Серенады Нью-Йорка

When we first dropped our bags on apartment floors Took our broken hearts and put them in a drawer Everybody here was someone else before And you can want who you want Boys and boys and girls and girls Welcome to New York It's been waitin' for you

— Да, я уже на месте, — темноволосый парень подошел к автобусной остановке и прищуренным взглядом окинул информационное табло со временем прибытия общественного транспорта в аэропорт. — Понятия не имею, сколько до города. Может минут сорок, может час? Друг на обратной стороне трубки усмехнулся и начал рассказывать о лос-анджелесских пробках и о том, как получил выговор от начальника за очередное опоздание, но, на удивление Минхо, отговорка о тех же самых пробках «не прокатила, мать твою». Томас коротко улыбнулся в ответ на его реплики. Слушая россказни Минхо, появлялось ощущение, что на самом деле эта долгожданная поездка в Нью-Йорк — лишь лишающий воздуха сон, и на самом деле он сейчас валяется где-то на пляже в Калифорнии в компании жалующегося на сложную рутину друга и холодного коктейля в руках. Весной в Нью-Йорке было гораздо прохладнее чем, например, в Лос-Анджелесе, где даже в январе можно было отдыхать под теплыми лучами калифорнийского солнца и ходить купаться на пляж. Именно поэтому сейчас на Томасе вместо свободных шорт и футболки был свитер и джинсы, а в чемодане лежал незаменимый «журналистский набор» (кой был так прозван небезызвестным Минхо, гиперактивным коллегой и просто неугомонным другом Томаса), включающий в себя обычный недорогой диктофон (на радость, ни разу он его еще не подвел), три флешки, цифровой фотоаппарат, ноутбук, рабочий телефон (для бесплатных звонков из другого штата) и личный талисман парня — узорчатая капсула, которую он приобрел еще будучи студентом первого курса во время первой практики в одном из американских изданий. Эта «капсула» на самом деле носилась на шее, но Томас обычно просто клал ее к себе в карман, надеясь, что она принесет ему удачу. И обойтись без нее в эту ответственную поездку было просто нельзя. Томас определенно мог сказать, что завтрашнее интервью с одним известным музыкантом будет самым значительным из всех тех, которые у него когда-либо были. Актриса местного театра, директор строительной компании или обычная запись синхрона на улице никак не могли сравниваться с тем чувством, когда ты понимаешь, у какого популярного человека ты будешь брать интервью. Томас, находясь в салоне самолета, успел ознакомиться с биографией музыканта, его «первым шагом» в музыкальную индустрию и с тем, как он достиг того престижа, что имеет сейчас. Парня, который, к счастью для Томаса, был его ровесником, звали Ньют. Светловолосый молодой человек, ранее играющий в одной из нью-йоркских групп, но теперь успешно дебютирующий как солирующий артист, в этом году выпускает первый полноценный альбом, и поэтому Томас, которому представилась удачная возможность побеседовать с Ньютом, сегодня прилетел в Нью-Йорк, намереваясь взять лучшее из лучших интервью. С собой он даже темник не взял — вопросы сами по себе всплывали в его голове, что не могло не радовать Томаса как профессионала. Если бы интервью началось прямо сейчас, то он был бы готов на все сто процентов, пятнадцать из которых — элементарное волнение и страх того, что что-то может пойти не так. Главное быть уверенным в себе, вот так думал Томас, когда поступал на журналистский факультет четыре года назад; вначале пятого курса перешел на заочное, устроился на работу и теперь проживал в небольшой, но зато самостоятельно съемной квартире. Он гордился собой даже тогда, когда, преодолев лень, поднимался с дивана и шел работать над статьей. Даже тогда, когда успевал выпить чашку кофе, а не полноценно позавтракать. Поэтому интервью с Ньютом он расценивал не просто как «обычное интервью», а как беседу, играющую важную роль в его карьере, ведь из всех работников поехать в Нью-Йорк возможность представилась именно ему, что просто не могло не радовать его самолюбие и внутренний профессионализм. Автобус приехал через десять минут, а Минхо все продолжал талдычить что-то о «злющем» начальнике, вечных пробках и огромном количестве работы. Успел упомянуть даже то, как «бессовестно его бросил Томас гнить здесь, в жарком Лос-Анджелесе, когда сам он поехал в огромный и величественный Нью-Йорк». В шутку, конечно же, поэтому Томас лишь рассмеялся и ответил что-то, уже не имеющее значение. Сюда он прилетел на неделю, считая сегодняшний день. Завтра вечером Томас поедет по адресу, который вышлет ему редакция утром на почту, и встретит американского музыканта по имени Ньют, скорее всего, не раз пожалев, что выбрал именно журналистское направление, а не пошел куда-нибудь клерком, как его кузен. Разумеется, это обычное самоедство и паранойя, но кто, если не мы сами, доведем себя до белого каления, а потом будем сидеть в темном углу комнаты, боясь подняться и выйти из нее в страхе, что что-то может пойти не так. Именно поэтому девизом жизни Томаса было выражение — «главное быть уверенным в себе», и тебе будет все по силу. — Ладно, чувак, — услышал он сонный голос Минхо, — меня тут загрызут скоро за разговоры с тобой, — послышался какой-то стук, а потом сплошные ругательства друга. — Я в порядке! Спасибо, что поинтересовался! — Извини, я просто в автобусе еду. Боюсь пропустить свою остановку, сам понимаешь. Минхо весело фыркнул и, пожелав удачной дороги (Томас буквально чувствовал ухмылку, растягивающую его губы), сбросил вызов. Автобус уже въехал в город, и Томас с восхищением в глазах оглядывал высокие постройки и всевозможные вывески, мерцавшие яркими цветами и выделяющиеся своей «живой» аурой. Небоскребы, огромное количество машин и желтых такси, сливавшиеся в одну толпы людей, спешащих по своим делам, и весь нью-йоркский колорит — он просто не мог перестать пораженно смотреть на улицу через окно автобуса и невольно удивляться невообразимо стремительной жизни мегаполиса. Томас откинулся на сидение и, убедившись, что до его остановки еще минут десять, открыл вкладку в браузере с профилем Ньюта в социальной сети; пролистал практически до прошлого лета (что в принципе было несложно, потому что тот публиковал очень мало, в отличие от самого Томаса, профиль которого буквально разрывался от множества публикаций) и остановился на одном из его личных снимков: на нем Ньют смотрел прямо в камеру, широко улыбаясь и держа в руках железную баночку с газировкой; находился он, видимо, на речной прогулке на катере, что подтверждал переливающийся красками закат и речка на заднем плане фотографии. Томас удержал себя от того, чтобы просто не сохранить этот красивый (даже эстетичный, если говорить честно) и атмосферный кадр себе в галерею. Ньют был поистине красив, и Томас до дрожи ладоней надеялся, что в жизни он такой же улыбчивый и открытый, как казался на фотографиях. Общаться с холодным и отчужденным человеком было сложнее всего, потому что такие люди подсознательно закрывались во время записи интервью и начинали отвечать на вопросы сухими и короткими фразами, поэтому журналистам часто приходилось делать попытки (это обязательное условие) раскрыть героя, показать его с другой стороны для читателей. Ньют таким не казался. В заранее снятом номере гостиницы была лишь одна кровать, небольшая тумбочка, комод, несколько бытовых вещей (типа фена, полотенец или душевых принадлежностей) и отдельная ванная, что не могло ни радовать. Чемодан его благополучно оказался под кроватью, несколько вещей из него перекочевали в комод, а сам Томас, скинув с себя свитер, плюхнулся на мягкий матрас и раскинул руки в стороны. Тело наконец-то расслабилось, и он блаженно прикрыл глаза. Волнение перед завтрашним днем нарастало, поэтому он решил принять душ и улечься спать, чтобы поскорее очнуться в новом дне. Выходя из ванной комнаты и вытирая мокрые волосы полотенцем, Томас кинулся к кровати, когда увидел мигающий огонек телефона, говорящий о каком-то новом оповещении. Как оказалось, оповещение пришло со страницы Ньюта: тот опубликовал новый пост в своей учетной записи. На полу остались мокрые следы от его не высохших пяток, но Томас не обратил на них никакого внимания, потому что весь его интерес был направлен на публикацию парня: «Встретимся в Лос-Анджелесе через месяц!». Удивление Томаса нельзя было передать словами — Ньют, черт возьми, прилетит к нему в город с концертом, чтобы встретиться с калифорнийскими поклонниками и поделиться новой музыкой с ними. Томас поклялся себе, что если завтрашнее интервью пройдет удачно, то он уже следующим вечером купит билеты и обязательно сходит на выступление. К сообщению был прикреплён небольшой видеоролик, видимо, сделанный на последнем концерте в городе Ангелов, что подтверждала небольшая подпись снизу. Томас вслушивался в мягкий, британский акцент музыканта, чувствуя, как в груди что-то с хрустом ломается и падает куда-то вниз. У Ньюта был красивый и завораживающий голос — такой, что оторваться от прослушивания было невозможно. Теперь Томас не мог надеяться на плохой исход — сходить на выступление он просто обязан. Кнопочка «подписаться» сменила свой цвет на голубой, и Томас, положив телефон на прикроватную тумбочку, поднялся с кровати, убрал покрывало и, выключив в номере свет, лег на нее, с улыбкой закрывая глаза и до сих пор не веря, что он действительно находится в одном из самых известных городов планеты. Нью-Йорк останется в его сердце навечно. Ничто не сможет вытеснить его оттуда. Он уверен. *** Чтобы добраться до отеля «Quin» Томасу пришлось сделать две пересадки на автобусе, а потом еще минут пятнадцать идти пешком, потому что общественный транспорт не доезжал ровно от гостиницы, а сворачивал на другую улицу, что оборачивалось еще большим пешим походом. В холле отеля он представился как «журналист из Лос-Анджелеса», пришедший для того, чтобы взять интервью у «музыканта, у которого скоро выходит альбом». Девушка-администратор мило улыбнулась и махнула рукой одному мужчине, который любезно провел Томаса на третий этаж, где находился нужный номер, зайдя куда, у Томаса невольно расширились глаза от количества человек, находящихся здесь. К радости Томаса, он не опоздал. Облегченно вздохнув и вытерев со лба льющийся от переживания пот, парень пристроился где-то в углу номера, наблюдая как за работниками отеля, так и за другими журналистами, коих было всего двое (каждому давали официальный пропуск), и один из них прямо сейчас находился в соседней комнате, где, скорее всего, уже был Ньют. Ладони вспотели, и Томас вытер их о штаны; волнение схватило его в груди, и он невольно нахмурился, пытаясь себя успокоить тем, что его время еще не пришло и есть момент передохнуть. По идее перед ответственным интервью нельзя переутомляться, то есть участвовать в чем-то, что может заставить вас валиться с ног, а голову неполноценно работать. Томас сделал все абсолютно наоборот. Мало того, что ушел из гостиницы в половине девятого утра, чтобы прогуляться по Нью-Йорку и купить сувениры Минхо и семье, так еще и полностью разрядил свой телефон, переписываясь с другом и фотографируя буквально каждую букашку на улице. Так что теперь была надежда только на один его диктофон, потому что запасного варианта (на память надеяться нельзя) просто не было. Купить еще один диктофон — отнюдь, не журналистское это дело — со вторым диктофоном на интервью ходить. Томас просто, наверно, ждал момента, когда тот сломается посреди какого-нибудь важного интервью и не запишет большую часть разговора. Сейчас ему казалось, что это произойдет именно сегодня, а внутренние предчувствия парня никогда не подводили. Он начал нервничать еще больше, когда прошло около пятнадцати минут и из закрытой ранее комнаты вышла миловидная девушка с улыбкой во все лицо; она подошла к своей коллеге и зашептала так, что услышали практически все (Томас, сидящий в углу дивана — точно): «Черт возьми, я сделала это». Томас коротко улыбнулся, глядя на счастливую девушку, держащую в руках два (!) диктофона, записную книжку, телефон и две ручки. Томас оглядел свой скудный набор: ручка, купленный сегодня блокнот (на удачу, как говорится), записной аппарат (диктофон, если быть точнее) и его личный талисман, сейчас мирно покоящийся в кармане штанов. Чувство, что его попрут с работы за это интервью, усилилось, и он еще сильнее сжался в диван, пытаясь слиться с ним в одно целое. Время неумолимо шло только быстрее, и скоро должна была прийти его очередь. Послышался очередной хлопок двери, и Томас медленно поднял голову, чтобы посмотреть на человека, зашедшего в номер. Дыхание подорвалось, глаза расширились, а пальцы зашлись в нервной дрожи, когда он увидел, кто вышел из второй комнаты. Ньют выглядел так, будто только сошел с обложки самого известного глянца в мире: золотистые волосы были аккуратно уложены набок, мягкая улыбка буквально источала яркий, блистательный свет, рукава белой рубашки были закатаны по локти, и Томас, скользя взглядом по Ньюту сверху вниз и обратно, несколько раз остановился на тонких, сделанных словно из хрупкого хрусталя запястьях. Томас, видевший Ньюта только на цифровых фотографиях, был невероятно удивлен, увидев того в реальной жизни... так неожиданно. Ньют, посмеиваясь, прошел к столику с кофе и взял готовый горячий напиток, одновременно о чем-то переговариваясь с незнакомой девушкой, которая хмуро осмотрела всю комнату и на секунду остановилась взглядом на Томасе; тот сразу выпрямился, покрепче ухватил свой рюкзак и смотрел то на светловолосую женщину, то на Ньюта. Музыкант, поставив кофе обратно на стол и взяв оттуда печенье, глянул туда, куда указывала ему девушка. Он столкнулся глазами с Томасом, и тот сделал огромное усилие над собой, чтобы не отвести взгляд и не сжаться. Смотреть ему прямо в глаза было странно. Сердце пропустило удар, когда он понял, что парень, не разрывая зрительный контакт, улыбнулся краешком губ. Томас выдохнул и мысленно досчитал до десяти, чтобы усмирить свое внутреннее волнение и непонятно откуда взявшееся чувство, что его быть здесь прямо сейчас не должно. — Томас? Из «Los Angeles Magazine»? — прозвучал голос той самой девушки, и Томас поднял взгляд, встречаясь с изумрудными глазами. — Э... да. Да, оттуда. Когда мое время? —он искренне пытался не обращать внимание на пристальный взгляд карих радужек, смотрящих на него без отрыва последние минуты две. Ньют его очень смущал, что было очень плохо для Томаса как для интервьюера. Терять хватку и поддаваться эмоциям было абсолютно запрещено, иначе пиши пропало. — Через десять минут настройка оборудования, и у вас будет пять минут на подготовку и знакомство с героем, то есть, — она улыбнулась, глянув в сторону Ньюта, который снова взял со стола стаканчик с кофе, — с Ньютом. У тебя все готово? Помощь ни с чем не нужна? — Нет, думаю, нет. Сколько у меня времени для беседы? — Томас достал блокнот, открывая его на первой странице, готовый писать информацию. Женщина удивленно посмотрела на Томаса, глянула на свои наручные часы и, окинув растерянным взглядом комнату, закусила губу, думая над ответом. — Тебе разве не должны были в редакции сказать? — Нет, мне главный редактор сказал, что все зависит от самого героя, — он кивнул головой на Ньюта, который, откинувшись на стену, что-то увлеченно делал в телефоне. Томас невольно вспомнил его вчерашний пост в социальной сети о концерте в Лос-Анджелесе. Вновь стало не по себе, и Томас сжал пальцами подлокотник дивана, когда рядом с ним приземлился сам «виновник торжества». — От меня, кстати, мало что зависит, я тебе скажу, — усмехнулся Ньют, затылком упираясь в стену. Томас заметил, что Ньют был выше него на несколько дюймов, и именно поэтому его голова сейчас была на добрых сантиметров двадцать выше спинки дивана, в то время как Томас упирался в нее шеей. — Я говорю: «Хочу побеседовать с этим человеком побольше», а мне отвечают: «Нет, ты не будешь говорить с этим человеком больше положенного». Но, знаешь, когда я не горю желанием продолжать интервью, этого человека буквально насильно заставляют продолжать закидывать меня глупыми и однообразными вопросами. — Думаю, после первого вопроса ты скажешь то же самое обо мне, — негромко сказал Томас, глядя на то, как девушка (видимо, ответственная за все это «мероприятие») разговаривала с кем-то по телефону, — потому что я тоже тот еще чудик. — Да ладно, — отмахнулся музыкант, с доброй улыбкой смотря на Томаса, который буквально плавился от этого внимательного взгляда темных глаз. — Думаю, ты хороший журналист. По крайней мере, я понял это, когда увидел у тебя в руках только один диктофон и блокнот с надписью «Я люблю Нью-Йорк», — Томас рассмеялся, услышав это. Ньют ему нравился все больше и больше, поэтому волнение перед интервью начало немного отступать. — Ты не местный? — Из Лос-Анджелеса. Меня отправили на интервью с тобой как самого профессионального профессионала, — ухмыльнулся Томас, — и, да, если вдруг во время разговора я заору, то заранее извини, просто диктофон сломался. Ньют звонко рассмеялся, и Томас расплылся в широкой улыбке, слыша этот искренний смех. Ньют, как и на фотографии, был такой же открытый и легкий в общении, что очень понравилось Томасу, а также было очень важно для интервью. Возможно, оно пройдет даже лучше, чем он мог представить в своей голове. Помучиться, конечно, тоже успел, но все же... — Это классно. Я лечу туда через месяц. — В курсе, — посмотрев в глаза Ньюта, сказал Томас, и его чуть ли не прошибло током от этого взгляда. — Поспорил сам с собой, что если интервью с тобой удастся, то обязательно схожу на этот концерт. — Польщен, — Ньют смешно скривился и зарылся пальцами в волосы. Томас окинул взглядом Ньюта, который, прикрыв глаза, уперся головой в стену и задумчиво коснулся пальцами собственных волос. Он, удивляясь своим мыслям, захотел почувствовать какие они, когда касаешься их; мягкие и приятные на ощупь, как на первый взгляд, отливающие мерцающим золотом до такой степени, что ты буквально ощущаешь, как это золото плавится на твоих пальцах, оставляя золотистые блики. Запястья его, правда, были тонкие и изящные, такие, какие хотелось обхватить своей рукой и медленно обводить молочную кожу с синими переплетениями вен. Эти мысли не покидали голову Томаса ни на секунду, поэтому он, как и Ньют, также откинулся на стену, впиваясь пальцами в колени. — Ты волнуешься? — лениво повернул голову Ньют, приоткрывая один глаз. — Если честно, да. Такое ощущение, что беру свое первое интервью. Смотреть в глаза Ньюта так, сидя на диване и упираясь головой в стену, было очень неловко (и неудобно, раз заговорили о том), поэтому, только-только закончив говорить, он перевел взгляд в потолок и сложил руки на груди. Руки дрожали, а ведь интервью еще даже не началось. Надо было придумать действенный способ, чтобы успокоить бушующие нервы. — Эй, Томас, посмотри на меня, — Томас перевел смущенный взгляд на Ньюта, и тот мягко ему улыбнулся, при этом глаза его необыкновенно засияли. — Я сижу с тобой, рассказываю тебе о типах журналистов, которые мне нравятся и наоборот, общаюсь с тобой прямо сейчас, и ты продолжаешь переживать? Успокойся, ну же. Все будет хорошо, ты справишься, — цвет его глаз затягивал, и Томас, словно завороженный, смотрел в них, иногда опуская взгляд на его губы, произносящие поддерживающие слова, — потому что я верю в тебя. Томас издал то ли выдох, то ли хрип, и поднял удивленный взгляд на внезапно посерьезневшего музыканта, смотрящего на него с такой невыносимой теплотой и поддержкой в глазах, что хотелось завыть от этого ноющего ощущения в груди. Ньют, секунду поколебавшись, обхватил его сжатые в кулак руки, и погладил указательным пальцем костяшки, продолжая смотреть Томасу в глаза. — Спасибо, Ньют, — только и успел сказать он, и, когда уже хотел сжать его пальцы в ответ, та светловолосая девушка внезапно очнулась и чуть ли не втиснулась между парнями, растягивая губы в самой добродушной улыбке, которую только можно было увидеть. — Ньют, сейчас начинаем, — Ньют кивнул и, кинув последний взгляд на Томаса, направился в другую комнату, напоследок отхлебнув уже изрядно остывший кофе из своего стакана. — Томас, как я узнала, у тебя около получаса. Потом вы делаете фотографию, так потребовал твой главный редактор, — на этих словах Томас закатил глаза и мысленно выругался, — для номера. Ах, да, какой-то парень желает там тебе огромной удачи. Томас облизал губы, скрывая улыбку и понимая, что «этим парнем» был Минхо, звонивший ему часа два назад, и, скорее всего, сделавший это снова, но, получив назойливый голос автоответчика, потому что мобильный Томаса, как говорится, умер, нашел другой способ пожелать лучшему другу удачи на интервью, и это повысило в Томасе уверенность. На самом деле, ее повысил, наверно, все-таки сам Ньют своими словами и, черт возьми, поддерживающей и ободряющей одновременно улыбкой, которая не сходила с его губ практически на протяжении всего вечера. Руки перестали дрожать, а сердце билось в привычном ритме, и это заставило Томаса засунуть руку в карман и сжать капсулу. Главное быть уверенным. Главное быть уверенным. В комнате, отведенной специально для интервью, стояли два кресла и столик между ними. На одном из них уже расслабленно сидел Ньют, закинув ногу на ногу и задумчиво смотря в окно, потирая большим пальцем подбородок. Томас неуверенно остановился на пороге, держа в руках злосчастный диктофон и блокнот с ручкой. Ньют казался таким спокойным сейчас, что отвлекать его каким-то там важным интервью, не хотелось совершенно. Он подошел к креслу, возложил на столик свой «журналистский набор» и взял в руки диктофон, начиная настраивать в нем нужные функции для записи. Ньют изредка бросал на него взгляд и не мог скрыть неконтролируемой улыбки, когда видел нахмуренного и сосредоточенного Томаса, явно пытающегося не нервничать. Что, впрочем, получалось у него неплохо. — А где твои вопросы или... темы, я не знаю? — Ньют недоуменно взглянул на пустые листы нового блокнота, а потом поднял взгляд на Томаса, который, пожимая плечами, продолжал возиться с диктофоном в его руках. — Ну, я решил, так сказать, импровизировать. За весь день, что шлялся сегодня по Нью-Йорку, примерно продумал план тем для разговоров и некоторые вопросы. Надеюсь, не «глупые» и «однообразные», — процитировал он ранее сказанные Ньютом слова, на секунду отрывая взгляд от диктофона и наталкиваясь на пристальный взгляд карих глаз, — потому что быть тем типом журналистом, который тебе не нравится, я не намерен. Не хочу, если быть точнее. — Почему ты решил, что мое мнение определяет тебя, Томас? Этот вопрос поставил Томаса в тупик, поэтому он, наконец настроив диктофон и положив его на стол, прикусил щеку с обратной стороны и отвел глаза, мысленно соглашаясь с ним. Почему он действительно должен переживать за мнение чужого человека, если в первую очередь важно то, что он думает о себе? Ньют был прав, поэтому Томас, засуетившись, решил закрыть этот разговор, и поскорее начать интервью, потому что время не стоит на месте, а оно ограничивается всего получасом, что для полноценной беседы достаточно маловато, тем более, на целых две страницы номера. — Все в порядке? Ты что-то... — Начнем? — намеренно громко сказал Томас, делая еще одну очевидную попытку закрыть эту тему. Ньют прищурился, но, видимо, решил не заострять внимание на внезапной смене темы разговора, и лишь спокойно кивнул. Томас нажал на кнопочку включения на диктофоне, и красный огонек в углу отрывочно замигал, подтверждая то, что запись началась. Говорить с Ньютом было спокойно. Задавая вопросы, Томас отметил, что тот внимательно его слушает, не витает в облаках, а взгляд его направлен прямо на собеседника, что сделало его в глазах Томаса еще лучше. Общаться с таким человеком подсознательно становилось приятнее, когда он слушал тебя и не пытался как-то перебить. Отвечал он длинно, а иногда ответы затягивались на минуты две-три, из-за чего Томас, вопреки своему желанию слушать, жестами просил его поторапливаться (что, в принципе, было совершенно неправильно), но Ньют лишь коротко улыбался, кивал и говорил действительно быстрее, но также четко и понятно. В голове крутились нескончаемые вопросы, поэтому, когда Ньют заканчивал говорить и ждал следующего вопроса, Томас зависал, думая, какой вопрос задать следующим, потому что каждый стоил внимания, а вот времени как раз становилось меньше и меньше. Ньют, кажется, тоже это понимал, поэтому отвечал на вопросы не так развернуто, как в самом начале, но ответы все равно были наполнены интересом и какой-то особенной атмосферой, царившей в комнате, что вызывало на лице Томаса улыбку. Иногда мелькающая перед глазами Томаса добрая улыбка Ньюта отдавалась сладостным ощущением в груди, и он пытался успокоить (в какой раз?) разрывающее ребра сердце, которое, казалось, сейчас сделает финальный стук и остановится от этой очаровательной улыбки, появляющейся на лице Ньюта время от времени. Изящными были не только его запястья, но и он сам. Будто сотканный из миллионов созвездий, он освещал своей яркостью и глубокими песнями пути людей и делал их жизнь чуточку лучше. То, как он сидел, как сжимал тонкими пальцами свои колени, как поправлял воротник рубашки и зачесывал набок волосы, иногда падающие на лоб, когда он делал особенно резкие движения головой. Сияющие глаза Ньюта заставляли сердце Томаса трепетать. Прощаться с ним было тяжелее, чем он представлял. Интервью прошло просто идеально — вопросы не заканчивались (Томас попросил даже лишние пять минут, и Ньют, смеясь, попросил десять), диктофон не сломался, первые две страницы блокнота были благополучно заполнены какими-то особо важными пометками, Ньют остался доволен, поэтому, когда они вдвоем выходили из комнаты, с их лиц не сходила счастливая улыбка. У Томаса — от удачного знакомства и удавшегося интервью, а у Ньюта — от нового хорошего журналиста в его «копилке хороших журналистов» и удовольствия от прошедшей беседы. — Ты правда классный, Томас, — сказал Ньют, когда они вышли в коридор из номера: Томас с рюкзаком на плечах, готовый отправиться в гостиницу, чтобы завтра утром, проснувшись, начать работу над материалом, и Ньют — с пустыми руками и пачкой вишневых сигарет в кармане. — Не теряй этого в себе, потому что такие, как ты — один на миллион. Возможно, он немного преувеличивал (не немного), но слышать это из его уст прямо сейчас Томасу было очень приятно, поэтому он удержал себя от порыва притянуть Ньюта к себе и сжать его в прощальных объятиях, потому что теперь вблизи он увидит его навряд ли скоро (разве только на сцене в Калифорнии, потому что на концерт он пойдет точно). Ньют грустно улыбнулся, держа руки в карманах, и Томас искренне захотел запечатлеть этот непринужденный и расслабленный образ Ньюта в голове. Фотография с ним после интервью уже была сделана на фотоаппарат организатора и в скором времени будет отправлена на почту «Los Angeles Magazine», и Томас, скорее всего, до приезда домой ее вряд ли увидит. Отъезд намечался через пять дней, и Томас планировал не только перенести аудио-формат интервью на компьютерный документ, но и сделать из него некоторые наброски для будущего номера. Кроме работы, хотелось бы посетить какие-нибудь нью-йоркские достопримечательности, поэтому этот «отпуск» определенно будет самым запоминающимся. — Буду ждать тебя на концерте, — сказал напоследок Ньют, когда Томас уже хотел развернуться и уйти подальше отсюда, чтобы не расстроиться окончательно, — надеюсь, в первых рядах. Но, если не будет такой возможности, я просто буду рад, если ты будешь присутствовать там. Не всегда такие классные журналисты могут меня настолько заинтересовать, что я хочу не только продолжить беседовать с ними, но и видеть на своих выступлениях. — Спасибо, это правда много значит для меня, — сказал Томас, морщась, потому что в носу неприятно защипало от нахлынувших на него эмоций. Следовало поработать над собственным самоконтролем. — Удачи тебе! — Ньют пару раз хлопнул его по плечу, вытащил из кармана сигареты и зашел в номер, в последний раз махнув рукой в прощальном жесте. Томас проводил его взглядом и развернулся, чтобы покинуть этот отель и оставить все эти эмоции здесь, потому что это не дело — расстраиваться и грустить из-за того, что интервью с хорошим и добрым музыкантом по имени Ньют удалось и теперь они вряд ли когда-нибудь увидятся лично. Следовало успокоиться, позвонить Минхо и доложить ему о произошедшем. Не о том, какие чувства вызвал в нем светловолосый парень, конечно, а об удачно сложившихся обстоятельствах и удавшимся интервью с Ньютом. Вечерний нью-йоркский ветер ударил его по лицу, когда Томас покинул теплый холл отеля и вышел на улицу, где от легкой теплой погоды не осталось и следа — теперь здесь царила ночь, схватившая город в свои цепкие пальцы и заставляющая людей как можно быстрее добираться до дома. И это не только из-за погоды. Решив не рисковать, Томас сел в первое попавшееся такси и назвал адрес отеля. Идти пешком в такую холодную погоду в одной футболке, а потом делать еще несколько пересадок на автобусе — не очень радовало. Томас же должен радоваться, да? Интервью с Ньютом прошло же хорошо, да? Тогда почему в груди ныло так, будто ее разрезали на две части, вытащили оттуда сердце и разбили его на мелкие, дробленные кусочки, и будто после стучащего органа осталась лишь пустота. «Я с моими поклонниками» — пришло сообщение от Минхо, который прикрепил к нему фотографию, сделанную им на фронтальную камеру на фоне монитора компьютера, где он, подняв палец вверх, улыбался, а на экране был снимок — на нем Томас и Ньют, сжав плечи друг друга в слабом подобии объятия смотрят в объектив после беседы; на их лицах счастливые улыбки, и Томас, сидя прямо в такси, не сдержался — губы изогнулись в такой же широкой улыбке, а глаза неприятно защипало — ну нельзя плакать из-за первого встречного человека, считающим его всего лишь «хорошим журналистом», а не новым знакомым, с которым он мог бы общаться и в дальнейшем. Это чертовски неправильно, подумал Томас, когда по его щеке стекали смешивающиеся капли, через секунду образующие блестящие следы на щеках и оставляющие отметки прямо на сердце. Почему ему никто раньше не сказал, что может быть так больно? Возможно ли вообще привязаться к человеку, которого знаешь от силы часа два? Томас закрыл глаза и мысленно досчитал до десяти.