Верность, честность и печеньки

Шли годы. В ТыГыГыме — впрочем, как и во всем мире — было все хорошо и мирно. Правда, намечалась какая-то очередная война, которая обещала стать «Именно Тем, Что Уничтожит Мир», но, когда она уже почти началась, пришли люди с мороженым и шоколадками. Короче, эта война с уже придуманным названием — Война Слез или как-то там так — закончилась, даже и не начавшись. Идриль ТыГыГымская — принцесса гондолинская — тоже пошла на пир, который позже назвали Шоколадным. И познакомилась там с сыном упоминавшегося выше Хуора. Видно, с фантазией у него — Да и у его брата тоже — было не ахти, так как Хуор назвал сына Туором, а Хурин — Турином. Тургон посоветовал назвать их сыновей Дурином и Дуором. Так вот, Идриль и Туор, к неудовольствию Маэглина, друг друга полюбили. Почему у неудовольствию? Да потому, что Ломион… сам любил принцессу! Да-да! Собственную двоюродную сестру! Но та, к сожалению, не обращала на него внимания. А жаль. Рассказывается о том, что Идриль и Туор сыграли свадьбу прямо на том пиру. Да, только встретившись. По-моему, они сделали очень странно. Ну ладно, зато они были счастливы вместе. А ни это ли самое главное? Через несколько лет у счастливой пары родился первый сын. Его называли либо Эарендил, либо Ардамирэ — «Драгоценность Мира». Маэглин с появлением двоюродного племянничка стал еще более угрюмым. Неясно, чем была вызвана эта ненависть — то ли тем, что даже у его отца, который был еще и смертным, жизнь сложилась лучше, чем у принца из Второго дома нолдор, то ли еще чем. Что разбираться в чужих тараканах! Эарендил, в свою очередь, любил всех жителей ТыГыГыма. Особенно одного эльфа, который пел ему песенки, кормил вкусняшками и рассказывал всякие истории. Салгант еще не решил — радоваться ему или нет тому, что юный принц бегал к нему по всякому поводу и без повода вообще. А затем, как раз в день рождения Эарендила (ему исполнилось целых четыре года) Ломион, вместо того, чтобы придти на праздник, просто пропал в шахте. Позже нашли завал… но не тело. Темный эльф просто-напросто изчез, будто по волшебству. Хотя наш герой был уверен, что Маэглин рано или поздно вернется. Такие так просто не пропадают. И впрямь, через несколько месяцев из шахты вылез замученный тощий эльф. Первые дни Маэглин вообще не выходил из комнаты. Еще неделю шарахался от любого шороха. Помрачнел еще больше. К племянникам не подходил вообще. Весь ТыГыГым гадал, что ж случилось с несчастным. Моргот почти пришел в город, канонные огромные крысы и крокодилы переползли из канализации в шахты, в подземельях не уставали множиться призраки самых разных форм и размеров. Короче, оч-чень многое говорили. Появилось много поистине страшных историй. Дороги около шахт опустели. Но никто не догадывался, что же на самом деле случилось с Ломионом. Многие почти догадывались, или не совсем догадывались, или же не догадывались вовсе. Салгант несколько раз пытался расспросить Маэглина, что произошло на самом деле, но в первый раз получил лишь «неважно», во второй — «заткнись», а третий раз он даже и спрашивать уже не стал, потому что было ясно, что ответом будет подзатыльник. Особенно страшно было нашему герою, когда они с Ломионом отправлялись гулять. Особенно вечером, когда улицы опустевали. Нехорошее предчувствие даже не сдавливало сердце, а сжимало так, что едва не расплющивало его. И вот однажды Салгант решил устроить себе ЧВ (Чудесный Вечер). Это когда: · Тихим вечерком сидишь в полутьме. · Около тебя светит лампа, освещая лишь еду и тетрадь. · А на столе-то только чай, вкусняшки и тетрадь с рассказами либо рисунком. · И самое главное для ЧВ — чтобы не было никого, кроме тебя. Но сегодня все пошло наперекосяк. Мало того, что пицца подло закончилась, так еще и пришел… Угадайте, кто? Конечно же, Маэглин. А остаться в темной комнате с темным эльфом один на один? Страшно. Очень страшно. И вот, когда прошел прохладный вечер и наступила холодная ночь, Ломион предложил пойти погулять. «Как раз прохожих нет, вот и поговорим о том — о сем без лишних ушей», так он сказал. По лбу прокатилась соленая капля пота. Наш герой вытер ее рукавом, облизал быстрым движением губы и быстро проговорил:  — Уже поздно. У меня дела. Нет. Не сегодня. Дела, понимаешь? Получилось неубедительно. Врать Салгант не умел.  — Ага, конечно, дела у него! — хохотнул Маэглин, обращаясь почему-то к стене. — Боится он просто. Этот разговор со стеной отбил последнее желание хотя бы находится рядом с темным эльфом, не говоря уже о гулянии хотя бы в огороде.  — Идем! — повторил Маэглин.  — Нет, — как ни странно, на Салганта ничего не рухнуло с неба после этого слова.  — А хочешь ли ты… — сын Эола запнулся на секунду, но продолжил с гадкой умешкой: — Быть НАСТОЯЩИМ эльфом? Маэглин, зная слабость своего «друга» сделал особое ударение на это «настоящим», чтобы несчастный Лорд Арфы еще больше почувствовал себя глупым трусливым хоббитом. И, надо заметить, у него получилось как нельзя лучше.  — Идем, идем, — будто бы доброжелательно сказал Ломион. — Или ты темноты боишься?  — Нет. Не боюсь, — ответил наш герой и мысленно продолжил: «только если в твоем сердце». Вскоре два Лорда шли по тихим улицам. Звезд не было видно, ветер стих, ни одного живого существа вокруг не было… И, что самое страшное — Маэглин вел Салганта к полузаросшей дороге к шахтам. Горы, всегда такие родные и красивые, сейчас казались короной Моргота без Сильмариллов.  — Может, не надо? — почти неслышно сказал наш герой, растеряв остатки храбрости.  — Поздно.  — В смы…?! Закончить фразу несчастный не успел; сзади кто-то огрел его чем-то тяжелым. Горы кинулись куда-то вбок, взгляд на секунду затуманился. Что произошло в дальнейшие полчаса, Салгант не знал. Только почувствовал, что кто-то берет его за шкирку. Очнулся он в каком-то фургоне. Было темно, так темно, что несчастному показалось, что он ослеп. Как он не старался увидеть хоть что-нибудь — все было тщетно. Только спустя минуту Салгант понял, что просто вокруг очень темно. А вот извозчик, похоже, умел видеть в темноте, так как фургон уверенно двигался куда-то. Только вот — куда?.. Извозчик был не один. Он разговаривал с кем-то. Хотя этот «кто-то» был хорошо известен. Маэглин. А второй голос был орочьим. Салгант понял, что попал в такую передрягу, из которой выбраться почти невозможно. Но еще невозможнее было подумать, что Маэглин дружит с орками.  — Ломион! — вдруг его тоже захватили? Хотя… нет. Достаточно вспомнить его голос там, в Гондолине!  — Очнулся, гаденыш? — теперь в голосе сына Эола не было стебных ноток и насмешки — одна злость. — Не будешь больше лишних вопросов задавать! Теперь-то никому ничего не расскажешь!  — О чем ты?! — Салгант и правда и не думал что-нибудь кому-нибудь рассказывать. По крайней мере, что-нибудь такое, из-за чего можно было бы его похищать.  — А ты будто сам не знаешь! По глазам видел, что догадываешься! Догадался, гад, что я Морготу служу! — По голосу Маэглина слышно было, что если бы бывших друзей не разделяла стенка фургона, то предатель бы разорвал Салганта на девяносто девять кусочков. Если не на все сто. Непонятно, по чьим это глазам Ломион это увидел, так как Салгант и не думал ни о каком Морготе. Хотя отговаривать темного эльфа, слугу Темного Повелителя и прекрасного фехтовальщика, когда он в ярости?.. Не советую… Поэтому наш герой просто замолчал и решил так: «будь что будет. Это будет страшно, но разве эльфы боятся? Нет, в легендах трусят только злодеи, да и то лишь когда их побеждают!» И Салгант твердо решил — не будет он трусить! Он тихо шепнул ту фразу, которую он повторял всегда, когда нужно было придать себе храбрости: Я — ЛОРД ДОМА АРФЫ, Я ДОЛЖЕН БЫТЬ ХРАБРЫМ.  — Что ты там шепчешь! Заткнись! — резкий оклик орка оборвал мантру. И не только он: фургон остановился. И, судя по характерному звуку, от него что-то отвалилось.  — Вылезай! — орк, особо не заморачиваясь, проломил стенку и рывком вытащил пленника.  — Лорд Дома Арфы… Должен быть… Быть храбрым… — шептал тот. — Храбрым! Вместо лошади в фургон был впряжен огромный коричневый волколак с желтыми сверкающими глазами. Он выглядел так, будто его не мыли и не расчесывали на протяжении всей жизни. Да и кормили не чаще. На носу животного красовалась глубокая рана.  — Кто же тебя так, бедняжка? — прошептал Салгант, с жалостью смотря на волколака. Тот тоже глянул на пленника, и почему-то блеск желтых глаз придал тому сил.  — Ничего, выживем… Маэглин, заметив переглядку, крикнул бывшему другу: «а ну пошел!», а волколаку показал хлыст и повторил сказанное выше.  — Тварь!.. — обычно Салгант не говорил так, но как же еще назвать живодера и предателя? Бывший Лорд шел под конвоем по страшным местам: сначала — черная, выжженая земля и черное небо, дальше — по подземельям, в которых ни черта не было видно. Однако, слуги Моргота умели видеть в темноте. Наконец впереди показался свет факелов. Как оказалось, там была массивная дверь, сделанная из черного железа.  — Иди, снага! — приказал слуге (ведь это орочье слово — снага — значило «слуга») Ломион. Орк неслышно удалился, но не ушел за дверь, а растворился в темноте коридора.  — Сиди тут! — бросил Маэглин обоим — волколаку и нашему герою — и постучал. Дверь со скрипом открылась. Эльф исчез за ней.  — Что, друг, похоже, нам одинаково плохо! — грустно усмехнулся Салгант, обращаясь к животному.  — Ничего, выживем! — вдруг кто-то повторил ту фразу, которую прошептал сам пленник. Это был незнакомый голос. Не орочий, скорее, эльфийский. Но вот ведь какое дело — рядом никого не было! Наш герой уже решил, что у него голоса в голове, но вдруг понял, что это кто-то говорит с помощью осанвэ — то есть телепатии.  — Неужели это ты? — многие говорили, что волколаки — не простые звери. Но чтобы разговаривать с помощью осанвэ, как эльфы?..  — Да. Так что же, ты кто? Для эльфа ты какой-то… странный.  — Меня зовут Салгант. Я не… — наш герой не любил говорить это, но что уж там теперь! — Не совсем эльф. Я — хоббит. Полухоббит — полуэльф.  — А я — Арчибальд. Волколак Арчи хотел сказать еще что-то, но тут наш герой шикнул: из-за незакрывшейся двери раздались такие слова:  — … Этот твой… как его?.. Салгант скажет королю, что войска придут с юга, а мы нападем с севера, — страшный нечеловеческий голос.  — А что потом будет с этим предателем? — раболепный голос Маэглина.  — Оркам его можно отдать. Пусть позабавятся. Раздался гнусный хохот двух злодеев.  — Только пусть не забудут меня позвать! — сквозь смех попросил темный эльф.  — Да естественно, Морион! Так вот ты теперь кто, Ломион — Сын Сумерек! Морион — Сын Тьмы! И только тут Салгант понял, что они с Арчи — единственные, кто знают о нападении. И они ничего, ничего не смогут сделать! Это было так страшно, так нечестно, что несчастный пленник заплакал.  — Это что, вода течет у тебя из глаз? — волколак с удивлением смотрел на слезы.  — Слезы.  — Я часто слышал это слово от орков. Это появляется, когда плохо? — Арчи, пытаясь слизнуть соленую капельку, коснулся мокрым носом щеки. Салгант хихикнул, не удержавшись.  — Или когда очень хорошо. Но, к сожалению, чаще слезы текут от горя.  — Что случилось?  — Понимаешь… Наш герой вкратце рассказал свою историю — от дружбы с Маэглином до этого момента. Шерсть на загривке волколака поднялась дыбом.  — Ненавижу его!  — Я… тоже. Нужно спасти город. Салгант сказал это случайно. Да, было бы прекрасно — полукровка и волколак спасают город — но, похоже, такое бывает лишь в сказках.  — Так почему нет? Я знаю короткий путь в эти горы. И выход из Ангбанда тоже. Друзья — да, неожиданно даже для них самих Салгант и Арчи стали друзьями — тихо встали и пошли. Злодеи не заметили побег. Только через полчаса Морион крикнул с усмешкой:  — Эй, храбрец, вкатывайся давай! Но ему, конечно, не ответили. Ведь пленники уже бежали, никем не замеченные, под звездами. Если кто бы и был на тех высохших полях около Тангородрима, то увидел бы всадника на волколаке. До Гондолина герои добрались лишь к полудню. Уставшие, но счастливые, пришли они к Тургону. Король был не глуп, да и Лорду Дома Арфы он верил. Арчи сразу понравился Эарендилу (особенно волколачьи усы, за которые можно было так замечательно подергать). Усилили охрану на северных границах. Вот только Моргот, поняв, что его план раскрыт, не стал ни на кого нападать. Напоследок еще скажу, что Маэглин еще на долгое время даже думать о возвращении в город забыл. Потому как зло — оно очень трусливо и при опасности чаще всего убегает. Оно предпочитает бросить своих в случае поражения, предпочитает сдать других, чтобы спастись самому. Добро же, как бы ни было страшно, не предает и не отступает. В этом и заключается одно из главных отличий добра от зла.