц несильно закатал его джинсы, штанину, то есть. Синело. В дверь позвонила Элеонора. Родион немедленно открыл. Она стремительно вошла в комнату. Герц уже успел обратно натянуть свитер. Растянутый такой. Она сказала Ленцу, чтобы он прогнал хромоножку (Франческу***, ага) на кровать, то бишь – в спальню. Прогнали. Уложили. Сопротивляться было невозможно. В грелку залили воду со льдом. Приложили к ноге. Ещё подушку, вдвое сложенную, под лапу подложили. Накормили анальгининой. Совинова оставила им всю пачку, на всякий случай. Сказала, чтоб Ленц обязательно сводил его в больницу, снимок сделать. По её мнению, ничего сверхужасного произойти было не должно. Но, по её же мнению, верить ей не стоило, так как действительно определить, не было ли там трещины, или другой подобной гадости, мог только врач. Когда она ушла, Ленц вернулся к Отто. Сел рядом. Герц выглядел ужасно уставшим. — Не легче? – тихо спросил Ленц. — Легче. С… спасибо. — Тебе так не жарко, друг мой, вечнокраснеющий? Разденься. — Хочешь сказайт, я оставайтся у тебя? В здесь? – вспыхнул Отто. — Да. Сегодня ты ночуешь у меня. – Спокойно сообщил Ленц, мягко поглядев на него. — Зачем? — А почему нет? — А ты?.. — Я в зале, на диване спать буду. — Но… — Тщ-щ. Всё в порядке. Очень больно? — Сейчас – не особенно. — Замечательно. Тебе помочь? — Что… помочь? – не понял Герц. Он неловко сжимал белоснежную простынь. — Джинсы снять. —Н… nein! – выпалил он. – Я сам… Родион тихо засмеялся, глядя на взъерошенного Отто. Но через мгновение лицо его приняло встревоженное выражение. Он несильно сжал рукой его колено. — Отто. Ты мне соврал? Ты точно упал? Нельзя так чудовищно упасть. Отто, что произошло? Отто сглотнул. Опустил глаза. — Да. Совраль… Но… это не есть важно. Всё нормально… — Нет, Отто. Это ненормально. Это совершенно не нормально, что ты приходишь домой весь избитый и в крови. Ты феноменальный ребёнок, Отто! Не стыдно? Настала тишина. Родион продолжал смотреть на него с родительской яростью. Отто пристыжённо взглянул на него. Определённо, обрабатывая про себя мысль о том, как всё выложить. Чтобы не показаться ещё большим слабаком. — Родион, мне очень, очень стыдно… - Предельно тихо начал он. - Поэтому я врать. Прости. – По щекам потекло. Он шмыгнул носом, вытирая рукавом глаза. – Я не хотеть, чтобы ты думайт, что я есть… я слабый… Вдруг его обняли. Так же, как и той дождливой ночью. Когда он плакал с одеялом в обнимку. Тогда всё было в полной темноте. Теперь при свете цветочковой люстры. Его снова гладили по голове. — Я же сказал тебе, чтобы ты не плакал. – Причитал Родион. – Глупенький ты пингвинёнок. Так ведь только хуже будет. – Отто попытался что-то промычать сквозь слёзы. – Ну, что уж теперь… Вырёвывайся. – Тихо говорил он ему на ухо. Словно секрет. Отто зажмурился, прильнув к единственному другу, что был так рядом. – Это не стыдно – быть слабее физически, друг мой, терзающийся. – Так же шёпотом твердил он ему в висок, чуть не касаясь губами. – Стыдно быть слабым в душе. Я не могу ошибаться в тебе. Сам уже убедился в твоей стойкости. Это не стыдно – рассказать мне, что случилось. Кто это сделал? — На работа… - Сдавленно всхлипнул Герц, прижимаясь к нему. – Они ненавидеть меня… Ich weiß nicht warum****! — Они и сами не знают. Ублюдки. – Он погладил его по плечу. – Но ничего. Это нельзя так оставлять, Отто. Они должны получить по… — Nicht nötig*****… — Как это, не надо? — Пожалуйста… я не хотеть. Мне нужно работайт. Я не… просто… Родион. Я сам справляйтся. — Сам. — Ja. — Точно справишься, Отто? — Справлюсь. Родион старался казаться спокойным, чтобы успокоить Отто. Но нервы начинали дёргаться. Что, если однажды он снова вернётся избитый? Или, чего доброго… Не дай Бог! Понятное дело – его унизили. И это будет продолжаться. Чёрт возьми. Отто закрыл глаза. Уткнувшись Ленцу в шею. Сам он не понял. А Лосеву пришлось задуматься: что, вообще, происходит? Что происходит… Произошло. Что это такое? При чём тут Отто… Отто… — Отто? Герц резко отпрянул. Опять теряясь. Вытер слёзы. — Из… извини… — Всё в порядке. Всё хорошо. – Скороговоркой выговорил Ленц. – Я, ты подожди, сейчас одеяло тебе принесу. – И вылетел из комнаты. Чёрт возьми, Отто! Что ты такое?! Вернулся. Герц складывал джинсы и свитер. Ленц укрыл его. — Спокойной ночи, Отто. — Спокойной ночи… - И засопел. Он очень устал. Родион выключил свет. И ушёл на диван. И как тут спать? «Что ж ты, Родя, его в лобик на ночь не поцеловал?», - сердился он про себя. Встал. И отправился на кухню. Пил чай. Бесцельно смотря на чуть затученную Луну. Тёмно-серое проплывало мимо неё. Под утро он уснул, положив голову на стол. Когда проснулся, часы показывали девять утра. Старые часы с угловатыми цифрами, подсвеченными зелёным. Отмыл кружку от ночного чая. Вытер руки о джинсы. Зашёл в спальню. Отто спал на спине, по-кошачьи раскинув сухие руки. Как всегда был бледен и дышал неровно. И что-то тихо-тихо мурлыкал по-своему. Лосев не стал прислушиваться, решив, что это не слишком прилично. Он хотел уйти. Повернулся к двери. Услышал чьё-то имя. Тихое. И долгое. Отто. Ты. Его. Убиваешь. Вряд ли учёный узнает, кто это. Как же неловко. А как бы Герцу стало неловко, знай он об этом. Лосев вернулся на кухню. Почему-то ноги стали ватными. Надо выпить? Нет уж. Родион уже решил, что его он запивать не будет. Отто он хотел прожить. Горько усмехнулся. А шрамы твои откуда, Отто? Нужно было идти в магазин за сыром и белым хлебом. Ленц надел коричневое пальто. Снова зашёл в спальню. Теперь Отто почти полностью залез под одеяло. Даже нос был укрыт. — Отто. Я ухожу, но скоро вернусь. Слышишь? – Он потрепал его по волосам. Отто разлепил глаза. Приподнявшись на локтях. Потом, щурясь из-за утреннего солнца, внимательно посмотрел на Ленца. Словно силился вспомнить, что произошло. – Проснулся? – Родион непроизвольно улыбнулся, глядя на заспанного и растрёпанного Герца. Уснувшего ночью в его квартире. Отто неловко кивнул. — Добрый утро. – Полушёпотом сказал он, прижимая к себе одеяло. От йода не осталось следов. – А почему ты есть в пальто? – спросил он и зевнул. Умиление-то, мать его, какое… — Я же говорю, мне нужно в магазин. — А… Я сейчас уйти. — Я не прогоняю. Как нога? — Кажется, не болеть. Ленц убрал одеяло. Серо-буро-малиново. Дотронулся. — Больно? — Больно. — Пойдем завтра к доктору. — Но… — Что? — Я сам смогу справляйтся. – Смутился он. — Взрослый уже, хочешь сказать? — Ja. – Кивнул Герц. — Ты только не забывай, - строго посмотрел на него Ленц, - что есть ещё и настоящие взрослые. — Ты? — Ну, не ты же. Отто надулся. — Ладно, я убежал. Скоро вернусь. А ты поспи ещё. Отто действительно ужасно хотел спать. Ленц снова укутал его в одеяло. Очень, конечно, хотелось поинтересоваться, кто такой Герх… хотя… Какая разница? Пусть он мирно спит в комнате Ленца. Пусть ничего не узнает о том, что знает Родион. Потому что, похоже, он узнал слишком много.***
Когда он вернулся, Отто всё ещё дрых. Десять часов. Всё. Пора вставать. Он поставил чайник и пошёл будить эту беспомощную соню. — Отто. Поднимайся. — Мр-р… — Безобразие… — Ещё немножечко чуть-чуть… — Немножечко чуть-чуть, - передразнил Ленц. – Пора, красавица, проснись! Открой сомкнуты негой взоры! Навстречу солнечной Авроры, Звездою Севера явись! — Was für ein Unsinn******? – сонно прохрипел Герц. — Это, дорогой мой, Пушкин. – Он стянул с него тёплое одеяло. – Знаешь? — Знаю. – Ответил Отто, бухнувшись лицом в подушку. Родион растрепал его волосы, огладив выбритый затылок. — Хромай на кухню кофе пить. Чайник кипит, слышишь? Отто издал полумурк-полустон, зарывшись в подушку. — Бессовестный. – Засмеялся Ленц, не больно хлопнув его тапочкой. — У тебя такой обычай? – тихо проворчал Герц, мотнув хвостом. — Теперь будет. – Он перебросил его через плечо. — Was zur Hölle machst du*******?!! — Несу тебя на кухню. Принцесса. — Я не есть принцесса! — Красавица. – Ленц нёс его по тёмному, широкому коридору. — И не красавица! — А кто? — Франческо-хромоножка. – Буркнул он. — А с чего ты взял, что он не красавица? — Красавица – это есть фройляйн! Отто уже не дёргался. Ленц усадил его на стул. — Ох, тебе же холодно! – обеспокоенно воскликнул Ленц, оглядев на сильно побледневшего Герца. – Сейчас. Он живо притащил его одежду. Отто немедленно натянул на себя свитер. Лосев сел на корточки. Перед ним. — Суй ножки в штанины. – Сказал он, словно Отто ходил в детский сад. — Я не маленький! — Тщ-щ! Ты младше меня на тринадцать лет. — И что? Лосев не ответил, напяливая джинсы на его избитые ноги. Отто ворчал. — Бреешь? – буднично спросил Ленц. — Что?! – разозлился Герц. Он живо застегнул ширинку, но тут же плюхнулся обратно на стул. Чуть не зарычал. — Ноги. Отто смерил его ненавидящим взглядом. Ленц тихо хихикал, сидя на полу. — Издевайтся? – отчаянно спросил Герц. — Извини. Я больше не буду. – Он встал. Налил чай. А потом заставил Отто хорошенько покушать. Дочки-матери, блин.***
В понедельник они таки отправились в больницу. Родион специально лекцию перенёс. Удивительно, но скучать в длинной очереди не пришлось. Лосеву удалось разговорить Отто, и они проболтали целый час. О Кинге. О революциях. От революций перешли к французским мюзиклам. Потом к музыканту по фамилии Жануа. Да, да. Он ещё Демулена играл. — На кого? – выгнул бровь Ленц. — На тебя. – Повторил Отто. – У вас даже голос похожи. Высокий. Мягкий… — Вот как? — Да. Скажи: «Ca ira mon amour». — Ca ira mon amour. — Во-о-от! Ja, ja! Именно так. – Довольно жмурился Герц. — Ребёнок… - вздохнул Ленц. — У него есть песня… «Etre toi********»… — Хочешь, чтобы я послушал её? — Ja. – Отто слегка порозовел. — Тогда спой мне её. Под гитару. — Нет. – Он резко помрачнел. — Тогда я и пальцем не пошевелю, чтобы забить её в поисковике. — Der Elche*********… — Сам такой. А, вообще-то, лоси – замечательные животные. Всё-таки, ты меня очень любишь. — Что?! — Ты очень добрый друг. – Он улыбался. Прищурился: - А ты о чём подумал? — Ни о чём я не подумаль. – А теперь уже не порозовел, а вспыхнул, как надо. А Ленц веселился. Потом дошла очередь до Отто. Послали на рентген. Сделали. Потом ещё час сидели, ждали, когда позовут. Оказалось, что с Отто всё в порядке (относительно). Пройдёт недельки через две. Мазь какую-то начиркали в рецепте. Отто не запомнил название. Ему было дурно. — Послушай её. Пожалуйста. — Я тебе уже всё сказал, друг мой пуленепробиваемый.