Sometimes goodbye's the only way…*
Linkin Park – «Shadow Of the Day»
Всё просто. Они его достали, и он свалил к Крошику. Постучал в дверь. За ней было слышно, как Артём с кем-то болтал по телефону. Так приветливо. Так весело. Этот звонкий голос… Он когда-нибудь сломается? Тёма живенько посмотрел в глазок. Увидев Ежа, широко улыбнулся. Продолжая разговор. Макс немедленно залился краской, когда Тёма открыл. Его волосы были мокрыми. На нём не было ничего, кроме голубого полотенца в жёлтую морковку. Оно напоминало слишком короткую юбку. — П… привет… — Растерянно произнёс Максим. Тёма крепко взял его за руку, уводя в свою комнату. — Конечно, учу. — Важно сказал он своему собеседнику на расстоянии. Утомлённо высунул язык. Макс успел расслышать что-то про подготовку к ЕГЭ. И чтобы Тёма продолжал в том же духе. Тёма всё соглашался. — А. Ладно. Ещё раз с прошедшим тебя. Пока. Как только положил мобильник на письменный стол, обнял Макса. — Блин. Круто, что ты пришёл. Я так соскучился! — На одном дыхании промурчал Крошик в его воротничок. — Только по мне? — Всё ещё хмурясь, спросил Макс. Тёма отошёл на полшага. — Чего? — Ничего. — Погоди… Ты что… Бля. Да ты точно ревнуешь! — Ты с Каверзиным говорил? — Ну, с ним. А чего ты сразу так взводишься? Макс уже стал мысленно ругать себя за совершенно не прикольное поведение. Теперь он раскраснелся ещё сильнее. — Ты всё ещё уверен, что у меня с ним «двусмысленные отношения»? Так ты говорил? Знаешь, это обижает. — Он отвернулся, скрестив руки на груди. — Я просто хотел поздравить Ромашку с дэрэ. Шестого я уезжал на фестиваль, и телефон сел. Из-за тебя. А потом Рома уехал в «Д» с олимпиадниками. А туда звонить пиздец дорого. Мне что, вообще друзей иметь нельзя? Ой! Как двусмысленно я сказал… — Тём, извини. — Оперативно прервал укоризненную речь Макс. Очень осторожно обнял его со спины, ткнувшись прямым носом в голое надплечье. Тёмыч фыркнул, но не дёрнулся. Максим позволил себе прижать его немного крепче. — Да. Ревную. — Признался он. — Как полный придурок. — Разве это повод? — Он продолжал дуться. — Нет. Я слишком злой сейчас. Прости, что тебе приходится это терпеть. — Опять предки мозги промывают? — Ну, да… Тём, а мне ведь правда не стоит волноваться? По этому поводу… — Ёжик. — Он повернулся к нему лицом, оставаясь в объятьях очкарика. Носом задел его подбородок. — Что за паранойя всю дорогу? Прекращай. Мы уже не маленькие дети… — Ну, конечно. Мы уже огромные дети. — Я не ребёнок. — Разумеется. Какой ребёнок станет тратить деньги на покемонов из автомата… — Это дискриминация! Я уже десять собрал! Это, вообще-то, круто. — Не спорю. — Он тепло улыбнулся. — Может, тебя поцеловать? Артём. — Почему ты так меня назвал? Я же Тёма… — Взросление требует жертв. — Нечестно. — Буркнул Тёма. — Тогда я лучше буду немного меньше, чем настоящий взрослый. — Идёт. — Ну! Целуй меня уже! — Он нетерпеливо обнял его за шею. И, конечно же, Максу пришлось послушаться этого разъярённого крольчонка. Между тем, он успел приревновать его ещё и к плюшевому ежу, сидевшему на кровати. Стопудово, с этим типом Тёма дрыхнет в обнимку. Каждый день. Сразу вспомнилось, что эта игрушка была подарена классным. Он немедленно постарался прогнать эти нехорошие мысли. — Тём… твоё пол… — Тщ… Не отпускай меня. — Но… — Пусть валяется. Или тебя что-то не устраивает? — Ус… устраивает, но… — Мама уехала к Тамаре. Значит, не вернётся до самой ночи. Тётя Тамара со своими детками проживала в другом конце города. Добираться до них, понятное дело, было довольно-таки долго. Мадемуазель Крошик никогда не брала сына с собой, если ради приличия навещала любимую сестрёнку и кучу племяшек. Она была хорошо осведомлена о том, что Тёмыч их решительно и всей душой не переваривал. — О чём ты? — Чуть не заикаясь спросил Макс. — О важном. Я хочу снять с тебя рубашку. — Погоди… — Не хочу. Carpe diem**! — Там другое имелось ввиду… Там говорилось о высоком. — Для меня… быть с тобой – это охуеть как высоко. Выше любой симфонии… Если ты понимаешь, о чём я. — Кажется, понимаю. Тёма зачем-то снял с него очки. Напялил на себя. — Как ты с ними ходишь? Не видно же ничего… Голова кружится… — Тёма. Верни. Это не игрушки. — Да я знаю. — Он стал медленно отходить назад, оттягивая худой рукой фиолетовую рубашку Ежа. Почему он с самого начала в рубашке? Потому что нафиг заморачиваться с пальто, если твой заяц живёт в соседнем подъезде? — Боже, ты серьёзно? Чёрт. Ты серьёзно. Тёма. Тогда я хочу тебя видеть. Тёма рухнул на синюю, мятую простынь, повалив на себя Макса. Легко поцеловал его в лоб. — Ладно. Забирай свои глаза. — Засмеялся он. — Ёжик. Прозрел? Так больше нравится? — Намного. — Улыбнулся Максим, нависая над странным ребёнком с синими волосами. Крошик показал ему язык. И тихо рассмеялся. — Ты как помидорка! — Я знаю… Тём, я, если честно, вообще не в курсе, что должен делать. — Зато я в курсе. — Он по-девчоновски закусил губу.***
— Только не уходи сейчас. — Серьёзно сказал Артём, прячась под одеялком. Натянул его до самого носа. Максима это не могло не умилять. — Всё в порядке? — Заботливо спросил он, сидя рядом. Уже в джинсах. Тёма кивнул и совсем скрылся под тёплым одеялом. — Ты думаешь, что это неправильно? Да? — Нерешительно и тихо выдавил из себя Артём. — С чего ты это взял? — Я… просто спросил. — Нет. Не считаю. Наверное… — Думаешь, слишком рано? — Возможно. — Но… Ведь не было же смысла оттягивать… — Он подполз к Ежу и взял его за руку, всё ещё находясь под одеялом. Максу стало тепло. Он улыбнулся. — Я же всегда буду с тобой. И… если «беречь» себя для кого-то, то только для тебя. Но ты ведь рядом. Ты понимаешь меня? — Понимаю. — Он вытащил его из укрытия и усадил к себе на колени. Хотел накрыть одеялом, но Крошик сказал, что ему совсем не холодно, поэтому Макс просто обнял его. — Но как же хорошо… Тёма тихонько засмеялся. — Что такое? — Знаешь… я читал одну вещь, там чувак рассуждал о том, что в школьной литре пиздец почему-то подкрадывался именно тогда, когда… ну… персы это самое. Да и в мелодрамах такая же хуйня… — Ну, на то они и мелодрамы. А ты что же, смотришь? — Он хотел так пошутить. — Не! Фу. Ты чё?! Это когда мы летом к бабушке с дедом ездим, у них постоянно включены. При том, что бабушка тоже не фан. Просто любит говорить, что там все дебилы, а особо не полюбившихся называть педиками и лесбиянками. Я, обычно, линяю, когда до этого доходит. Просто как-то не по себе становится. И сдохнуть хочется. А потом мама начинает постоянный спор со слов: «Вот во всём у тебя педики виноваты!». А бабушка говорит: «Да! Во всём!». А я в это время уже сваливаю во двор. А потом в лес. Как трус. Оставляю её одну. Я просто ничего не могу. Страшно. — Тёма… Не бойся. Ты же знаешь, что они не правы. — Но это мамины родители. — Это вовсе не означает, что они боги. — Я знаю. Но именно им я не могу не подчиняться. А-а-а… Спаси меня! Спрячь меня. —Он прижался к нему и застонал в шею. Словно совсем отчаялся. — Всё хорошо, Тём. Я здесь. — Ёж бережно гладил его по волосам. — Пока ты рядом, всё хорошо.***
— И теперь я зыву с Алёсой и Сайханом. Стобы работать надо ра-ано вставать. Но мне нравится рано. Сегодня я хоросо работал. В обсем, я теперь тозе теловека. — Блин. Я так рад за тебя. Ты… ничего не вспомнил? Юра покачал головой. — Нет. К созалению, сафсем нитего. — Жаль. Они сидели во дворе, на скамейке. Вот-вот солнце станет совсем красным. Уже почти закат. Скоро конец этой чудесной субботе. — Артём. Вы так светитесь сегодня. Вы наконец-то стястливы? — Да. Наверное, мне сейчас круче всех на свете. Ты был прав, Юрец. — Я отень тясто прав. — Он по-кошачьи зажмурился. Как всегда эта самодовольная улыбка. Отбитый философ без бумаг. Без бумажки я… Homo Sapiens Sapiens. — Добрый вечер. — Тихо поздоровался, плетущийся домой Отто Герц. — Здравствуйте. — Промурлыкал Юра. — О, Отто, привет! — Воскликнул Артём, пожав ему руку. — Познакомься, это Юра. — Очень приятно. — Он наклонил голову. — Взаимыно. — Юрец прищурился. — Какие у вас красивые глаза. Это действительно отяровывает. Но… всё зе вам нузыно быть предельно осторозным. — Что? — Просу вас, постарайтесь не оставаться в одинотестве. — Выражение его лица стало пугающе серьёзным. — Вам не справиться одному. — Юра правда чует, что происходит вокруг, лучше других. Это типа ясновидения. — Именно. — Кивнул Юра. — Ах… Ясно. Danke. Стукнула дверь. Из подъезда вышла замученная жизнью Анна. С трёх часов дня она решала задачи. По физике. Ну, читатель помнит, что ей Лосев помогает готовиться к экзаменам. Вообще, Аня хочет стать лучшей в классе. По крайней мере, в физике. — Бли-и-ин… — Первым делом выдохнула она. — Ой, здравствуйте. — Сказала она всем собравшимся. Юра всё ещё дырявил бирюзовыми глазами Отто. — Здравствуйте, Анна. — Поздоровался Герц севшим голосом. — Хай, Ань… — Аня! — Неожиданно вскочил Юра, заставив всех, как следует, перепугаться. — Надо спесыть! — в панике продолжил он. — Тердак. Саса. Ларин. — Что? — Испуганно прошептала Аня. — Он хотет убить себя прямо сейтяс! Безым! — Прошипел он, будучи намеренным угробить чужие планы на будущее.***
Для Анны весь оставшийся день прошёл, как в грёбаном тумане. Сначала они бежали. Охуеть. Они мчались на седьмой этаж. Все четверо. Даже Отто, который с Александром до этого ни разу не сталкивался. Всем. Всем понадобилось «спасти» эту никчёмную, серую жизнь. Никто из них даже задумываться не стал, надо ли это было Ларину. Для которого, вообще-то, не существовало пути назад. По крайней мере, нормального пути. После такого-то грязного шага. Колотили в драную дверь. И Аня колотила. И кричала ему. И даже плакала. Остальные тоже орали. Умоляли, чтобы он одумался. Ребята, вы смеётесь? Нахера, вашу ж мать, вы туда полезли?! Что же это… Что же с ними происходит? А что, если, пока они избивали дверь, его за этой сраной дверью уже не стало? Наконец, Крошик и Герц додумались выбить её к хуям. И, конечно же, с первых трёх попыток нихера не вышло. У Тёмы зато заныло плечо. Юра пытался успокоить застывшую у грязной стены Аню. Только вот Аня не слышала ничего. И ни о чём не хотела думать. Болючими царапинами вспоминались обрывки давнишних ссор. Почему всё плохое… Она сама не заметила, как стала что-то понимать. И из зелёных глаз с новой силой полились горячие слёзы. Нет. Она больше не боялась потерять любимого человека. Она его уже потеряла. А вместе с ним ещё кучу всего. Например, детскую улыбку и веру в людей. Аню предали. И сделали это в высшей степени жестоко. Она ведь так дорожила им… Может быть, Александр просто был не в курсе, что он значил для Анны Мироновой. Для маленькой девочки с шестого этажа, всем сердцем полюбившей поэта. Аня ведь и любила впервые в жизни. Сколько бы историй она не читала о драконах и прекрасных принцах, любовь всегда оставалась лишь блестящей сказкой. Выдумкой. Лиловой туманностью. И вот – сказка воплотилась в жизнь. С появлением в этой юной жизни студента со светлыми кудрями. И чем же на самом деле оказалась эта старая сказка? Да ничем. Глупостью. Ложью. Предательством. Это не сияние звёзд. Это не белый самолёт в синем небе. Это драный мусорный пакет, набитый чем-то красным. Кровавыми кишками, наверное. Ох, мать твою! Проход готов! Доска оглушающее громыхнулась на пол. И, видимо, там и подохла. Старое дерьмо. По ней немедленно протоптались. Аня шла позади них. Честно говоря, ей не хотелось там находиться. Она уже не знала, важным ли было для неё знать, жив ли он. Даже, если и жив, то для кого угодно, но только не для неё. Не для неё, которая всеми силами измотанной девятиклассницы старалась скрасить его существование. Быть рядом. И слушать. И, да. Слушать приходилось не только облакообразные стихи, но также и нытьё. Нытьё. Это ведь невыносимо до пиздеца. А она выслушивала. Без гримас и в оба уха. И жалела. И стремилась понять. Неужели ей нельзя было довериться? К чему эта отвратительная ложь? Карманы Отто всегда были набиты всяким железным барахлом. Сейчас он упорно старался разрезать старым ножиком вполне прочную верёвку. Он хотел сделать это как можно быстрее. Лицо его напряглось и могло показаться ужасным и самым красивым одновременно. В то же время Юра и Артём крепко держали Александра на весу, чтобы верёвка не давила на шею со всей силы. Ха. Они успели. Интересно, а они реально не понимали, какой фигнёй страдали? Автору вообще такое положение дел кажется смехотворным. Типа, чувак такой: «Хо! Смотрите, что могу! Ща я «очищу мир на маленькое пятнышко себя»***, и всем будет хорошо». А все вокруг: «Нет, козлина, ты будешь жить! Жить и страдать! И все тебя возненавидят за твоё предательство!». Такой вот облом! Такой вот конфуз. — Erfold****! — Радостно прохрипел Герц, поддерживая Ларина за плечи. — Слава богу… — Выдохнул Тёма, не переставая хмуриться. Они осторожно опустили его на пол. Герц окончательно угробил верёвку, так что шея Саши была теперь полностью свободна. Он заново учился дышать. Они действительно подоспели как раз вовремя и поймали его, как только начала падать шаткая табуретка. И он ещё ничего себе не сломал. — Думаю, об этом не стоит никому говорить. — Почти прошептал Юра, приложив указательный палец к аккуратной небритости. — Ясен… — Начал было Артём, но подавился воздухом. Он сидел на полу, рядом с Александром. Тот смотрел вниз. Он не решался поднять глаза. Он видел чёрные сапожки Ани и небольшую лужицу от растаявшего снега. Всё это время она молча стояла на месте, с немым ужасом наблюдая… свою жизнь. Она никогда не думала, что подобное дерьмо будет происходить именно с ней. Она этого не заслужила. Чем она хуже, к примеру, своих одноклассниц, гуляющих дни напролёт и не мечтающих о поэтах?! Право же, она была лучшего о себе мнения. — Аня… — Еле слышно произнёс Саша, не поднимая головы. По его щекам потекли слёзы. Он что, раскаивается? Или ему тупо больно? Или обидно за то, что всё так нелепо получилось… — Я… — Она не знала, что сказать. Ей показалось, она возненавидела его. Но Аня не была в этом уверена на все сто. — Не могу видеть тебя. — Сухо прошептала она и убежала прочь. Герц немедленно последовал за ней. Потому что чувствовал за неё ответственность. Фиг знает, с какого перепуга. Но он не мог допустить, чтобы с девочкой что-нибудь случилось. Ах, да. Ещё они поспорили с Родионом о том, будет ли она летать. И Отто от чистого сердца мечтал проиграть это пари. Крошик остался сидеть рядом с Лариным. Обнял свои коленки, сверкавшие старыми шрамами из широких дырок в джинсах. Вздохнул. Юра отошёл к окну. Солнце уже село. А на душе у него было… не слишком хорошо. Он подумал о том, что, возможно, он не всегда прав. Хотя… Кто знает… — Вы. Затащили меня в ад. — Буднично сказал Саша и горько усмехнулся. Тёме захотелось ударить его по лицу. Но он сдержался. К тому же, один мальчик не любил, когда Тёма дрался. А этот мальчик точно важнее чужих слов.***
— Анна! Прошу, остановитесь! Отто нагнал её уже у аллеи. Лысые деревья, укрытые вечерним мраком нагнетали атмосферу. Аня бежала, хотя и не знала, куда ей теперь бежать. А ей всего четырнадцать лет. — Анна! — Что вам от меня надо?! — Она резко обернулась. Её лицо было злым и заплаканным. — И перестаньте уже обращаться ко мне на «вы». Мне не сорок лет! Я в школе учусь! — Истерически крикнула она. Отто подошёл к Ане. Так. Главное – без резких движений. Вроде бы, она капельку успокоилась. — Аня, я понимайт, это есть очень тяжело переживайт такой вещи. Но ведь всё же обошлось... — Вы не понимаете! — Заявила Миронова. Затем опустила голову и закрыла лицо руками. — Я… Выходит, я настолько отвратительная, что меня можно бросить вот так… А я и не знала… — Она всхлипнула. — Ничего не знала. Её было жаль. Она стояла одинокая и потерянная посреди холодной улицы. Ещё недавно он при встрече с ней ловил себя на мысли о том, что Аня постоянно напоминала ему неугомонное пламя. Но неужели этот пожар способен погаснуть в один миг? Герц прижал ребёнка к себе. Ох, ему уже не раз приходилось успокаивать детей. Приходилось. Опять его больное сердце обливалось кровью. — Аня. Всё есть не так. — Тихо-тихо сказал он. — Ты очень хорошая. Даже лучше. На самый дело, всё не есть так плохо, как тебе кажется. Я не думайт, что он хотель бросить тебя… Я знаю людей, который думаль о самоубийство. И… это не из-за того, что кто-то из них хотель причинить боль своим любимым. Роберт, мой сын, рассказываль мне о свой жизнь в детский дом. Аня. Я бесконечно счастлив, что тогда он выбрал жизнь. Понимаешь… Это хорошо, что мы успель… спасти твой возлюбленный. Ты есть сильный. А он нет. Поэтому помоги ему начать заново. Люди должны помогать людям. Аня. Поверь, будет легче… — А вы сами-то в это верите? — Да. Аня, идём домой. Уже очень поздно. Ваш родители будут волновайтся.