Ученица мастера марионеток

      За последний месяц Мураками Кэйташи пришлось довольно часто наведываться в столь ненавистный ему дом. Дом местного гробовщика. Впрочем, сам старик отошёл от дел и показывался лишь изредка. Теперь молодому надзорному за порядком приходилось иметь дело с маленькой призрачной бестией, чьё имя он отчего-то побаивался спросить, словно это было сродни заключению контракта с ёкаем…       На его вопрос о старике та лишь морщила нос и говорила, что старый хрыч решил впасть в депрессию. Будь она нормальным ребёнком, Кэйташи поразмышлял бы о том, откуда у семилетней девочки такие слова в лексиконе… Но учитывая её мастерскую манеру создавать протоколы вскрытий… Вопрос отпадал сам собой.       Единственное, что она действительно по-детски не очень хорошо умела — это чётко выводить иероглифы. Вот тут чувствовалось, что бестия только осваивает это хитрое дело. Хотя признаться честно… У некоторых взрослых в его управе с письмом всё куда хуже, и уровень девчонки не настолько и плох. Отчёты писать вполне сгодится. О чём Мураками и не преминул сообщить своей новой знакомице.       Тут стоит признать, что вести подобные дела с девчонкой оказалось куда проще, чем со стариком. Она спокойно бралась за любую работу и достаточно кропотливо и легко выполняла её. Поначалу надзорный не очень доверял навыкам маленького призрака, но через пару заказов и ему пришлось признать, что в профессионализме с ней мало кто поспорит.       Однако, как и прежде, девочка почти не покидала дом. Сколько бы Мураками ни приходил — она или работала над заказом, или наводила порядок в доме, или же штудировала медицинские трактаты… Ну, ещё тренировалась в каллиграфии… Ни минуты на нормальные детские занятия… Постепенно, сам того не замечая, Кэйташи тоже перестал считать её ребёнком. Теперь она воспринималась как неформал, старающийся походить на ёкая…       В один из промозглых осенних вечеров надзорному удалось всё-таки застать старика Мизуки на рабочем месте. А точнее на кладбище, что находилось не так далеко от дома. Он сидел возле двух всё ещё довольно свежих могил. Мрачный, исхудавший, потерянный… Взгляд в никуда…       Старик то и дело складывался в приступах жуткого кашля. Он, видно, был нездоров… Но и что-то предпринимать по этому поводу тоже не собирался. Девчонка была права. Старик в явной депрессии. И как бы он ни был мерзок молодому человеку, но вызывал неопределённое чувство сострадания. Вот именно этот вид полного отчаяния и безволия.       Подойдя поближе, Кэйташи сумел прочесть имена на надгробиях: Мизуки Маки и Таро. Погибли… В начале этого месяца?.. Так вот оно что… Старик потерял сына. Мураками не раз слышал от потерпевших, что нет ничего хуже, когда родители хоронят собственных детей… Сам молодой человек, по счастью, ещё не сталкивался с таким. Значит… Родители демоницы мертвы… И старика свалило именно это событие.       Неудивительно, что старый хрыч пустился во все тяжкие. Многие так делают, теряя с детьми смысл жизни. Но… «Старый эгоист, — промелькнуло в голове надзорного. — Мелкую поднимать надо, она ж у них живых людей только на картинках видела, а он помирать настроился… Семейство монстров… Это ж надо было такое сотворить с малявкой… И ответственность брать никому не хочется. Вот же выродки».       Однако сама девчонка держалась на удивление спокойно. Впрочем, она вся была комком невнятных эмоциональных ассоциаций. Ко всему прочему, Кэйташи не отпускало странное ощущение, что Мизуки-младшая помимо навыков прозектора обучена и скрывать свои эмоции. И сейчас молодого надзорного мучил весьма странный вопрос — как она себя поведёт, если спросить о родителях её саму…       — Только с Ней о них не говорите, — послышался хриплый голос, выводящий надзорного из раздумий. — Она сильная… Но даже я не представляю, где предел её терпения. Мы все, — кивок на надгробия, — очень хотели поднять её гений на должный уровень… Но, похоже, забыли научить её человечности… Мураками-сан, — старик обращает взгляд мутных глаз на молодого человека. — Она не раз сможет выручить вас, не оставляйте её…       — Мизуки-сан, а почему вы не можете сделать это сами? — хмурый взгляд Кэйташи, кажется, говорит сам за себя.       — Я?.. — старик растерянно приглаживает взъерошенные холодным ветром волосы. — Мне осталось не так уж долго… Да и для неё я скорее тюремщик и лишний голодный рот, которого не хватит сил тянуть дальше, — печальная улыбка касается его сухих губ. — Она хоть и сильная, а нас двоих надолго не протянет, если я слягу.       — А мне уже казалось, что в вас нет ничего человеческого, — мрачно подмечает надзорный.       — Возможно и так, Мураками-сан. Возможно, так и есть… — сквозь приступ жуткого кашля смеётся старик. — Я всегда видел в ней только свои амбиции и болезненные воспоминания. Даже к чужому мальчишке относился намного дружелюбней, чем к собственной внучке… Я ужасный дед… — полный горечи хриплый смех. — Да и отец тоже… Но да не будем обо мне… Вы ведь здесь по делу, господин надзорный?       — Да, вы правы, Мизуки-сан, — кивает в ответ Кэйташи, доставая из папки бумаги и протягивая их старому гробовщику. — Очередные постояльцы на ваш «Зелёный дом»…       И всё же старик Мизуки слёг. Сначала с высокой температурой, медленно, но верно переросшей в лихорадку. Лечить себя он категорически запрещал. Мураками частенько слышал его отчаянные крики и ругань по этому поводу. Девчонка долго боролась с ним, но в итоге просто махнула рукой и перестала уговаривать или пытаться лечить.       Не прошло и трёх месяцев, как старик превратился в бледную измученную тень, способную лишь с большим трудом передвигаться по комнате. И все его дела мерно перелегли на маленькие хрупкие плечики.       Молодому надзорному оставалось лишь покачать головой да успокоить заказчиков, что без него на отрез отказывались приближаться к этому дому. Под усталыми и пустыми золотистыми глазами залегли чёрные круги, худоба стала ещё заметней, голос окончательно потерял все оттенки… Теперь маленькая семилетняя бестия окончательно превратилась в подобие призрака. Даже платьице её настолько изорвалось и износилось, что совершенно не подлежало починке и только ещё больше придавало малышке вид неупокоенной души.       Даже у Кэйташи вид этого маленького демона вызывал мурашки по коже, что уж говорить о рядовых людях? Деревенские обыватели, коим приходилось видеть Мизуки-младшую, пребывали в первобытном страхе и начисто отказывались верить, что это не приведение. Постепенно дом гробовщика стал местом, которое все старались обходить как можно дальше и по доброй воле не приближаться к нему.       После того как абсолютно вся работа перелегла на её плечи, девочка уже окончательно не могла далеко отойти от дома и уж тем более посетить деревню. Потому за некоторые заказы она брала оплату продуктами. В частности это касалось заказов от Мураками Кэйташи.       Мизуки чувствовала, что хоть и его неприязнь к ней с каждым днём становится всё сильнее, но обманывать он её не будет. У надзорного был свой собственный кодекс чести, через который он никогда не переступал. И подвоха с оплатой именно от него можно было не ждать. В отличие от остальных… От этих испуганных и озлобленных людей можно было получить всё что угодно и ничего хорошего точно.       Спустя год о старике Мизуки вспомнили, лишь когда к местному плотнику, что согласился изготавливать гробы, в компании Мураками заявилось маленькое приведение с заказом на похоронную принадлежность для того самого старика. Широкоплечий амбал с красным лицом резко побледнел и стал заикаться при виде Мизуки-младшей.       — Мураками, ты на кой-чёрт эту нежить ко мне приволок?!. — задыхаясь и тыча в маленькую фигурку пальцем, хрипел он.       — Господин Кёзо, именно я пока что занимаюсь вопросами погребения на местном кладбище, так что какое-то время вам придётся иметь дело именно со мною, — тонкие, белые, худые пальчики откинули капюшон потрёпанной накидки, и на плотника посмотрели пустые, словно стеклянные, золотистые глаза.       — Сгинь, нечистая… — в ужасе попытался отмахнуться от неё амбал, но видение не пропадало.       Лишь спустя пару часов плотника удалось хоть как-то успокоить и объяснить, что дело он имеет всё же с человеком. Но амбал всё равно остался при своём мнении, однако радовало, что он начал хоть как-то воспринимать материальную сторону вопроса и претензий у него к этой части не возникало.       Следующим вопросом, требующим решения, был вопрос наследования и исполнения обязанностей смотрителя кладбища и местного прозектора. С этим нужно было обратиться в деревенский совет. Сама девчонка явно не добралась бы ни до плотника, ни до здания совета. И тому было две причины: её незнание деревни и внешность девчонки.       Да, Кэйташи отчётливо понимал, что и бледность, и худоба, и тёмные круги под глазами всего лишь результат постоянной работы и переутомления. Хотя в очередной раз поражался живучести и стойкости этой бестии: уже любой взрослый на её месте давно сломался бы и слёг. Да, всё это понимал надзорный… но поди докажи всё это простому человеку, что никогда не сталкивался с подобным злоупотреблением детского труда, да ещё и в такой сфере…       Наглядным примером суеверной истерики стал Такаги Кёзо, местный столяр-плотник. Да и реакция приходящих в дом Мизуки заказчиков тоже оставляла желать лучшего. Все как один тряслись от страха и шипели на хозяйку дома, как кошка на нечисть… Впрочем, сам Мураками тоже не был особо уверен, что маленькая бестия человек… И скорее всего, всё по той же причине не спрашивал её имя. А она не навязывалась.       Придти в совет было решено с самого раннего утра, чтобы по пути встретить как можно меньше народу. Сам Кэйташи заранее договорился об этой встрече, так как знал, что явление Мизуки-младшей может наделать много шума. Абсолютно ненужного. Как и истерии, что могут устроить некоторые особо впечатлительные личности.       Встреча с местным главой деревни также прошла натянуто и тяжело. Однако он был заранее предупреждён: время от времени капал себе в стакан успокоительное и тут же залпом выпивал его. Тем не менее… Настроен глава был крайне радикально. Оставлять за девчонкой права и обязанности старика Мизуки он отказался, как и перевести маленькое «чудище», как он выразился, в сиротский приют.       Вот так и получилось, что девочка оказалась предоставлена сама себе без средств к существованию. Разве что дом оставили за ней… Да и то с издевательской обязанностью платить за него налог, иначе… Иначе снос.       Вышли они из кабинета только спустя пару часов. Девчонка молчала и вообще не проявляла никаких эмоций. Но тут, пожалуй, можно всё списать на жуткое переутомление. Мураками даже если бы хотел, не смог сказать, когда она в последний раз спала или хотя бы отдыхала…       Сам Кэйташи тоже был морально измотан и очень зол. Как бы сильно ни раздражала его эта маленькая бестия, он отчётливо понимал, что в том, что она именно такая, какая есть сейчас, её личной вины нет. Всё это вина вырастивших такого ёкая Мизуки-старших, чтоб им в гробах вертелось! Потому надзорный отчаянно хотел хоть как-то помочь этой жуткой ошибке природы, рядом с которой было совершенно невозможно находиться.       Коридор совета уже не был пуст. Потому, когда маленькую бестию сильно толкнул проходящий мимо малец, Мураками среагировать не успел. Мизуки-младшая особо не пострадала и лишь слегка накренилась к стене. А вот мальчишка, явно старавшийся толкнуть оборванку посильнее, не рассчитал сил и, запнувшись, упал.       — Ах ты, — злобно прошипел он, оборачиваясь к ним лицом, — поганая нищета…       Лицо мальчишки скривилось от отвращения. Внук того самого главы. «Яблоко от яблони», — внутренне поморщился Кэйташи. Маленький богатей открыл было рот, чтоб сказать ещё какую-то гадость, но тут бестия подняла опущенное прежде лицо.       Мерное гудение голосов прорезал истошный визг. От которого у надзорного даже заложило уши. «Началось… — обречённо подумал он. — Что за мерзкая привычка у богатеев: самим полезть, не думая головой, а потом орать и обвинять во всём окружающих?..»       Так и случилось. Кто бы сомневался, что на такой вопль выскочит почти весь персонал и сбегутся все посетители. Подоспела и раскрасневшаяся, расфуфыренная мамаша поганца. Естественно, тут же бросившаяся грудью за своего «ангелочка». Как же всё это бесило молодого надзорного. Но ничего сделать он тут не мог. Разве что закрыть девчонку собственным телом.       Под всеобщими ошалевшими взглядами тут же выстроилась гипотеза, что мерзкая девчонка напала на «бедненького малыша», а сам он ну совершенно никого не трогал и был образцом ангельского поведения… Мураками не выдержал и сплюнул, выслушивая тонны оскорблений и гадостей в адрес «нахалки». У него уже порядком прикипело, и он собирался высказать всё, что думает.       — Лучше за жирдяем своим следи тогда.       Рот надзорного молча открылся и закрылся. В помещении повисла гробовая тишина. Мизуки-младшая не собиралась позволять кому бы то ни было так поносить себя. Именно ей принадлежали эти слова… Произнесённые глуховатым загробным голосом. Золотистые глаза всё так же были пусты. Впрочем, в голосе тоже не было ни злобы, ни других эмоций. Сухая констатация факта.       Первой от шока отошла Коно Юко, мать виновника скандала. Лицо молодой женщины стало красным, а губы затряслись.       — Ты к кому сейчас обращалась, Нежить поганая?!. — взвигнула Коно, наконец подобрав слова и преодолев шок. — Дьявольское отродье, убирайся вон, и чтоб духу твоего в деревне не было! Нежить! — тыча пальцем в сторону девочки, неистовствовала дочь главы деревни. — Поганая Нежить!       — Я говорю — за жиртрестом своим следить надо, раз он натыкается на неприятности, оторвавшись от мамочкиной юбки, — всё так же спокойно и бесцветно, но достаточно громко повторяет Мизуки-младшая.       Мураками опешил, но внутренне поаплодировал девчонке — слышали все и поняли все. Шпилька зашла даже лучше, чем он мог предполагать, да и так унизить госпожу Коно у него самого язык бы не повернулся. А вот у малявки страху не было. Впрочем, в её случае и в самом деле терять нечего. Однако в очередной раз скосив глаза на свою спутницу, Кэйташи опешил ещё больше — девчонке было ещё что сказать, и судя по внимательному взгляду, блуждающему по лицу и одежде Юко-сан, это будет ещё хлестче…       — Мерзкая тварь! — верещала дочь главы, хотя сам он предпочёл отмалчиваться, стоя у едва приоткрытой двери.       — И рот вытрите, — бестия брезгливо морщит носик. — Лучше бы за сыном следили, чем мужчин ртом обслуживать.       Вновь воцаряется гробовая тишина. Коно Юко резко бледнеет и быстро прикрывает рот ладонью. И буквально испаряется, сопровождаемая всеобщими заинтересованными взглядами.       — Мам-аа! — истошно верещит «жиртрест». — Нежить! Нежить! — всё с теми же истеричными нотками восклицает мальчишка, пятясь в сторону, в которой скрылась Юко-сан. — Ты за всё заплатишь, Нежить!       — Зад отмой сначала, воняет, — пожимает плечами Мизуки-младшая. — Идёмте, Мураками-сан, мне ещё надо всё к похоронам подготовить. Всё равно тут делать больше нечего.       Кэйташи только оторопело кивает, отходя от шока и стараясь не захохотать в голос одновременно. Коно Юко была занозой в заднице у большей половины деревни и считала себя безнаказанной и всегда во всём правой. А тут такой конфуз… Да во всеуслышание… К вечеру вся деревня будет знать и обсуждать, «кого же обслуживала» дочь деревенского главы.       Сам же глава стоял в дверях своего кабинета белый как мел и старался молчать и быть незаметным. Ага, после такого скандала-то?.. Деревенские, тихо перешёптываясь, начали расходиться по рабочим местам, постоянно бросая на Мизуки-младшую откровенно прожигающие взгляды. И тихим гулом стояло в воздухе всего одно слово — «нежить»…       Вот так и вышло — девчонка осталась в своём доме при своей негласной профессии. Хоть глава её и не признал, а деревенские боялись как чёрт ладана… Но кладбище было всё ещё при её доме, да и лучше неё никто не мог справиться с этой мерзкой работёнкой. Правда, к Мизуки-младшей намертво приклеилось весьма красноречивое прозвище — Нежить. Но оно, похоже, мало смущало маленькую бестию.