***
Большие дубовые двери Главного зала, окаймленные кованным железом, настежь распахнуты. Весь зал напичкан гирляндами нежных лилий, белых роз и пурпурных фиалок. Вдоль стен тянутся столы с расшитыми позолотой скатертями, накрытые безустанно работающими эльфами. А на другой стороне зала, на возвышении, горделиво высится венечная арка, обвитая изобилием белых и золотых пышных цветов. Вокруг нее ровными полукругами расставлены стулья со строгими прямыми витиеватыми спинками. Огромный зал вмещает несчетное множество гостей: в их бесчисленности нетрудно затеряться. Здесь все: высшая магическая знать Великобритании, Франции, Испании, Швеции и остальной Северной и Центральной Европы. Просто знакомые семей и влиятельные люди магической сферы. Все, как Чимин и планировал. Чонгук хмуро и внимательно наблюдает за обстановкой в зале, не влезая в нее. Дамы щеголяют во всей вообразимой и нет палитре цветов от известнейших магических мастеров. Даже удивительно, как Мины сумели собрать такой прием, учитывая нестабильную ситуацию с Кругом. Поместье вооружено до зубов. Охрана усилена до самых невообразимых пределов. К этому даже подключили мракоборцев, насколько Чонгуку известно. Внезапно в глазах темнеет. Электрический разряд, резко пронизывающий все тело насквозь, будто удар молнии, едва не выбивает душу из тела. Спустя секунду Чонгук понимает, что на глаза легла чья-то ладонь. Рефлексы действуют быстрее собственных мозгов, но удар локтем оказывается умело заблокирован, а рука заведена за спину и крепко зафиксирована. Он дергается, но совсем слабо – мышцы немеют от давно позабытого ощущения, мурашками расползающимся по коже, крышесносным теплом – по каждой клеточке. Оно блокирует любые мысли. Чонгук тает в этом ощущении, растворяется без остатка. Всего на мгновение. Ни одни глаза не сумели бы уличить его в этом. Кто-то резко его встряхивает, прислоняясь к спине сильнее. Губы замирают в миллиметре от уязвимого места прямо за ухом, и волосы щекочет дыхание: – А если бы закончил подготовку, сейчас смог бы уложить меня на лопатки, – в голосе усмешка горящими лавинами сухого перекати-поля. Чонгука будто толкает что-то, обрывая все ощущения. Он вырывается, наконец, из ослабевшей хватки и отшатывается от Тэхена в сторону. Вопрос звучит до невозможного глупо, но, тем не менее, срывается с губ: – Ты что здесь делаешь? Тэ вскидывает руки в знак капитуляции, опуская взгляд и задумчиво улыбаясь. – Как друг, мракоборец или влюбленный мальчишка? Лицо Чонгука теряет все краски, когда он чувствует, как скручивает желудок. Хочется закрыть уши руками и по-детски замотать головой, заявляя, что он не верит и не хочет ничего слушать. Но он лишь напряженно хмурит брови. Я не могу. – Не хочешь спросить, почему я ушел? – серьезно интересуется Чон, заглядывая в мягкие и преданные глаза напротив. – Только если ты хочешь рассказать мне об этом, – жмет плечами он. Как же по-кимтэхеновски. И музыка зачарованных арф из зала глохнет на фоне его бархатного голоса. – Ты все равно не поймешь, – качает головой Чон, отступая еще дальше. – У меня есть обязанности перед семьей. У Юнги есть выбор. За это Чонгук на него злится. У Мина есть выбор, и он все равно делает неправильный. А у него выбора нет. Его семья, славившаяся на протяжении многих столетий, на пороге краха. Родовая усадьба уже наполовину опустела, чтобы покрыть долги и расходы. А неодобрение высшего общества, благодаря ему, облепило их поверх всего плотным мерзким налетом. Его внезапные планы и желания никак не способствовали улучшению ситуации. – Я? Я сын двух героев. Чонгук, я как никто знаю, что такое обязанность перед семьей. Не подвести, не ударить в грязь лицом, стать достойным носить их имя. Я с детства прыгал выше головы. Дух соперничества выедал мне мозг. Не это сейчас важно… Просто скажи мне… – он неуверенно поднимает на него глаза. – Ты ушел из-за меня? – Нет. Короткая пауза. Тэхен даже не дышит. – Я был нужен своей семье. Я и до сих пор ей нужен. С губ Кима слетает облегченный вздох. Он и правда не собирался появляться на свадьбе. И если бы не приказ начальства, он бы так и не получил столь необходимый ответ. – Поговорим об этом позже, ладно? – он нервно кусает губы, краем глаза оглядываясь. Его брови ползут на лоб, когда он замечает прогуливающуюся по коридору, болтающую парочку. – Намджун? А что он здесь делает? Упомянутый тоже замечает их, и они с Сокджином подходят ближе, намереваясь поздороваться. – Твоя подготовка уже закончилась? Как там, в Сибири? – спрашивает с неподдельным интересом Тэ. Намджун спокойно кивает в ответ. Кратко информирует: – Холодно. – На самом деле, Юнги не дал ему полноценно закончить подготовку, – жалуется Сокджин, по-хозяйски хватая Джуна под руку. Усмехается непроизвольно: – Хотя дело ведь не терпело отлагательств, верно? – Какое дело? – по инерции интересуется Тэхен. Его взгляд ни на секунду не перестает изучающе скользить вокруг, в любую секунду ожидая внезапной угрозы. Людей было слишком много, инстинкты вопили. Сокджин понижает голос, кашлянув: – Воскрешение. Взгляд резко замирает. Перескакивает обратно на Сокджина. Он недоуменно приподнимает бровь. – А Намджун тут при чем? Джин непонимающе хмурится, прижимаясь к чужой руке. – Джун ведь и возвращал Чимина, он тебе не рассказал? Юнги нужен был потомок Клэр. – Разве... Мире не… – отрывисто выдает Ким. – Пха-а, – фыркает Джин. Он закатывает глаза. – Чтобы Хан Мире спасала Пак Чимина? Держи карман шире. Тэхен переводит удивленный взгляд на Намджуна, затем на Чонгука и снова на Джина. Чон все же поясняет: – Родной отец Намджуна из знатной темномагической семьи. Чимин в свое время, когда искал потомков Клэр, не смог определить, куда ведет вторая ветка ее прямых потомков. Он уперся в тупик. Ведь его отец тщательно скрыл факт существования своего внебрачного сына от официальных источников. Но для Юнги не составило труда выяснить правду. Мире здесь ни при чем. Ее способности больше не столь незаменимы для Минов. А Юнги идиот. Я уже не понимаю, что он делает. Раньше он собирался заключить с Хан союз, потому что нуждался в ее силе. Но Мире ему больше не нужна. Зачем это все? На его недовольную тираду никто не успел ничего ответить. Из зала вынырнула Кали, вся нарядная и элегантная в своей невесомой праздничной темно-фиолетовой мантии, развивающейся от резких шагов. Уже больше походящая на девушку, а не на орудие массового уничтожения. В ее взгляде волнами покачивалась легкая обеспокоенность, складкой серьезности залегшая меж бровей. – Ребята, Чимин здесь, – окидывая их взглядом, напряженно оповещает она. – Где? – ошарашенно выдыхает Тэхен, заглядывая в зал. Кали прислонилась к нему плечом к плечу, тыча в толпу вытянутой рукой. Присмотревшись, Тэхен и правда замечает его. Одетого в свою простенькую для такого торжества, черную парадную мантию с выпускного в Хогвартсе. Он помнит, как они вместе покупали себе наряды на выпускной в «Шапке-невидимке» в Хогсмиде, а Чимин все бурчал, что это «до безобразия нецелесообразные расходы» и едва мог себе позволить такую роскошь, но наотрез отказался от материальной помощи Юнги. Его взгляд пронизывал каждого, кто попадал в поле зрения, острыми лучами строгой уверенности, а лицо сдержанно не выражало ничего. Он беседовал с кем-то из гостей. – Его и не отличишь от толпы изысканных аристократов, как когда-то, – хмыкает невесело Кали, цепляя пальцами подол своей мантии и невольно вспоминая давний прием, устроенный в честь объявления о свадьбе Юнги и Мире. Как же все это затянулось. Плохое предчувствие тяжестью лежало над диафрагмой. – Не нравится мне… Кали не договаривает, так и оставляя остальных в неведении о том, что именно ей «не нравится». Она неодобрительно поджимает губы. Джин прикладывает ладонь к щеке с тихим шлепком и тяжко вздыхает, покачивая головой. – Все же он настоящий гриффиндорец, – отмечает он с долей сожаления. – И сворке темных магов этого не изменить. Бросил вызов Кругу, Мин Джунину, смерти… Все это блекнет перед тем, что он решился сюда прийти. – Чего вы тут толпитесь? – гудит позади них строгий, сиплый, немного простуженный горными ветрами голос. Они дружно оборачиваются на автомате. Чонгук распахивает ошарашено рот, беззвучно шевеля губами. Тэхен изумленно переспрашивает, словно не верит своим глазам: – Тренер Ли? Учитель бросает на него привычный прохладно-уничтожающий взгляд. Они будто снова очутились в тёмной походной палатке подготовительного лагеря. Тот не особо желает на этот вопрос отвечать. – Нет, – с ледяной иронией отзывается он. – Вы обознались. – Что вы здесь делаете? – переспрашивает Чонгук. Он ожидал бы увидеть тут даже магловского премьер-министра, Мерлина, Иисуса Христа, но не учителя Ли. – Приехал исправлять старую ошибку, – бросает он, ступая в зал. Чонгук растерянно пялится во все глаза ему в след. Он переглядывается пораженно с Тэхеном. Мысли стопорятся в голове, но откуда-то из дальних уголков памяти доносится треск костра и тихий голос. – Господи! – восклицает Чонгук, вскидываясь. – Неужели та женщина, о которой он говорил, – госпожа Мин?! Он округлившимися глазами уставился на бывшего учителя, нерешительно подходящего к хозяйке Поместья Мин со спины и осторожно касающегося ее локтя. Наблюдает, как она оборачивается, вздрагивая от неожиданности. Она узнает его не сразу: первые несколько секунд она рассеяно разглядывает его лицо. Но когда узнает – Чонгук понимает все без лишних вопросов. Пазл складывается, вырисовывая четкую картинку. Госпожа Мин – первая любовь учителя Ли. Но ее выдали за господина Хенджо, и тренеру пришлось просто исчезнуть из ее жизни. Из-за этого он так недолюбливает темных чистокровных магов со всеми их традициями. Приятное покалывание от внезапно расставившего многое по местам открытия пробегается по телу, оседая на кончиках пальцев, тут же сжатых в кулак. Взгляд Чонгука светлеет. Учитель Ли – отец Юнии. Правда, это всего лишь его догадка… Нет, он практически в этом уверен. – Какая женщина? – непонимающе переспрашивает Тэхен, наблюдая вместе с ним ту же картину, но совсем не понимая ее сути. – Не важно, – отмахивается Чонгук, ведя бровями. Госпожа Мин заслужила. После всего, что ей причинил мир темных магов. – Эй, – подает голос Кали, хватая под одну руку Чонгука, а под другую – Тэхена. Бодро проговаривает, затаскивая их внутрь Главного зала. – Пошли, уже вот-вот начнется. Гости и в самом деле уже активно начали занимать места. Кали замечает среди толпы Хосока в компании Анарры, активно подзывая тех присоединиться. Они садятся ближе к краю, в передних рядах. Где-то позади них садится Чимин. Кали оборачивается на него с хмурым беспокойством, царапая ногтями кутикулу собственных пальцев, но поспешно отводит взгляд, усаживаясь на свой стул. Громоздкие двери зала с грохотом закрываются. Замолкают арфы, и воцаряется затяжная тишина. Ничего не происходит. Только звенят хрустальные подвески величественной люстры, сталкиваясь друг с другом от резких порывов ветра в окно, и сверкают бликами яркого солнца. Эхом отдаются шаги прислуги по залу. Чимин пилит тяжелым взглядом дверь, каждой фиброй души желая, чтобы она не отворялась. Спинка стула остро впивается в лопатки, а на сидение словно насыпали битого стекла. Вчера вечером он подумал: я уже умер однажды. Я так силен, и что – я не справлюсь даже с этим? Нет ничего сложного в том, чтобы переступить через себя и прийти. Он был уверен, что справится. Кажется, теперь он способен был без оглядки шагнуть даже в бездонную пропасть, не моргнув и глазом. Но сидя сейчас здесь, он не прочь умереть снова. Желательно, до того, как дверь откроется. Чимин отсчитывает тяжелые удары своего сердца, ожидая, когда же оно, наконец, остановится. Где-то посреди ночи его захлестывали странные мысли напасть на Поместье – да, полное вооруженных до зубов темных магов, с охраной на каждом шагу, да, на то поместье, которое самая неприступная крепость из всех ему известных – и сорвать церемонию. Даже несмотря на то, что сам был ее активным сторонником. Ему в беспокойном кошмаре снилось, как он крушит вековые каменные своды, выпуская внутренности наружу вместе со всей темной энергией, трусливо прячущейся по щелям в полу. Как сносит по кирпичикам замок, ставший свидетелем его страданий и его радости, подъёмов и падений, воплей боли и стонов удовольствия. Во сне он мог горы свернуть, повернуть вспять время и самостоятельно вершить свою судьбу, как заблагорассудится только ему. Реальность жестче. Она осаждает, надавливая на плечи и против воли усаживая на стул, шикает на него, заставляя помалкивать. Приставляет острие волшебной палочки к горлу, вынуждая молчаливо принять свою волю. Да, в реальности он не имел даже палочки. Что может быть бесполезнее волшебника без нее? В реальности он видел полный зал гостей, похожий на забитое до отказу помещение для ожидания на лондонском вокзале. Он глядел на стеклянные, серые лица людей, сливающиеся в одно, неразборчивое. И все, в чем был уверен – он здесь единственный, кто так отчаянно, но бессмысленно жаждет все это остановить. Разбить время, как хрупкий испорченный Моховик. Если бы это могло помочь. В реальности он мог только смотреть и слушать безумные истеричные крики сорванного голоса в замкнутой, подобно клетке, черепной коробке. Вдруг, подобно взрыву посреди безмятежной толпы, грохот резко и грубо распахнутых створок громадных дверей, скрежетнувших друг о друга, скользнувших по полу, разрывает тишину в клочья. Она врывается в зал – громовой молнией в чистое, бирюзовое небо. Все сдержанно ошеломленные и холодно-недоуменные взгляды приковываются к ней. Весь зал растерянно замирает. Некоторые непроизвольно, с настороженностью вскакивают со своих мест. Мире врывается в зал, ни на секунду не останавливаясь и ничего перед собой не видя. Яростный цокот ее каблуков приглушает тонкая и эластичная белая дорожка, ведущая к венцу. Она стремглав несется по ней яростным торнадо. Ее взгляд чернеет от неудержимой злости – под ним мгновенно бы вяли цветы, плавился металл и разъедалась плоть. В болтающейся в такт уверенным шагам руке зажата волшебная палочка, а от напряжения по тонкому запястью проступили синеющие ручейки вен. Струящийся белоснежной волной шлейф бежит, чуть отставая, следом за ней. Она замирает перед двумя ступеньками, поднимающимися на пьедестал алтаря. Вскидывает вперед руку, а ее голос разносится рычащим лязгом по всему залу: – Инсендио! Чимин глупо пялится на то, как мгновенно вспыхивают нежные цветы венца, пожираемые голодным огнем. Он не слышит ничего, что творится вокруг. Только нервный смех, кажется, окончательно спятившей Хан, обернувшейся к гостям. – Финита ля комедия! – со злым ехидством восклицает она, окидывая зал раздраженным, порядком взбешенным взглядом. Находившиеся на пределе нервы со звоном лопнули. Она подхватывает подолы свадебного платья, обвивающие ноги, и разворачивается, одним лишь взглядом прокладывая себе дорогу сквозь толпу, в проходе между секторами стульев. Ее глаза блестят. Наверное, от гнева. Кажется, эльфы бросаются старательно тушить загоревшуюся арку. Мире исчезает в запасном выходе Главного зала. Озадаченно переминаясь с ноги на ногу, за ней вслед все же выскакивает Кали. Чимин продолжает непонимающе впериться в пропаленную свадебную арку, что поспешно тушится домовиками. Весь зал плывет в глазах, застилаясь дымом. Как только Хан вылетает из зала так же неожиданно, как ворвалась, из приоткрытых дубовых дверей появляется Юнги. Шум поднявшегося негодования гостей затихает. Или, может, Чимин просто глохнет окончательно. Все, что он слышит – беспомощное биение проталкиваемой по сосудам крови где-то у себя в голове. Пылающим уничтожающей решительностью взглядом Мина можно сжигать все Поместье целиком: вместе с гравием и мрамором. Взгляд, заставляющий его позабыть собственное имя. Чимин сбивчиво моргает, боясь проснуться. Потому что на реальность происходящее не походило.***
[Четырьмя минутами ранее]
Мире, взволнованно переминаясь с ноги на ногу, потирает закоченевшие руки, глядя на запертые массивные двери. Рядом с ними она ощущает себя такой маленькой и хрупкой. Ноги на неустойчивом тоненьком каблуке едва не подкашиваются. В пустом желудке плещется плохое предчувствие. В легкие цепкой хваткой впиваются когти страха. Она крепче сжимает руки у себя на талии, ощущая, как заметно начинает мутить от волнения. Сознание держится на одной лишь надежде. Господи, она столько этого ждала. Столько преодолела ради этого момента. На плечо ложится прохладная рука, и Мире вздрагивает, тут же суровея лицом и стараясь принять непринужденное выражение. Оборачивается, с удивлением замечая Юнги. – Что ты тут делаешь? – обеспокоенно хмурится она. Мин молчит, опуская взгляд на свои руки. В его кулаке что-то зажато. Мысли Хан очень тормозят, поэтому она и не пытается предположить, что. Отступает чуть назад. – Более двадцати лет назад здесь стояла одна женщина, – столь спокойно начинает он, что все звуки кругом невольно становятся тише. – Позволь мне рассказать тебе о ней. – Юнги, нам выходить пора. Нас ждет целый зал гостей, – напоминает она нервно, замечая, как начинают подрагивать плечи. – Она боялась ступить в зал. Сделать даже один шаг. Там было так много-много людей… Целый мир против нее одной. Их едкие мысли под ширмой взгляда витали в воздухе. Но дороги назад уже не было. Она уже сожгла мосты. Мире хочется схватить его за плечи и заставить прекратить. Дышать становится до ужаса тяжело. – Она знала, что не полюбит его, а он – ее. Знала, что до ужаса его боится. Знала, что к хорошему это не приведет. И все же, ей говорили – так надо. – Юнги, что ты… – Эта женщина – моя мать, Мире. Дело не во мне, не в Чимине и не в ком-либо еще. Дело в тебе. Ты сейчас, как моя мать когда-то. Тебе всегда говорили, что так надо. Но ты знаешь, что, на самом деле, это бред. – Юнги, я не понимаю…– шепчет она, хотя прекрасно понимает. – Знаешь, что нас ждет? То же самое, что и родителей. Нелюбимые дети с жестоким отцом и уставшей от равнодушия матерью. Что мы с тобой можем построить? Она бездумно качает головой, кусая губы. – Ты же обещал! Он молчит, серьезно глядя ей в глаза. И тонкая, мелодичная, до отказу натянутая струна рвется, будто того и ждала. Легкие больше ничто не сковывает. Напротив, их разрывает от кислорода. Она резко дергается, разворачиваясь к двери и взмахом палочки отворяя двери. Юнги смотрит на удаляющуюся спину Хан. Он не спал всю ночь, размышляя об одном и том же. Еще до воскрешения Чимина его терзало сомнение: тому явно будет лучше держаться отсюда подальше. Хорошо бы он вернулся к нормальной, спокойной жизни. И чертовски эгоистично держать его при себе. Особенно, если Чимин сам желает уйти. Но собственное будущее, обреченное на провал, нагоняло тяжкое разочарование. Ломать судьбы только из-за того, что ему так не терпится сделать ошибку сейчас? Непростительно. И с рассветом его осенило. Все же никому на всем белом свете он не смог бы его доверить. А он же сейчас здесь, верно? Он и правда был в зале. Такой растерянный, почти испуганный. В этих мягких чертах ему все еще мерещился мальчишка с Гриффиндора. И Мин совсем не верит словам про то, что он больше не его проблема. Он всегда ею будет. Пришло время делать выбор, что давно уже сделан. Юнги плевать на каждого, каждого, приглашенного гостя. Плевать на то, что будет минуту спустя. И у него на этот раз правда нет запасного плана для побега. Они изранены уже достаточно сильно. И все равно вряд ли усвоили урок. Перед ним опасливо расступаются. Только Чимин замер в растерянности. Он притягивает его к себе без капли сомнений, впиваясь в губы так, словно они вдвоем – единственное, что существует в пустой Вселенной с эхом кошмара, гуляющим по полым просторам. Он на вкус как смерть, – с усмешкой замечает Мин. Эта война внутри окончена. На вершину башни возводят белый флаг. Что после «но…» – не важно. Людей определяет только то, на что они готовы пойти. Юнги чуть отстраняется, все еще цепляясь пальцами за грубоватую ткань чужой мантии. Чимин смотрит на него так, словно вот-вот распадется на молекулы. Он опускается на одно колено, не разрывая зрительного контакта, и Пак совсем не понимает, что он собирается сделать. На глазах у десятков людей. Что ты творишь, Мин Юнги? Сердце нервно екает, захлебываясь внезапным: – Ты выйдешь за меня, Пак Чимин? – Что? – глупо переспрашивает он. – Прямо сейчас, – он дергает головой в сторону сгоревшего венца, потянув за руку сильнее. Мы влипли. С губ Чимина срывается невнятный смешок, когда растерянный взгляд натыкается на обугленные остатки цветов. Из-под левого стекла по щеке стекает алая капля крови.***
Свернутая до точки темнота разворачивается обратно. Чимин разлепляет веки, подавив в нутре приступ тошноты, и поправляет очки. Взгляду открывается перехватывающий дух вид. Тонкий и гибкий висячий мост тянется от одной громадной пикообразной горы, покрытой смолистыми елями и пышными дикими соснами, до другой. А долина между ними затоплена горным озером, малахитово-бирюзовым от отражений. Словно дикий, чарующий пейзаж с открытки. Под ногами была бесконечная пропасть, а они стояли посреди протяжного навесного моста не меньше полумили длиной, что держался здесь одним лишь чудом. Чимин цепляется в бортик до побелевших костяшек и беспокойно хмыкает: – Куда это ты меня притащил? Трансгрессировавший его сюда Юнги стоит за спиной. Мин подходит в плотную, прислоняя его еще сильнее к хлипкому бортику. Одной рукой обвивает за талию и прижимает к себе, а другой упирается в бортик рядом с его напряженной ладонью, поглаживая большим пальцем остро проступившие от напряжения костяшки. – Не бойся, – шепчет он, прижимаясь к ушной раковине губами. – Я держу тебя. Чимин чуть расслабляется в его руках. Но смутное ощущение невесомости, от которого кружится голова, скручивается плотным узлом в животе. Кажется, вот-вот – и бортик не выдержит, отправляя их в бездонное падение. На коже трепещет ощущение свободного полета, и он ежится неуютно, прижимаясь сильнее спиной к Юнги. Они где-то далеко на севере. И несмотря на палящее солнце, ледяной ветер хлещет по лицу отросшими волосами, пробегаясь льдистыми иголочками по чувствительной коже. – Холодно здесь, – бормочет Юнги и стягивает с плеч плащ с раскинувшимся вокруг шеи мехом, накидывая на него. Чимин прикрывает глаза, подставляя их солнечным лучам, и не сдерживает слабой улыбки. Лукаво поглядывает через плечо. – А ты у нас слишком горяч, что ли? Все нипочём ему, – дразняще покачивает головой Чимин. – О, да, я очень горяч, – ехидно поддакивает Мин, кладя подбородок на плечо и прохладной щекой прижимаясь к теплой оголенной шее, и прикрывает покрасневшие глаза. – Мин Юнги, ты ночь не спал, – недовольно замечает Чимин строгим тоном. Он терпеть не может, когда Юнги так делает, пренебрегая своим сном. – И сейчас должен быть в постели. Какой толк с того, что ты дежуришь у ее кровати? Твоя сестра придет в себя через несколько дней. Его горло ощутимо вибрирует от усмешки. – Ладно, ладно, не ворчи, – отзывается Мин. Ухмыляется уголком губ. – Как вернемся, вместе отправимся в мою постель. – Никаких «вместе», Мин Юнги, – бескомпромиссно отрезает Чимин, разглядывая покачивающиеся малахитовые вершины сосен, перетянутые легкой туманной дымкой. – Тебе нужно выспаться. – Просто спать, – покорно поддается он, кивая для верности, а Чимин ощущает, как ладонь крепче сжимается у него на талии, тяжелеют, поджимаясь, внутренности. Губы скользят по шее невесомо и влажно, пуская зяблые мурашки. От бархатного голоса подкашиваются колени: – Расскажешь мне сказочку? Чимин чуть отстраняется, уходя от легких поцелуев и не ведется на провокации, расцветая буйной живой растительностью только изнутри. – Юнги, ты знал об Имхотеповой Деве еще до того, как сделал мне предложение? – вдруг задумчиво интересуется он, следя безучастным взглядом за сорвавшейся в пике птицей. Повисает тихая пауза. Над пропастью эхом разносится рассеянное уханье совы. Поскрипывают крепления старого моста, незаметно покачивающегося под ними. – Если честно, это стало причиной, по которой я его сделал, – без намека на шутку отзывается Юнги. Его ровное, размеренное дыхание успокаивает сердцебиение. – Когда узнал, уже не особо верил в слова о том, что твои дела больше меня не касаются, – он саркастично хмыкает. Чимин старается не смотреть вниз – от высоты все еще клинит сердце – разглядывая причудливые, плывущие над горами облака. Мысль о том, что они одни в радиусе многих миль, казалась до дрожи невероятной. – Так зачем ты меня сюда перенес? – вспоминает он. – О, у нас есть одно незаконченное дельце, – с воодушевлением отвечает Юнги, отстраняясь. Потеряв основательную опору, Чимин испуганно хватается за поручень, едва не трескающийся от цепких пальцев. Высота – не его стихия. Он с трудом заставляет себя обернуться: любопытство пересиливает страх. Юнги достает из внутреннего кармана знакомое колечко. Камень на нем все так же мрачен и пугающ, отдает темным, но завораживающим блеском. Невольно хочется протянуть руку и коснуться чарующей драгоценности. Он на секунду даже забывает о пустоте под ногами. Оторвавшись от наваждения, он переводит непонимающий взгляд с него на Юнги и обратно. – Знаешь, Чимин, – со всех сторон разглядывая темный перстень, тянет Мин, – чем мы отличаемся от всех этих великих и могущественных магов, вроде Мин Джунина или, например, Грин-де-Вальда? – он выдержанно замолкает, словно ожидает от Чимина ответа, но тот молчит терпеливо. Юнги резко отрезает: – Вот этим. Блеснув в прозрачной небесной завесе, кольцо маленькой колибри отправляется в полет, метнувшись вниз, в пучину бездонного горного озера где-то в далекой, тихой северной глуши.