Вероятности

Обычно будильник неумолимо звенит ровно в восемь утра, независимо от того, понедельник на календаре или воскресенье, но сегодня день особенный — можно отоспаться до десяти. Миссис Эванс будит Пасифику осторожно, предусмотрительно отключив у часов звуковой сигнал, другой рукой в который раз поправляя приготовленное к торжеству платье. Его пошив стоил почти пять сотен долларов — если миссис Нортвест заметит хоть один изъян, жди беды. — Доброе утро, мисс, — приветствует миссис Эванс, замечая, как Пасифика ворочается и садится, утопая; матрас под ней тут же прогибается, не выдерживая веса. — Сегодня большой день. Вы должны подготовиться. Пасифика трёт глаза и смотрит на платье с нескрываемым отвращением: она терпеть не может зелёный. Сегодня день особенный, и вставать позже — единственная доступная ей роскошь. Наряд, украшения, осанка и слова — всё чётко выверено и оговорено, мать не терпит самовольства в принципе, но особенно озверевшей становится в преддверии торжества с размахом, когда кругом начинают щёлкать затворы камер, а в зале и ступить нельзя, чтобы не натолкнуться на какого-нибудь артиста или бизнесмена. Пасифика благодарит миссис Эванс — Диппер говорил ей, что помимо денег люди всегда рады доброму слову — и слезает с кровати, предвкушая полтора часа неподвижного сидения, пока приглашённые стилисты будут трудиться над её причёской. Волосы стали совсем длинными — с ними жарко, неудобно и тяжело, но мать непреклонна в запрете на стрижку: «Волосы — лицо леди». Миссис Эванс приносит ей завтрак в комнату, избавляя от необходимости спускаться вниз и наблюдать за финальными приготовлениями родителей: суетой над накрытыми столами, раздачей указаний официантам, проверкой свежести всех расставленных по особняку растений. Миссис Эванс, кажется, сочувствует ей; Пасифика начала гораздо больше замечать в людях, перестав смотреть на мир свысока, но Пасифике не нужно сочувствие — она всё ещё богата, и мать крепко вбила ей в голову простое правило: хочешь восхищения — заслужи его. Пасифика не хочет одиночества, и если восхищение — то, что приведёт к ней других людей, пусть будет так. Время бежит неумолимо. Пасифика послушно влезает в узкое, сдавливающее грудь платье, подвязывает пояс, шумно выдыхает и тут же одёргивает себя, расправляя плечи перед проверяющей закрученную причёску на идеальность миссис Эванс, меняет серьги на роскошные бриллиантовые, влезает в неудобные туфли, смотрит на себя в двухметровое зеркало: сверкающую и досрочно уставшую. — Вам нужно что-то ещё, мисс? — спрашивает миссис Эванс, и Пасифика машет рукой, отпуская её. Служанка удаляется, прикрыв за собой дверь, отрезая её от шума гуляющей внизу вечеринки, но Пасифика не даёт себе привыкнуть к тишине: распахивает дверь рывком и ступает к лестнице, у подножия которой её уже ждут родители. Мать сияет в новых украшениях, на отце — смокинг с иголочки, и Пасифике становится тошно от этого вылизанного идеала, который, должно быть, представляет себе перед сном каждый бедняк. Она улыбается сдержанно, как учила мама, склоняет голову и, спустившись, подаёт родителям руки. — Поздравляю, моя дорогая! — говорит отец. Не говорит даже — объявляет, декламирует на весь огромный зал, и голос его перекатывается где-то под тяжёлыми сводами потолка. Пасифика ловит себя на мысли о том, как ей хочется, чтобы папа сказал ей это лично: тихо и искренне. Пасифика вспоминает дружные объятия Пайнсов и на мгновение жалеет, что в их семье так не принято. Вечер проходит идеально: всё так, как и хотела мама. Гости в восторге разглядывают изысканные украшения и блюда от ведущих шеф-поваров штата, обсуждают последние новости, падения акций и неожиданный скачок валюты. Отца быстро завлекают в разговор бизнес-партнёры, и Пасифика не сомневается, что сегодня он заключит ещё пару крупных сделок. Мать стоит подле неё, громко благодаря постоянно подходящих с поздравлениями гостей: она широко улыбается, пожимает бесконечную вереницу рук и кивает Пасифике, чтобы та присела в реверансе. Пасифика даже не смотрит на все как один завёрнутые в блестящую бумагу подарки и сразу отдаёт их тенью появляющемуся рядом официанту, который, с неизменным поклоном принимая из её рук очередную коробку, относит их к дальней стене, выкладывая пирамиду на специально отведённом месте. Взгляд останавливается на ярко-голубой сумке с нашитой именной биркой — внутри знакомо позвякивают дорогие клюшки. Это подарок от одного из партнёров отца — мистер Саммерс всегда был живым и добродушным человеком. Пасифика растягивает губы в улыбке и искренне благодарит его, пока мистер Саммерс целует её ладонь, а после интересуется, как поживают его дети. Ей льстит, что обществу матери мистер Саммерс всегда предпочитает её. За пять минут разговора Пасифика узнаёт много нового: старшая дочь мистера Саммерса в этом году окончила старшую школу, а младший сын — начальную, жена его, Маргарет, по-прежнему зовёт её в гости, уверяя, что дети быстро поладят, а пироги сегодня просто чудесные. Пасифика обещает, что обязательно попробует кусочек, и мистер Саммерс отходит, уступая место очередным желающим поздравить именинницу. Пасифика, если честно, не помнит, сколько ей исполняется, и не испытывает ни малейшего желания взглянуть на развешенные под потолком ленты. На старинных фамильных часах, установленных в холле, стрелки движутся к половине девятого. Пасифика переминается с ноги на ногу, не в силах больше стоять смирно, и тянется к стоящему совсем рядом бокалу с шампанским — от зоркого глаза наблюдающей матери это не укрывается, и Пасифика получает несильный, но показательный шлепок по ладони. Родители разрешают ей пить на семейных вечерах, однако на людях слишком переживают за имидж. Пасифика опускает взгляд и складывает руки на пышной юбке платья. Через несколько минут отец стучит ножом о бокал и призывает всех к тишине. — Разрежешь торт, дорогая? — он улыбается, протягивая ей нож, и Пасифика, ступая на его место, делает небольшой надрез. Её тут же отстраняют, и за дело принимается официант — аккуратно и профессионально, и нож в его руках по-настоящему летает. Пасифика не любит сладкое и торт — трёхэтажный, в диаметре почти как её туалетный столик — оставляет на растерзание гостям. Мама вовлекает в разговор какую-то пожилую леди и принимается так активно жестикулировать, что чуть не расплёскивает из бокала своё шампанское. Отец смеётся над анекдотом мистера О'Коннелла — потенциального спонсора, способного вывести их компанию на новый уровень. Пасифика смотрит на часы и шагает назад. Она выбирается из зала никем не замеченная и бежит на кухню, на ходу скидывая неудобные туфли. В холле полно народу, в дверь не выйдешь, зато на кухне — ни души. Распахнув высокое окно, Пасифика перелезает через подоконник и спускает ноги во влажную траву. Под садовой скамейкой предусмотрительно припрятана пара балеток — они мокрые от вечерней росы и ужасно холодные, но после прогулки босиком это уже не чувствуется. Стоя перед воротами, Пасифика в последний раз думает о правильности своего решения и хватается за перекинутую через окружающую особняк стену верёвку; много времени ушло на то, чтобы уговорить садовника залезть наверх и закрепить её. Уперевшись ногами в стену, Пасифика принимается подниматься, как никогда радуясь желанию родителей научить её всему и желательно в идеале — в том числе и скалолазанию. Когда она спрыгивает по ту сторону стены, её уже ждут. Мэйбл радостно бросается ей на шею и кричит: «С днём рождения!». Волосы у неё сегодня украшены кучей разноцветных бусин, матово мерцающих в свете фонаря у Диппера в руках, — видно, что она старалась принарядиться, и Пасифика не понимает, когда она перешла рубеж между «какая безвкусица» и «очень мило». Она улыбается чуть смущённо, всё ещё не может привыкнуть. — Потрясное платье! — восхищается Мэйбл, обходя её вокруг и вертя, как куклу. — Стоит, наверное, дороже, чем вся наша Хижина? — улыбается Диппер. Пасифика тихо смеётся. Мэйбл хватает её за руку и ведёт прямо в лес, и Пасифику совершенно не волнует сохранность дорогого платья. Диппер обгоняет их, освещая путь, Мэйбл трещит без умолку, голые плечи Пасифики греет тепло дружеских объятий, и сердце заполняется раздувающимся, словно воздушный шарик, детским восторгом, разом перечёркивающим всю тягучую серость этого дня. За деревьями, минутах в пяти ходьбы, близнецы разбили небольшую палатку, наверняка стащенную с витрины Хижины Тайн. Пасифика колеблется несколько мгновений, а потом быстро залезает внутрь, и поставленный Диппером фонарь медленно наполняет палатку теплом и светом. У Пайнсов нет ни денег, ни личных поваров, и Мэйбл протягивает Пасифике испечённый вручную кекс: косой-кривой, с потёкшей глазурью, видимо, нанесённой на ещё не остывшее тесто, и единственной воткнутой розовой свечкой. Пасифике кажется, что это лучший подарок на свете. — Загадай желание! — предостерегает её Диппер, когда Пасифика собирается погасить свечу. Она задумывается, не сразу вспоминая, чего же у неё ещё нет. А затем улыбается и кивает, прикрывая глаза. Задувает огонь. — Что ты загадала? — Мэйбл тянется вперёд, чуть не упав на кекс, и вглядывается Пасифике в глаза. — Если она расскажет, желание не сбудется! — возмущается Диппер и останавливает сестру. Достав из кармана перочинный ножик, он аккуратно разрезает кекс и протягивает спутницам по кусочку. Мэйбл тут же заглатывает свой, даже, кажется, не пережёвывая, и возбуждённо сверкает глазами, уже генерируя какой-нибудь безумный план на предоставленную им в полное распоряжение ночь. Пасифика улыбается, думая, что желание уже сбылось.