Небольшая история о проблемах в общении

      – Окей, и что это было сегодня?       – Конкретно когда?       – Когда ты назвал женщину из защиты своей матерью.       – Все пошло не по плану.       – Я заметил.       Кайло щерится совсем как озлобленный кот, которому наступили на хвост, и единственное, что чувствует Хакс – это толику удовлетворения. На узкой кухне пахнет злостью, сигаретным дымом и убежавшим кофе, и поругаться – единственный выход избежать крови.       Не то чтобы он будет против подраться. Просто синяки и ссадины на завтрашнем судебном процессе им ни к чему. Им обоим, к сожалению.       Хотя какого черта нет?       Хакс развязывает галстук – хлесткую змею, – вешает на спинку свободного стула. У него потертая сидушка, подкосившие ножки, но он пустует между ними столько, сколько они снимают эту гребанную двушку на двоих. Выкинуть его кажется кощунством.       И жить так, кстати, тоже. Но, наверное, они просто слишком привыкли. Отравлять друг другу существование – как профессиональный смысл бытия.       – Что это?       Кайло раскладывает на столе потрепанную колоду – иссиня-черными рубашками вверх, – ведет над ними рукой, едва касаясь карт пальцами. Хакс курит, стараясь не смотреть. Глотает легкими горькую отраву, будто спасение, и цедит внутри яд.       Накопленное за день необходимо выплеснуть. Желательно прямо в лицо.       – Карты на архетипы людей. Найдешь себя, Рыжая Сволочь?       – Зачем они адвокату?       – Так найдешь?       Хакс щурится, едва улыбаясь, трогает щетину и прикусывает губу. Туман в комнатушке сгущает блики, топит в кольцах свет, но встать и открыть окно на полную попросту не хочется. После сегодняшнего напряжения, после разбора всех исков, поданных на их "Первый Орден Корпорэйшен", ломит виски, выкручивает жилы, выжигает в голове все мысли, кроме одной.       "Упасть бы. Вот прямо здесь. Обнажить слабости."       Жаль, что в реальность ее воплотить не получится.       – Я найду тебя, – язвит он немного погодя, протягивает ладонь над картами, переворачивает их нутром к лампе.       Люди в коронах, отрезанные головы, шуты, рыцари, дамы, яркие тона. Хакс скользит по ним взглядом, не цепляясь. Лицо Кайло перекашивает от чего-то непонятного, призрачного, когда он швыряет ему под нос сгусток блекло-зеленого с одинокой фигуркой на переднем плане.       Наверняка в планы Рена не входило, что он мыслит в психологии чуть больше, чем следовало бы.       – Бродяга, – Хакс перегибается через столешницу, и под распахнувшейся рубашкой виднеются остры ключицы. – Вечный побег от проблем, вечный поиск мудрости, спокойствия и других благ. Меченая душа, неуверенность и одиночество. Шах и мат, истеричка. Я давно тебя раскусил.       Он выставляет слова в фразы ровно, штабелями, как солдат, на каждую букву отвешивая равное количество злости и ядовитости. Они почти проиграли это дело сегодня, и все, что довелось пережить на процессе, напряжением, болью, бурей отзывается внутри.       В иной раз Хакс на мордобой так бы не напрашивался.       В карих глазах – обычно совсем непроницаемых – вспыхивают искры, и грозовой заряд будто ползет по телу Рена вниз. Нездоровым румянцем растекается по щекам, спускается к шее. Пальцы цепляют дерево, сжимают его до хруста и посинения.       Кайло на грани.       – В твои игры я всегда буду играть по своим правилам.       – Заткнись.       Хакс тушит сигарету, оставляя торчать ее кончиком в потолок, сжимает кулаки и заранее метит в скулу.       – Так, как тебе никогда не захочется.       – Захлопни пасть.       Два этих предложения – их первая ссора до разбитых костяшек и синяков по ребрам. Два этих предложения – их вечный отказывающий тормоз, точка невозврата.       Сегодня они тоже работают на "ура".       – Заткни меня.       Кайло срывается с места, протяжно и мерзко скрипит стул, отброшенный прочь, к холодильнику. Черная одежда мешается с густым дымом и полумраком за окнами, и Хакс ориентируется в потемках только по белому воротнику и рукавам его рубашки. Он резко бросается в сторону, отпрыгивает к плите и встречает на полпути мощный удар.       В голову бьет с размаху отзвуком бьющейся посуды и запахом крови. Пота. Обоюдной злости, ярости, несдержанности.       Они почти полностью разносят кухню в пух и прах до того, как Кайло припирает его к холодильнику. Серая сталь холодит позвоночник даже сквозь три слоя ткани, но Хакс все равно рвется вперед, клацает зубами, как раненый хищник.       У Рена глаза в половину лица, и зрачки затопили радужку целиком и полностью. Он давит пальцами на шею в том месте, где в бешеном ритме заходится кадык, оставляет следы по бледной коже, не думая последствиях. Кайло прижимает его всем своим весом, обездвиживая руки, и Хакс чувствует, что падает.       Падает в бездну эмоций, ощущений, воли которым никогда не дает за дверями этой твердыни.       У этой бездны – пучины – крепкие черные щупальцы, и они обхватывают и крутят его тело, ломают кости, гнут мышцы. Выворачивают наизнанку, добивая по больному.       Наполняют легкие едким дымом. Он впитывается быстро, без следа, и разносит по крови заразу в два счета. Заразу, у которой имя на букву К и под два метра роста.       Хакс сам себя ненавидит. Но сегодня можно.       – Истеричка. Озлобленный крысеныш. Маменькин зажравшийся сынок, сбежавший из собственного дома.       Его несет – разрывной волной, что уже перемешала в один ком нервы, жилы, осколки ребер. От нее не спрятаться, не скрыться.       – Заткнись.       – Сам заткнись.       – Мы это уже проходили.       У Кайло губы разбиты в кровь, и в глазах – ну никакого самообладания. Хаксу не нужно догадываться: в эту бездну они провалятся вместе. И сгниют там – дотла.       – Заставь меня.       – Заставлю.       Чужое тело на собственном отзывается тяжестью и болью в перекрытых легких, но это, стоит признать, – спасение, третий возможный вариант, если выбирать из драки и грызни.       Они не прибегали к нему до этого.       Кайло целует с жаром и страстью, пытается прогнуть под себя и, действительно, заставить. Губы раскрыть навстречу, пропустить язык, прижать к себе холодные, как смерть, пальцы. Хакс не из тех, кто сдается, поэтому брать его приходится с боем. Штурмуя дюйм за дюймом.       Не то чтобы это нереально.       – Не такой уж я и Бродяга, – выдыхает в самые губы, – просчитался, Рыжая Сволочь. Я ушел, я бежал – но не бегу сейчас. Представляешь?       Хакс кивает против воли: у него внутри надламываются струны, и почти что нечем дышать. Но это уже привычно, нормально.