Техасская девочка

В Калифорнии душно, и песок горячий царапает ступни, собираясь горстями в кроссовках — Клэр устала от всего, что ее заставляют делать. Долгие немые разговоры, «терпи, девочка, храни» и «не выделяйся» выносят мозг похлеще десятков пулевых, заставляя зубы белоснежные стиснуть посильнее и улыбаться папочке, потому что он знает лучше; потому что он лишь хочет защитить. Только вот Клэр безумно от одной этой мысли — она ведь в огне не горит, не пускает пену от кислородного голодания, а ребра сломонные входят назад в плоть так масляно, что хоть смейся, не сдерживая слезы. Беннет мечтает однажды снова в жарких стенах вдохнуть поглубже полной грудью и ощутить, как соленое море глубоко внутри вновь начнет журчать. // Отдушиной в городе тепла и пыли становится крылатый мальчик-Уэст, право дающий чувствовать себя не-нормальной в этой суровой не-нормальности. Клэр крепко держит его за шею, и ветер волосы ее золотые гоняет сумбурно по плечам, кружит, вскидывает вверх к облакам, к губам липнет яркими прядями, потому что полет — это восторг; ощущение абсолютной свободы. Розен позволяет хоть и на короткий миг пьяняще-дикой ее напиться, чтоб потом в себе хранить талисманом на счастье — никогда не знаешь ведь, когда небеса разверзнутся над головой. Уэст приносит девочку-Беннет к океану. Здесь зной в рыхлом песке обретает отраду, и волны пенные слизывают фаренгейты с загорелых пальцев. Парень смотрит на Клэр, а в глазах его, что собой воплощают раскаленные тысячей солнц гроссуляры, такая щемящая влюбленность течет, даже через край темных ресниц переливаясь. Это побережье ведь — их маленький остров, забытый, сокрытый, где двое подростков могут не скрываться и не бояться проклятий вселенной. Клэр посреди скал и чаек нравится наблюдать, как Уэст летает. Он парит в вышине, то вихрем разрезая воздух, то камнем кидаясь вниз, выделывает мертвые петли и улыбается, словно самый счастливый ребенок на свете. — Я люблю тебя, — пишет Розен рваными лоскутками облаков; блондинка нервно кусает ноготь. Мальчик-ангел чрезвычайно сильно нужен рядом, как константа и разрешение, как луч света чистого в непроглядной тьме. Беннет же только к нему привыкать начала — не его черный силуэт не видеть на голубом полотне неба. В семье ее фактически традицией было крылья обретать невидимые и к зениту их нести, огнем рассветным опаляя незащищенные перья. Клэр так совершенно недавно потеряла двоих, кровных, любимых, необходимых — это пророчеством написано было пару лет назад одним художником да на шершавом холсте. Ее мальчики твердили, вбивали себе в мозг будто гвоздями слова те неистовые: «спасёшь чирлидера — спасёшь мир». Клэр же категорически не хочет снова видеть, как третий из них разбивается безумным багровым снарядом об мокрый асфальт; девушка просто не хочет видеть смертника. Блондинка ведь в звенящей глубине, под формой и кожей скрытой, в мягкой сердцевине своего сильного сердечка в самой строжайшей тайне надеется, что герой ее все-таки выжил, и предсказание лос-анджелеского провидца обошло его все-таки стороной. Потому что Беннет жива, мир спасён, больше не нужны герои. Да только вот без Питера Петрелли Клэр окончательно сойдет с ума.