***
— Господин Юмэйнару, центр Ваших владений как раз тут. Вроде и середина, а земля забыта божествами. — И что тут есть? Здесь ни рисовых полей, ни селений, специализирующихся на чем-то конкретном. До чего же повезло нашей семье с земельными наделами, — отозвался из паланкина(1) молодой мужчина. В его голосе звучали нотки досады. Жара была несносная, поэтому феодал предпочитал скрываться от нее и не ехать верхом, как несколько дней назад. Он обмахивался веером, на котором был изображен его фамильный герб — белоглазка, сидящая на ветви сливового дерева. — Много лет назад, — подал голос один из советников, поравнявшись с паланкином, который несли уже порядком измученные слуги, — когда тут еще правили Ваши прадеды, в одной из деревень был мощный храм — религиозный центр провинции Кии. Там постоянно было много людей, со всех уголков Ваших владений народ приходил в Сёкан-дзи, чтобы исцелиться от болезней, искупить грехи и помолиться богам за здоровье своих близких. — Что же случилось? Если это место было настолько популярным когда-то, то должна быть причина упадка храма, — с неподдельным интересом сказал феодал, приоткрыв створки окошка в паланкине, чтобы видеть собеседника. — Вы правы. Причина есть. Во времена правления Вашего деда вся Япония была наслышана о горе Коя, на которой находилась буддийская школа сингон. Каменная святыня стала не только центром этой школы во всей Японии, но и центром массового паломничества в те края. Про Сёкан-дзи стали забывать, жизнь сильнее закружилась вокруг порта Вакаяма, где находится Ваш замок, — советник закончил рассказ и немного помолчал. — Однако тут до сих пор сохранились прекрасные охотничьи угодья. — С этого и нужно было начинать! — оживился Юмэйнару. — Если не помолимся, то хотя бы проведем время за охотой. Какая тут деревня есть около старого храма? — Одаякадэ, но нам не стоит задерживать долго, так как объезд владений занимает много времени, — назидательно произнес второй советник. — Людям все равно нужен отдых. У слуг уже ноги подкашиваются от багажа, который Вы, господин советник, посоветовали мне взять в дорогу. Неужели нельзя с меньшим пафосом осмотреть владения, которые мне передали? Вы представляете, насколько быстро мы бы со всем управились, если бы не тащили столько вещей и не брали бы такое количество охраны? — князя никогда не радовал десяток или два самураев, которые сопровождали его даже тогда, когда он просто гулял по территории замка. — Простите, но это не моя прихоть, а простое выполнение традиций и следование этикету. До деревни процессия двигалась молча. Дневная жара медленно отступала, давая дорогу вечерней свежести. Вот уже виднелись крыши домов, омывающиеся лучами садящегося солнца. Поселок был ухоженный, опрятный, несмотря на всю бедность жителей. В Одаякадэ, к счастью, оказалась гостиница, хозяйка которой, завидев важных гостей, упала на колени, лицом почти касаясь земли. Стоит отметить, что такое падение в грязь выражало скорее боязнь быть убитой, а не уважение к важной особе. В гостинице тут же закипела жизнь, к ужину начали приготавливать вкуснейшие блюда, а для гостей отводить лучшие комнаты, измученных лошадей приводили в порядок в стойле, багаж был разгружен и оставлен в специальной комнате. За ужином ожила беседа, которая оборвалась по пути в деревню. Сакэ(2) и вкусные блюда выбивали из головы мысли о работе и строгом графике. С появлением в деревне свежей крови, среди жителей моментально стали распространяться слухи о цели визита молодого господина Юмэйнару в эти края. Деревенский народ любил преувеличивать разные события, додумывать фантастические продолжения каких-нибудь историй. А что еще можно было делать, когда жизнь настолько серая, тяжелая и невеселая? «Приехали, чтобы опять забрать у нас с трудом нажитое…», «В такую глушь не приезжают просто так. Может, у молодого господина здесь любовница?», «А что если он приехал возродить религиозную святыню?»… Сплетни и домыслы шепотом доносились от одной семьи другой, так что к позднему вечеру все селение имело свою точку зрения о происходящем. Вечеря в гостинице подходила к концу. Советники, порядком выпившие, спорили о делах в государстве и о том, какую роль в этом играет провинция Кии, слуги восторженно смотрели на то, что блюда не иссякают даже после нескольких часов пирушки, самураи тоже позволили себе снять напряжение и расслабиться, а служанки только сопутствовали этому, подливая сакэ в их чарки, приятно улыбаясь гостям. Солнце уже давно ушло на покой, поэтому в зале разожгли фонарики со свечами внутри; комнату осветило слабое, но насыщенное и по-домашнему теплое сияние пляшущих огоньков свеч. — Приготовьте луки, господа, завтра в час Дракона(3) мы выходим в здешний лес, — с этими словами князь решил покинуть пышное застолье на первом этаже гостиницы и направился в свою комнату, балкон которой как раз давал прекрасный обзор гор и леса около деревни. Он вглядывался в ночную темноту, думая о том, что его ждет в скором будущем. Со смертью отца и передачей власти над провинцией, на Юмэйнару свалилась большая ответственность, а ему так хотелось подольше жить беззаботно в замке Вакаяма и смотреть на море, которое издалека кажется таким величественно-спокойным. Правитель очень хотел поддержать доброе имя своей семьи, но боялся того, что может оказаться плохим руководителем, а для воина не должно быть ведомо, что такое страх. Свежий и легкий ночной воздух все же сморили князя, он задремал, сидя на балконе, прислонившись к деревянному парапету.За камнем в лесу притаилась змея — неуверенность.
***
Ее разбудил рассвет. Первые лучи солнца стали пробиваться сквозь листья и ветви деревьев. Свет причудливо падал клочьями то на траву, то на ствол дерева, то на тихую водную гладь. Она поднялась с земли и отряхнула юката(4). Плотно сжимая флейту в руке, Хаку собралась делать то же, что и всегда: сидеть на камне около пруда и играть лесную мелодию, а затем полуденную мелодию, вечернюю, играть музыку жизни, несмотря на то, что сама она не жила. Заняв свое привычное место, она коснулась губами инструмента, но не смогла начать игру. В лесу было неспокойно. Резкие порывы теплого ветра, щебетание птиц не такое, как всегда. Взгляд девушки устремился в чащу леса, но ничего подозрительного она там не увидела. «Что же это такое? Отчего животные беспокоятся?» — она поежилась и прижала к груди флейту. На местных жителей лесные обитатели реагировали иначе. — Юный господин, сейчас я Вам покажу, что значит настоящее мастерство владения юми(5), — воскликнул старший из советников, который уже напрочь забыл про режим и то, что сам говорил не сильно-то увлекаться развлечениями. — Очень хотелось бы это видеть! — отозвался второй сопровождающий молодого господина. Оба они больше времени проводили за бумажной работой, так что навыки в стрельбе и фехтовании у них были посредственными. Самураи остались в поселке на всякий случай, а отчасти потому, что вчера перебрали, и толку от десятка пьяных мечников на охоте не было бы совсем. Мужчина остановился и подготовился к выстрелу, предельно сосредоточившись и сощурив глаза. Тетива была отпущена, и стрела со свистом полетел вперед, но навряд она попала бы в живую цель. — Все же юми стоит использовать на поле боя, а не для такой забавы, — сказал Юмэйнару. — Для охоты больше подходят соколы. Жаль, что у нас с собой их нет. Главное, в дорогу взяли даже женскую одежду, которая нам не пригодится совершенно точно. — Не огорчайтесь, господин, будет у Вас еще охота с соколами в этих краях. Вы ведь так молоды, успеете. А женская одежда может и понадобится, да и в дороге от нее хлопот меньше, чем от птиц. — Я пойду и поищу, куда угодила стрела нашего мастера по стрельбе, а вы пока попробуйте подстрелить птиц, вдруг получится, — с этими словами Юмэйнару отделился от советников и направился в сторону, куда летела стрела. Трава приятно щекотала ноги, ветер дул в спину, словно подгоняя. Самурай прошел не так уж и много, а уже вышел к водоему. Феодал решил идти дальше, но взгляд его застыл на человеке, который сидел на камне около этого пруда. Да и на человеке ли? Приятной внешности, совсем хрупкая, такая изящная в белоснежном кимоно, подвязанном золотистым поясом с темными вкраплениями, в руках флейта, а в карих, почти черных глазах, испуг и настороженность. Круглое личико, белоснежная кожа, красивый изгиб чуть полных губ. Ему хотелось подойти, спросить, кто она и что здесь делает, но если она испугана, то это лишь усугубит ситуацию. Появилось дикое желание приобнять эту незнакомку, чтобы она перестала дрожать, как листок на ветру, от прохлады и испуга. Юмэйнару рискнул подойти. Он опустил лук, приблизился к девушке, которая только сейчас заметила его. Она воззрилась на молодого человека, удивленно хлопая ресницами. — С Вами все хорошо? Вы не потерялись? — неуверенно спросил феодал. Хаку отрицательно покачала головой, разглядывая собеседника. Она плохо разбиралась в людях, в их характерах, внешности, но этот человек показался ей красивым. — Почему тогда вы здесь в такой легкой одежде, без обуви и сопровождающих? — Я… всегда здесь, — голос звучал слабо и тихо, она почти шептала. Он высокий, статный, взгляд решительный и целеустремленный, кожа приятного смугловатого оттенка, прямой нос, традиционная самурайская прическа, дорогая и роскошная одежда, две катаны за поясом, в руках лук. Его голос мягкий, звучащий убедительно и заботливо. Движения простые и точные, без манерности, но при виде их сразу понимаешь, что человек благородных кровей. Он как будто сошел с гравюр, на которых изображены древние правители Японии. Губы, застывшие в подобии полуулыбки, придавали всему выражению лица князя какой-то чувственности и подобности с ками(6). В нем смешалась снисходительность и непосредственность божества, и серьезность, уверенность истинного самурая. — Вот как. И что же Вы тут делаете? — не без любопытства спросил мужчина. Хаку показала флейту, а затем сказала: — Живу. И мне совсем не холодно, совсем не одиноко, — она чувствовала, что может доверять этому человеку, он не принимал ее за обезумевшую женщину-отшельницу. — Тебе нравится? — продолжал расспрашивать феодал. — Ты не похожа на обычного человека… — А что Вы подразумеваете под «обычным человеком»? — на лице Хаку заиграла улыбка. — Если Вы скажете, что это женщина, которая не следит за своей внешностью и только и делает, что попрекает своего мужа, попутно ведя скромное хозяйство, то я в Вас разочаруюсь. — Нет. В моем понимании у обычной женщины есть дом, семья, она работает, она неприметна, но без нее все было бы иначе, если бы было вообще, — Юмэйнару все больше нравилась новая знакомая. — Тогда я могу называться необычной. Это здорово, когда ты не такой, как остальные. О тебе обязательно будут говорить, — ей не хватало общения многие годы. И вот сейчас она встретила кого-то, кто умел вести приятную беседу и радовал глаз. Они разговаривали долго. Уже давно был час Петуха(7), когда князь спохватился. Очень не хотелось расставаться и Хаку. Девушка думала о том, какова вероятность, что она увидится с этим человеком вновь. «Какая же я жалкая», — горько улыбнувшись, думала она. — Мне уже пора бы откланяться. Если Вы живете здесь, то я тут проездом. Очень благодарен за беседу, надеюсь, она не последняя, — он был безукоризненно вежлив. Поклонившись, Юмэйнару продолжил: — Я в ближайшем селении проведу еще несколько дней. Здешние леса прекрасны для охоты. Возможно, мы еще встретимся… но погодите же, как Ваше имя? Говорили-говорили, а имена друг друга так и не узнали. — Мое имя Хакутё. — В душе расцвела надежда на новую встречу. Она мысленно поблагодарила богов за их благосклонность. — А я Омикадо Юмэйнару. — Буду ждать встречи, Юмэйнару-сама, — Хаку согнулась в низком поклоне и пряди черных волос упали ей на лицо, закрывая его. Он ушел, оставляя после себя только теплые воспоминания о сегодняшнем дне. Хаку вздрогнула, понимая, что чувства, которые она усыпила за годы умиротворения и покоя в лесу, начали просыпаться. Она все больше ощущала себя человеком, а не тем, кем являлась на самом деле. Обнажать свои переживания, свою душу перед людьми всегда опасно, ведь этим могут воспользоваться в угоду своим интересам. Хаку села за землю и все еще продолжала смотреть туда, где исчез этот мужчина. День завершился, а лес так и не услышал игры Хакутё. Но чтобы вернуть гармонию в свою душу, девушка играла всю ночь, не делая перерывов. В ее мелодиях звучали ее пробудившиеся эмоции.***
— Господин Юмэйнару, с Вашей стороны было неблагоразумно покидать нас и ходить по лесу без охраны! — Только вот утром Вы не имели ничего против, — князь помолчал несколько минут. — А затем Вы приказали самураям найти меня или ждать, пока я найдусь сам. В противном случае они и их семьи будут казнены. А промах-то исключительно Ваш. — Вы правы. Это моя вина, что я не уследил, — советник упал на колени и поклонился, почти касаясь лбом деревянного пола в главной комнате гостиницы. — Встаньте, ничего серьезного не случилось, — Юмэйнару сел на одну из подушек, что была поближе к окну, и попросил служанку сделать чай. — Поиск стрелы был удачным, господин? — спросил первый советник. — Какой еще стрелы? — Ту, которую на охоте мы выпустили первой. Вы же пошли ее искать, — советник удивился забывчивости своего господина. — А. Нет. Не нашел. Однако нашел интереснейшего, — он запнулся. — Человека? Еще хотелось бы отметить, что мы останемся в этом поселке на четыре, а то и все пять суток. — Но график!.. — жестом князь приказал молчать подчиненному. — Ничего не случится. Завтра разбудите меня пораньше. Мне нужно в лес, но без охраны, — сказал феодал, отпивая немного горячего напитка, согревающего изнутри. — И без слежки. Я знаю, как Вы любите эти штучки. Юмэйнару как обычно ушел первым, оставив советников в недоумении. Он ждал нового дня, пытаясь анализировать свои чувства. Это было что-то новое, необычное, но не влюбленность, не любовь, нет. Он как будто нашел родственную душу, понимающую его, принимающую таким, какой он есть, готовую поддержать разговор на любую тему, помочь, ободрить. А она, она, пожалуй, нашла в князе ниточку, ведущую в такой сложный и опасный мир людей.***
Следующий день они провели там же, около пруда. Он рассказывал ей про море, про родной город, рассказывал историю своей семьи, шутил. Она играла на флейте, цитировала любимых поэтов и зачитывала собственные трехстишия. Они были такими разными, но такими дополняющими друг друга. Ближе к ночи они изучали созвездия, выйдя на поляну, на которой трава в свете бледной луны танцевала под дуновением ветра. Затем — расставание, ожидание новой встречи, поиск новых тем для беседы, невозможность сомкнуть глаза. На третий день Юмэйнару ощутил себя свободным. Свободным от княжеских обязательств, церемоний, бумаг, рутинной заботы о дворце, слугах, самураях, простом народе. В нем играла свободолюбивая молодость, романтичность, желание всю жизнь делать то, о чем просит сердце, а не то, что написали много веков назад в предписаниях и указах. Хакутё расцвела, подобно цветку, в ней заиграла жажда просто жить и наслаждаться каждым днем. Она поверила, что не все люди приносят только лишь боль и страдание, есть те, кто спасает душу своим появлением, не дает упасть или же помогает подняться. Четвертый день — последний. В нем многое было не так, как хотелось бы Хаку и Юмэйнару. Расставание навсегда — это очень сложно. Это то, с чем некоторые не могут смириться всю жизнь. Боль и воспоминания висят тяжелым грузом на сердце, избавляет от которого лишь смерть. — Мне жаль, что мы расстаемся. Мне будет очень не хватать того, что было, — в голосе мужчины тоска, но осознание того, что ничего не изменится, даже если он будет плакать или кричать. — Все хорошее рано или поздно заканчивается. Наши пути расходятся, но каждый из нас должен вынести из этих встреч что-то полезное, — это было не то, что мечтала сказать Хакутё. На языке вертелись совершенно другие слова, которые она боялась произнести, чтобы не ранить себя. — Я не знаю, встретимся мы или нет. Увы, я даже не могу предложить тебе пойти со мной. Ты вряд ли согласишься, да и это будет уже совершенно не то общение, — смотрит ей в глаза уверенно, как всегда. — Я все-таки… хочу сказать то, что поняла окончательно не так давно. Точнее, ты дал мне понять это, за что я безгранично благодарна, — Хаку запнулась, ее губы дрогнули. — Я люблю Вас, господин Юмэйнару. Это чувство невозможно перепутать с каким-либо еще, я старалась забыть его, как и все остальные чувства, но Вы, ворвавшись в мою жизнь, все нарушили и изменили. Между нами пропасть, которую невозможно преодолеть… но это не помешает мне любить Вас. Просто скажите мне на прощание, что испытываете ко мне, чтобы я не тешила себя ложными надеждами. Скажите. — Такими словами не бросаются, Хаку, — серьезным тоном сказал мужчина. — Эти слова надо доказывать поступками. Времени, которое мы провели вместе, недостаточно, чтобы понять, действительно ли ты любишь меня. Я тоже не до конца разобрался в своем клубке переживаний. Я не хочу, чтобы ты страдала и ломала свою жизнь только потому, что я сейчас откажу тебе, не ответив взаимностью. — Просто скажите мне, что я должна сделать, чтобы доказать искренность своих чувств! Я сделаю все, только скажите, — в глазах девушки блестели слезы. — Ты знаешь, что я уезжаю дальше осматривать владения, а затем возвращаюсь в замок Вакаяма. У князя всегда много хлопот, дел, визитов. Я не знаю, когда будет свободное время для визита сюда снова. Мы поступим так: неважно, через сколько месяцев или лет я сюда приеду, если ты полюбишь кого-то другого или усомнишься в том, что я вообще приеду в этот поселок, можно будет считать, что ты не доказала свою любовь. Но если я приеду, а твои чувства будут сильны так, как сейчас, я без сомнений буду с тобой. Вечность. — Юмэйнару понимал, какое жестокое условие ставит несчастной девушке. Однако он знал, что это лучшее, что он может сделать. «Пусть полюбит кого-то другого. Это несложно. А между нами и вправду слишком большая пропасть. Она прекрасная собеседница, помощница, человек, с которым можно говорить без страха и опасения. Она красивая, умная, но я не влюблен в нее. Я даже не знаю, почему с ней так приятно быть рядом, если это не из-за любви», — думал князь. — Так и поступим. Однако от тебя я потребую одну вещь. Ни при каких обстоятельствах не убивай лебедей. Убьешь… и нашему договору конец, — она подумала, что это условие будет неплохим намеком для князя. Только вот поймет он или нет? — Договорились, милая Хакутё, — Юмэйнару чуть наклонился и коснулся губами ее лба. — Прощай. Он уходил быстро. До деревни было не очень далеко, но он все равно торопился. Он прокручивал в голове раз за разом последний разговор. Все ли он сделал правильно? Кто знает. Время все расставит по своим местам. — Вы быстро, господин, — обрадовался старший советник. — Так получилось. Отправляемся, господа. — Юмэйнару оседлал лошадь, которую ему приготовили, и пустился вперед, стараясь забыться. Процессия двинулась, все вернулось в обычное русло, и жажда новых впечатлений снова взяла верх над тягостными мыслями юного правителя. — Она все равно не была бы Вам парой, Юмэйнару-сама, — сказал ему один из советников, догнав господина на своей лошади. — Вы все разнюхали, как я погляжу, — скривился в улыбке князь. — Это моя обязанность — следить, чтобы с Вами ничего плохого не случилось. Поверьте мне, у Вас с ней ничего бы не получилось. Это не тот человек. — Человек ли она? — спросил Юмэйнару, возводя глаза к синим небесам.Тихий шепот с небес велит забыть о той весне — цукигуса(8) не сменила цвет.
Глоссарий: 1. Паланки́н — носилки, кресла или кузов, (обычно) на двух жердях. Cредство передвижения в виде укрепленного на длинных шестах крытого кресла или ложа, переносимого носильщиками. 2. Сакэ (яп. 酒 Сакэ) — один из традиционных японских алкогольных напитков, получаемый путем сбраживания, то есть ферментации риса. 3. Час Дракона — с 7.00 по 9.00 4. Юката(яп. 浴衣) — традиционная японская одежда, представляющая собой летнее повседневное хлопчатобумажное, льняное или пеньковое кимоно без подкладки. 5. Вакю (яп. 和弓?, «японский лук»), дайкю (яп. 大弓?, «большой лук»), или обычно просто юми (яп. 弓?, «лук») представляет собой лук длиной более двух метров, но в отличие от других луков, рукоять делит лук не пополам, а в пропорции один (низ) к двум (верх). 6. Ками (яп. 神) — в синтоизме духовная сущность, бог. 7. Час Петуха — с 17.00 по 19.00 8. Цукугиса(лунная трава) - Имеет способность быстро менять свой цвет, отчего в японской поэзии встречается как символ непостоянства и изменчивости.