Вероятности

Билл ступает осторожно, мягко, невесомо касаясь большими лапами несуществующего пола в чьём-то подсознании. Выискивает, вынюхивает, прислушивается, смотрит внимательно-внимательно, выбирая по мечте и цели из коллекции старых виниловых пластинок в разуме очередного юного человека, которому, может, суждено стать кем-то большим, и задвигает ящик, поднимая в воздух облачко пыли, сразу после чего, уловив её чутким носом, неприязненно морщится. Не то. Опять подделка. Кругом столько людей — так путает и утомляет — с их псевдостремлениями и мечтами, внушёнными кем-то желаниями куда-то мчаться, чем-то жертвовать, ставить на кон всё и не спать сутками в попытках докопаться до истины, на деле же способных лишь на спор с зарвавшимся начальством и гневный хлопок дверью при очередной ссоре с родителями. Каждый мнит себя особенным и непонятым, но Биллу нужно видеть суть — он вздыхает, следует дальше за отголоском-надеждой найти по-настоящему выделяющегося, крадётся неслышно по спящему разуму, одержимому простой идеей влюбиться, окончить школу без троек, чтобы порадовать родителей, найти нормальную работу и перестать волноваться о будущем. Он пропитан уже этой посредственностью, серой, монотонной жизнью и скучает по своему измерению: цветному-многомерному, полному отъявленных безумцев, где каждый выдох наполняет воздух сумасшедшим духом свободы и стремления. Билл отсеивает их пачками. Высоких, низких, светловолосых и темноглазых, бегающих по утрам и ненавидящих спорт — ему нет дела до внешности, мировоззрения, хобби и привычек, он поглощён, измучен и заинтригован, идёт по следу, всё глубже в человеческий разум, перепрыгивая из одной головы в другую по едва уловимому движению лапы — реальность сама подстраивается под него, меняя ленты кинофильмов в старом ржавеющем проекторе. Когти мягко царапают несуществующий пол, вырывая ростки сомнения и предвзятости из наивных детских мозгов, оставляя шероховатые борозды-полосы, вырисовывая новый узор дальнейшей судьбы: и ребёнок, проснувшись наутро, понимает, что больше всего на свете ему хочется мороженого. Сгрызает сахарный рожок, выучивается на отлично, поступает в престижный вуз и продолжает радовать родных, больше не заставляя его сходить с пути ради сверхурочной работы клыкастым детским психологом. Билл крадётся дальше. Билл чувствует запах весёлого безумия, несгибаемой прочности, острого, чуть отдающего горечью полевых трав желания саморазвития и — больше всего на свете — изменений, тотальное неприятие однообразия реального мира и стремление уйти как можно дальше в кислотно-сюрреалистичные иллюзии. Билл теряется. Направления два: одно — совершенно яркое, светлое и безоблачное, полное сладкой ваты, наивной веры в лучшее и цветочно-медового запаха какого-то орегонского луга, второе — уводящее так глубоко, что на дороге гуляет холодный ветер, впитавшее в себя безграничную жажду познания и тысячу вопросов «как», «почему», «зачем», отдающее тем самым забытым привкусом отчаяния, которое было у того парня, что пропал с полвека назад. Билл колеблется на перепутье слишком долго, вот-вот займётся на небе рассвет, и он чувствует: второй, тот, что вдумчивый и закрытый, скоро проснётся. Первая видит ромашково-солнечные сны, гладит воображаемых щенят и думает, что, наверное, сегодня брат опять будет целый день готовиться к защите своего проекта — она-то свой даже не начинала делать, положившись на ужасно милого, но такого бестолкового, влюблённого в неё одноклассника. Билла ведёт, и он шагает направо, погружаясь в холодный сумрак забитого формулами и теоремами разума. Воздух тут горчит — не то спрятанными, истомившимися без воли чувствами, не то закрытой в прочной клетке верой в лучшее, залитой несколькими кружками кофе по утрам — точно по расписанию — и обжигающе-горячими сухими тостами, подцепленными пальцами прямо со старой раскалённой сковороды. Билл втягивает носом глубокий аромат кофейных зёрен, довольно морщится и порыкивает. Да, тот, пропавший, тоже любил кофе. Если приглядеться, можно заметить прячущихся по углам пауков, натянувших свои паутины на коробки с беспечной влюблённостью, юношеским максимализмом, радостным нетерпением и всепоглощающим волнением, только на подписанном «улыбки» ящике крышка сдвинута и не так сильно покрыта пылью — значит, не совсем закрыт, это хорошо, отношения могут быть полезны. Билл чуть гасит сверкающие жидким золотом глаза, пробираясь сквозь мусор разбитых надежд и куклы поломанных обещаний, дабы не спугнуть надёжно оплётших их пауков. Излишняя эмоциональность ни к чему — этого и у сестры в достатке. Мальчишка ворочается, внутренние часы уже предугадывают грядущий писк будильника. Билл проматывает ленту воспоминаний: он открывает глаза в первые три секунды, тут же сбрасывая сигнал и давая сестре поспать подольше. Терпкий ароматный кофе, закрытая дверь родительской спальни, босые ноги, шлёпающие по объятому гуляющим сквозняком полу — каждое утро одно и то же, лишь бумаги в руках разные. По воздуху расходится рябь: мозг готовится, прихорашивается, стряхивает с себя налипшие за ночь пылинки, готовясь развернуться и занять собой весь чердак — Билл спешит в гиппокамп, чрезвычайно довольный собой. Неужели нашёл? Слишком быстро. В картотеке мальчишки не так много воспоминаний, счастливых — вообще по пальцам пересчитать. Билл хватает их лапами нетерпеливо, неаккуратно, и разум встаёт на дыбы, желая выкинуть из себя несанкционированного гостя, но Билл крепко держится и держит винилы, бегло просматривая накопленные знания. В физике парень хорош, должно быть, и по математике лучший в классе. Для его возраста, определённо, он знает гораздо больше сверстников. Билл отмахивается от назойливых воспоминаний о сестре, радужными бабочками кружащих рядом, взмывающих в воздух вместе с пылью и не стремящихся по углам, как пауки-эмоции. Да, это то что нужно, Билл довольно складывает пластины обратно в ящик, задвигает, распрямляется, нетерпеливо виляет хвостом. Он так напоминает того, пропавшего, Билл даже имени его не помнит, но точно скучает — с ним было весело играть в шахматы. Мальчишка ворочается и автоматическим движением выключает будильник, не спеша открывать глаза. — Кто ты? — во взгляде его испуг и недоверие — сны с драконами, рыцарями и луговыми цветами всегда забирала сестра. — Муза, — хищно скалится Билл. — Тебе ужасно повезло, малыш. И жидкое золото из его глаз перетекает в глаза напротив, корректируя намеченные идеалы. Диппер просыпается.