Стокгольм

Michael FK — Losing Ground (feat. Groundfold)

*Выбор пылает черной во мне искрою. Я не посмел вступить на тропу героя, нет, я решил пойти по тропе врага и положил, что было, к его ногам. Мне говорили, путь разрушений проще. Мрак не стыдит, в нем можно идти на ощупь. Враг поселился прочно в моей груди. В этой истории свету… не победить.

По мокрому и темному от ночного дождя асфальту тащится (медленно, но верно) пассажирский автобус, который еще немного и точно испустит дух от тяжести собравшихся в его салоне людей. Те счастливчики, которым по воле случая повезло урвать себе свободное сидячее место, старались не смотреть в битком заполненный салон: только бы удержать пригретое кресло, только бы не становиться одним из этой бесформенной массы людей, что прижавшись друг к другу всеми частями тела, бесконечно толкались и жарко выдыхали в чужие затылки и спины. За окном один за другим мелькают серые, бесформенные здания, мгновенно расплывающиеся перед глазами, и такие же бесформенные, размытые, черные силуэты людей, быстро шагающих по лужам, что еще не успели высохнуть с ночи и сверкали, отражая свет фар, и слабые лучи восходящего солнца, как большие, рябящие зеркала. Чон Чонгук (просто один из пассажиров автобуса) покорно попрощался с возможностью немного подремать перед сменой в больнице: он с вымученной улыбкой уступил место немощной старушке. Не чертыхаясь про себя, он просто встал и пожертвовал собственным удобством ради другого человека. Так требуют нормы, устои и правила. Так надо. Так правильно. Все об этом говорят, и кто он такой, чтобы идти против? Ему не сложно, честно. Ему не сложно. Пусть он и устал, как черт после сдачи зимней сессии. Этой старушке нужнее — точно. Он уверен. Чонгук — молодой и подающий надежды студент медицинского института — звучит громко. Но, к сожалению или к счастью, кроме хорошей успеваемости он ничем особо не выделялся из толпы. Чонгук не вступал ни в какие студенческие клубы и вообще избегал длительного контакта с другими людьми. Предпочитая одиночество, он держался стороной и мало с кем разговаривал в принципе. Его тоже особо не трогали (что странно), просто сторонились, и это устраивало всех. Исключение в плане отстраненности от общества для Чонгука заключалось лишь в одном: он безвозмездно, не требуя денег за свою работу, заступал на суточные смены в больнице для малоимущих. Повторим: он не состоял в студенческой организации ровно, как и в волонтерской не состоял тоже. Он был сам по себе. И этим немного настораживал, немного удивлял окружающих. Но единожды побывав на «производственной» практике в этой лечебнице, Чонгук вдруг решил, что просто не хочет уходить и слезно выпросил возможность работать хотя бы за «просто так». Только бы оставили. А кто откажется от бесплатной рабочей силы? Естественно, что учеба, работа, за которую ему даже не платили, жизнь в холодном и грязном общежитии на окраине города, вечный недосып, голод из-за постоянной нехватки денег (величина стипендии оставляла желать лучшего), — все это накапливалось в нем, как яд, который убивает не сразу, а медленно, постепенно, капля за каплей… Потом и не поймешь причины и следствия. Чонгук постоянно находился в пограничном состоянии: где-то между сном, полным забвеньем и серой реальностью. Реальностью, в которой, если честно, с каждым днем оставалось все меньше смысла. Поэтому, не будь Чонгук таким уставшим, как сейчас, он бы обязательно залипал на вид, что открывался из окон автобуса, но он так по-человечески заебался, что оставалось только раздраженно вздыхать, когда его толкали, или когда редкие лучи солнца, прорываясь сквозь облака, больно резали сетчатку его глаз. Но жестяная коробка на колесах, наконец, резко затормозила, дернувшись вперед. Это произошло так внезапно, что все стоящие пассажиры, не ожидая подставы, поголовно завалились друг на друга по инерции. Действительно страшно, когда большое количество народа давит друг друга в замкнутом пространстве. Чонгук вздрогнул и мгновенно проснулся от резкого тычка: кто-то с размаху заехал ему локтем в бок. Было больно, правда больно, и позднее на этом месте точно появятся синяки, но Чонгук только поморщился, тяжело вздохнув, — он больше ничем не выдал своей пострадавшей стороны. Громкий и противный механический голос объявляет нужную Чонгуку остановку, заставляя его резво закрутить головой из стороны в сторону, чтобы найти самый лучший способ пролезть сквозь толпу к выходу. К его счастью, на этой остановке помимо него выходит еще достаточное количество пассажиров, чтобы он просто проследовал за ними, беря на себя как можно меньше столкновений с другими людьми. Но стоило ему нечаянно наступить на ногу какой-то женщине, что мгновенно вскинулась и фыркнула, поджав губы, скорчила неприятную рожу так, что Чонгук виновато склонил голову в поклоне, извиняясь за свою неуклюжесть без слов. Свежий воздух — не панацея, но Чонгуку все равно становится лучше: сонливость напару с усталостью никуда не исчезают бесследно, просто становятся терпимыми, и наконец-то получается вздохнуть полной грудью, растревожить, затекшие от долгого стояния на одном месте, ноги. Глазами Чонгук сразу находит неприметное здание лечебницы, что скрылась между редкими, голыми с зимы деревьями, растущими на территории больницы. Он потягивается лениво, жмурится, трет глаза и, только после прохождения этого обязательного ритуала, начинает шагать в сторону служебного входа в здание. Он шаркает ногами и, в общем-то, не смотрит по сторонам… (А зря…) И когда до больницы уже рукой подать, и остается пара шагов, Чонгук вдруг резко оборачивается. Знаете, есть такое странное чувство — будто чешется затылок — так пристально кто-то смотрит тебе в спину. Вот Чонгук в это мгновение ощутил на себе нечто подобное, и не сказать, что это приятное чувство. Чонгук не то, чтобы трус (в этом вопросе еще предстоит разобраться подробнее), но что бы «это» ни было, оно буквально заставляет волосы по всему телу встать дыбом. Где-то внутри больно колет от неприятного предчувствия (видимо открылось шестое чувство). Беглый осмотр трассы, проезжающих мимо машин и серо-буро-малиновых зданий напротив, через дорогу не дал абсолютно никакой информации. Никого нет. Это спальный район, раннее утро, а из людей разве что прохожие, что вышли на прогулку с собаками и еще сами спали, клевали носами и не обращали никакого внимания на насторожившегося молодого парня. Другие пассажиры автобуса, тоже уже успели разбежаться кто куда (как тараканы). Тут никого не было, и это пугало еще больше… «Я просто еще не проснулся», — Чонгук качает головой, успокаивая самого себя, и, наконец, добирается до служебного входа. — Чонгук! — резкий, звонкий девчачий выкрик. Мальчик вздрагивает от неожиданности и переводит взгляд на молодую медсестру, что вышла на улицу покурить. Ее тонкое девичье запястье красиво изогнулось, расправив тонкие пальцы между которыми мелькал крохотный огонек, а красивые губы, с которых уже успела смыться помада, приветливо улыбались. — Ноен, — Чонгук лишь скромно кивает, отвечая на окрик и приветствие — два в одном. Он тоже скупо улыбается, но опускает взгляд и не смотрит девушке в глаза. Ноен старше Чонгука лет на пять, но при этом все равно как-то умудрилась подружиться с ним и стать едва ли не единственным человеком, с которым мальчик не только здоровался или перекидывался парой слов — из простого уважения. Иногда они даже созванивались, переписывались, — в общем полноценно общались и, наверное, могли называться друзьями. И они не переходили никаких границ — действительно являлись друзьями. Наверное, Ноен была приставучей, а в лице Чонгука видела единственного близкого по духу и возрасту человека. И Чонгук не успел ее вовремя оттолкнуть. А может быть, он просто этого не хотел. Это такая особенная дружба (они оба это понимали) — взаимовыгодная — когда ты нашел человека и понимаешь, что вместе вам будет лучше и проще. Ведь работа медсестры и медбрата (естественно Чонгука не взяли врачом, так как он еще даже не закончил обучения) в бесплатной больнице для малоимущих (читай: нищих, как бы грубо это не звучало) — не райское место, это понятно. Контингент там был соответствующий. Нет-нет, да хочется просто поделиться с кем-то понимающим, как сложно и порой невыносимо делать то, что они делают. Когда Чонгук видит подругу, он успокаивается. Знакомый человек, друг — безопасность. Он не один, и теперь уже не так страшно. Мальчик все забывает, ведь мимолетное чувство, что за тобой кто-то смотрит — вовсе не то, что стоит помнить долгое время. Он больше не оглядывается. (А зря…) Солнце на востоке уже стремилось подняться выше и залить светом все вокруг. Белая толстовка Чонгука и белый халат Ноен, отражали этот свет и делали его еще ярче. Солнце грело, купало этих двоих в своих лучах. Оно любило их. Оно спасало их от теней этого мира — хотя бы этим ранним утром, пока они еще не успели с головой окунуться в свои обязанности. Пока тени не поглотили их с головой… И кажется, что в этом моменте действительно нет ни одного намека на тень. Но не стоит забывать, что есть на свете такие тени, поглощающие собой и само солнце. Одна из таких теней плавно выходит из своего укрытия, поправляет черный капюшон, стягивает с носа и губ черную маску, оставляя ее натянутой только на подбородке. Эта тень смотрит мальчику вслед… Там, где есть абсолютное добро, есть и абсолютное зло. Тьма и свет. Они друг без друга не могут, не бывает так, чтобы они были отдельно. Вечная борьба, вечное противостояние, а самый главный и пугающий фактор — вечное притяжение. Одно тянется к другому. И так до бесконечности. Потрескавшиеся губы растягиваются в безумной улыбке: — Нашёл.