Жертва

Приключения в Могиле Клинков дались нелегко, и отдых был необходим всей команде. Как и возможность отмыться от ржавой пыли. И, великая Тьма, как же ей хотелось спать. В Могиле Клинков выспаться не удавалось. Телу нужен отдых, даже несмотря на её способность не спать около недели и чувствовать себя нормально. Медитации на привалах стало делом привычным, а всё из-за демонова Эдикта. Точнее, из-за демоновых светляков-душ погибших. Они вились почти бесцветным туманом, слонялись вокруг, то становясь похожими на людей, то теряя какие-либо очертания. Разные цвета едва различимы где-то в самой середине, и то если сильно вглядываться. Днём их почти не видно, даже несмотря на постоянный ветер и ржавую пыль, обильно оседающую на одежде. Ночью же Мэйва могла позволить себе поразглядывать их вдоволь. Даже попробовать установить контакт, но на обычные слова они не реагировали, на жесты тоже, а любые предметы и магия проходила сквозь них, не причиняя вреда. Только если она касалась их своей силой, они замирали, собирались в небольшие бледные неровно светящиеся шарики. А потом удирали, словно испугавшись. Хуже всего не то, что она видела эти лишённые тел души, а то, что она их слышала, даже несмотря на постоянный шум ветра. Горький шёпот, тихий перезвон колокольчиков и стекла. Оборванные остатки личности, памяти и чувств. Читать их настолько же легко, как дышать. Пришлось даже концентрироваться на том, что бы их не читать. Слишком легко это давалось. Даже эмоции ощущались. И это поставило Вершительницу в тупик по началу. Мэйва не могла объяснить, как именно она их ощущала. Как запах? Как вкус? Прикосновение? Мысленный образ? Что-то среднее из всего этого. Словно небрежно не до конца порезали пирожок с повидлом, перевернули и надавили, из-за чего повидло теперь капает наружу. Но все это пресное до тошноты и постоянной, монотонной головной боли. Это сильно выматывало и единственное место, где удалось ненадолго передохнуть — это вершина Океанского Шпиля. Но потом снова пришлось возвращаться на поиски артефакта, хотя у Мэйвы всё больше возникало желание избавиться от Эдикта поскорее. Огоньков были сотни. Опальные, Несломленные, мирные жители… Перед смертью все равны. И сложнее всего было сдерживаться от вскрика или стараться не вздрогнуть, когда очередной дух принимал форму прямо перед ней. Далеко не всегда их вид отличался аппетитностью. Почему-то Эдикт мешал им уйти, ибо другого объяснения Мэйва не видела. Обычно души исчезают быстро, почти сразу после смерти выходя из тела — Мэйва много раз наблюдала, как сияние отделяется от тела и медленно исчезает, тускнея. Около трёх дней всего держится, а потом улетает куда-то, растворяется. Очень редко задерживается тусклый отголосок — призраком скитаясь по миру живых. А тут столько не просто отголосков, а настоящих огоньков. Но мир живых не предназначен для мёртвых. Им здесь не место. Единственное, что Мэйва могла сделать для них — это снять Эдикт Бурь. И потому путь к регенту Оплота стал приоритетным. Встреча в Твердыне Часовых прошла как нельзя более отвратительно. Регент явно не хотел заканчивать Эдикт, видимо, считая, что тот сам как-нибудь рассосётся. Или он просто не знал, что от его земель остались скалы да ржавая пыль. Интересно, пытались ли они найти альтернативы для решения Эдикта? Или упёрлись в самый простой вариант? Разговор командира Опальных и регента она не слушает. Но расслышала недовольное бурчание Фуги о любви Опальных к болтовне о воинской чести и недовольный ответ Барика по поводу работу. Регент заметил её не сразу. А когда увидел, то недовольно щурился и окинул взглядом всю её команду. Ну да, четыре человек — это не один единственный командир Опальных. — А вот и Вершительница судеб. Должно быть, ты посчитала, что расклад не в твою пользу, раз привела такую большую группу поддержки, — небрежно бросил регент Оплота, передёрнув плечами. Он внимательно наблюдал и за Опальным, и за группой Вершительницы судеб, явно оценивая свои силы. Мэйва же отчётливо ощущала его страх. В разум склизким угрём скользнуло непрошеное воспоминание, непрошеные ощущения, противиться которым она не в силах. ...Сладкий, сладкий страх витал в воздухе. Тягучий, как расплавленная карамель. Пьянящий, бархатистый, желанный… Поглощать его — одно удовольствие. Из горла вырывается довольный рык. Перед её взором утопающая в зелени долина. Такая мирная, спокойная, жизнь там ничего не знала о происходящей войне. Она наслаждается видом у самого края обрыва, ограждённого низким заборчиком из белого камня. Её всегда восхищала эта чудесная разница между природой и городами разумных. Природе всегда плевать на то, что происходит с разумными. Сколько бы раз не сжигать леса, сколько бы не убивать — она всё равно возродится. И из пепла и угля проклюнутся новые ростки. Тела погибших послужат пищей для выживших и придадут сил земле. И сожженные долины вновь наполнятся жизнью. Вечный цикл. Позади разрушенный город, сломленная столица. Горящие дома, уничтоженная армия, убитые враги. Привычная картина ничего нового в себя не включала. Просто ещё одна победа над ещё одним городом. Однако ей никогда не надоест смотреть, как отчаяние и безысходность наполняет врагов, как улицы заливают кровью, заваливают телами убитых и обломками домов. Как пожары пожирают здания и площади. Ветер доносит до неё запах пепла и дыма, а ещё далёкие отчаянные крики. Всё реже слышен лязг оружия и шум магии. Шаги своих солдат и ругань она слышит задолго до того, как они подходят к площадке. Она поворачивается и смотрит на поверженного врага — правителя этой страны. Его поставили на колени, руки же сведены сзади и связаны магической печатью. Раны на теле болезненны, но не серьёзны, быстро он от них не умрёт. — Ты можешь убить меня, но вам никогда не сломить мой народ! — рычит он, злобно смотря на неё. — Мы восстанем! Сколько бы ты не убила, тебе не уничтожить всех нас! В глазах его обречённость и непокорность. Он уже знает, что проиграл безвозвратно, но отрицает это с упёртостью каменного голема. Ожидаемо и уже никак не удивляло. — Не волнуйся, мы убьём не всех твоих подданных. В конце концов, это же не война на уничтожение, правильно? — Она издаёт тихий смешок. — Но они ничего не будут знать о своём прошлом. Станут хорошими рабами, быть может. Или новыми «батарейками». Я пока не решила. Он подаётся вперёд, яростно сверкая глазами, но тут же кривится от боли. — Ты сдохнешь, — плюёт он. Слюна не долетает, оставляя у её сапог кровавое пятно. Солдаты дёргаются в сторону пленника, желая выбить из него дерзость, но она останавливает их одним жестом и те, повинуясь, встают на свои места. В конце концов, надо проявить немного уважения к сверженному правителю, правильно? Он был хорошим врагом, умелым, хитрым, упрямым. Воевать с ним одно удовольствие. Но всему приходит конец. Так или иначе. — Рано или поздно, — безразлично отвечает она и неожиданно улыбается. — Но всё же значительно позже, чем ты. Как же приятен момент, когда глаза жертвы наполняются ужасом перед понимаем близости собственной гибели. — Будь ты проклята… — шепчет он зло и безнадёжно. — Уже давно, Сарантис, уже давно, — спокойно отвечает она, подавая знак одному из солдат. Он заставляет вражеского правителя откинуть голову назад, схватив за волосы, после чего отточенным движением достаёт кинжал из ножен и перерезает ему горло. Металл входит глубоко и режет легко, словно не плоть и жилы, а мягкое податливое масло. Кровь заливала одежду и белые каменные плиты, обильными толчками вытекая из раны. Она безразлично смотрит, как хрипит и дёргается бывший враг, как жизнь покидает тело правителя и генерала. — Госпожа, что делать с пленными? — спрашивает командующий, когда правитель затихает в луже собственной крови и жизнь окончательно оставляет его. — В портал. Следите, чтоб никто не сбежал, — бросает она, разворачиваясь и вновь устремляя взгляд на долину, — город сровнять с землёй. Мэйва дёрнула головой. В висках противно ломило, и она невольно морщится. — …я хочу разобраться с двумя проблемами разом. Твердыню Часовых получат Опальные — не презренный предатель! — Опальный гордо вскинул голову, со смесью презрения и опаски глядя на Вершительницу. Барик напрягся. Подобное обращение его явно задевало. Мэйва же, бросив на опального равнодушный взгляд, проигнорировала его выпад, и обратилась к регенту: — Стрейдус, тебе стоит закончить Эдикт самостоятельно, — не став ходить вокруг да около, сказала Мэйва, борясь с желанием потереть лоб. Всё равно любые слова будут бессмысленны, и всё закончится боем. Просьба покончить с собой сама по себе адекватностью не отдаёт, хотя в данной ситуации вообще мало что говорит о вменяемости. — Мы можем поискать другие пути решения проблемы Эдикта. Сказанное ожидаемо разозлило регента, но слушать его перепалку с опальным она не стала. Голова просто раскалывалась на части. Скорей бы уже… скорей бы уже можно было убить их. Как же тошнит от чужого упрямства. И вообще тоже тошнит. В бой она сорвалась почти с радостью, будто бы это могло унять плохое самочувствие. Разобраться с частью солдат и добраться до регента не составило труда. Опального забрал на себя Барик и, как показалось Мэйве, зарубил его даже охотно. Бой был быстрым и вскоре от отряда регента остался лишь один солдат, раненный в руку стрелой Фуги да сам Стрейдус. Мэйва посмотрела на регента, лежащего перед ней на земле. Его раны сильно кровоточат и долго он не протянет. Стрейдус и сам это понимает. — Если бы только у меня были силы, чтобы презирать тебя! Но бой лишил меня их… — он откидывает оружие и вызывающе смотрит в глаза Вершительницы. — Значит, вот и настал конец моему правлению. Что ж, давай. Я хочу встретить свои последние мгновения с достоинством. Вершительница едва передёргивает плечами, ощущая странное чувство дежа вю. Их прекрасная столица пала перед натиском вражеской армии. Он, как мог, оттягивал этот момент, сражался из последних сил с этими тёмными тварями, но они взяли верх. Неприступная стена, что некогда защищала столицу от любых врагов, разбита. Город тонул в огне и крови своих защитников. Пока его тащили, он видел тела убитых воинов и горожан. Как убивают ещё сопротивляющихся солдат его армии, как тащат простых горожан куда-то, нацепив сдерживающие оковы. Видел, как рушатся здания и с какой нечеловеческой тщательностью работают солдаты, обыскивая каждый закуток. Видел ужас в мёртвых глазах и глазах тех, кого уводили. Всё это тяжким грузом ложилось на душу. К горлу подкатывал ком отчаяния. Не такого будущего он желал для своих людей. Всего лишь хотел, чтобы его страна процветала и не была захвачена подлыми тварями. Но все усилия оказались тщетными, а силы неравными. Его привели к обзорной площадке, на которой стояла их военачальник. Поставили на колени, после чего отошли на два шага назад. Он смотрел на завоевательницу непокорно и зло, внимательно разглядывая её. Нужно же узнать хоть как выглядит та, что уничтожила его страну. Генерал ли? Повелительница ли? Он никогда не был силён в понимании их системы иерархии и рангов. Она смотрит в ответ с лёгким интересом, скользит взглядом по его ранам и вымученному лицу, словно тоже изучает напоследок. — Ты можешь убить меня, но вам никогда не сломить мой народ! — рычит он, злобно смотря на неё. — Мы восстанем! Сколько бы ты не убила, тебе не уничтожить всех нас! Он знает, что уже ничего не сможет изменить, переиграть. Однако признать своё поражение сейчас, перед ней, означает проиграть, сдаться ненавистному врагу. Он не позволит её ощутить весь триумф от своей победы. — Не волнуйся, мы убьём не всех твоих подданных. В конце концов, это же не война на уничтожение, правильно? — Она издаёт тихий смешок. — Но они ничего не будут знать о своём прошлом. Станут хорошими рабами, быть может. Или новыми «батарейками». Я пока не решила. У него сводит от злости скулы, и он подаётся вперёд, но тут же кривится от острой боли в боку, едва сдерживая стон. — Ты сдохнешь, — плюёт он в сторону женщины. Слюна не долетает, оставляя кровавый след у её сапог. Солдаты дёргаются и он ухмыляется, готовясь к болезненным ударам. К его удивлению, она останавливает солдат одним лишь жестом и те покорно встают на свои места. Она смотрит холодно и ему кажется, будто из её ледяных сине-голубых глаз на него смотрит Бездна. Словно её красивое лицо просто хрупкая маска для таящегося внутри монстра. — Рано или поздно, — безразлично отвечает она и неожиданно улыбается почти мягко. И в этот миг она кажется такой прекрасной, что легко забыть, кто она. Но он не позволяет себе такой слабости, не позволяет забыть о том, что за тёмная тварь стоит перед ним. — Но всё же значительно позже, чем ты. — Будь ты проклята… — шепчет он зло и безнадёжно. — Уже давно, Сарантис, уже давно, — спокойно отвечает она, подавая знак одному из солдат. Он хватает его за волосы, и тянет назад, заставляя откинуть голову. Сарантис кривится и хрипло вскрикивает, когда ощущает болезненный укус кинжала. Острое лезвие режет быстро и он успевает подумать, что его хотя бы не заставляют мучиться и не пытают, хотя могли бы. Кровь заливала одежду и белые каменные плиты, обильными толчками вытекая из раны. Сарантиса бросают на землю, и он хрипит, корчится в судорогах, желая инстинктивно зажать рану руками. Последнее, что он запоминает, это обжигающий своим спокойствием взгляд сине-голубых глаз, в котором ему чудится лёгкая печаль. Мэйва смотрит и кривит губы в хищной ухмылке. Внутри что-то довольно рычит, заливается шипящим смехом, и ей самой хочется рассмеяться от такого поистине удивительного совпадения. Она почти хочет выдернуть эти воспоминания из его памяти души. Показать их ему. В его взгляде всё та же непримиримость, всё та же непокорность. Всё та же обречённость. Будто не смотря на прожитые жизни, он всё также сохранил свой характер, пронёс его через миры и века. Удивительно. Мог ли он помнить ту свою жизнь? Мэйва не знала, но вероятность этого не была нулевой. Возможно, он считал, что судьбы дала ему второй шанс, потому так упорно отстаивал свои земли? Тогда судьба сыграла ещё более ироническую шутку с ними двумя. Мэйва перехватывает меч крепче и делает шаг вперёд. Внезапно единственный выживший солдат регента бросается вперёд, вставая между Вершительницей и Иродином. — Я не позволю тебе этого сделать! — срывая с себя шлем, вскрикивает женщина, после чего направляет оружие на Мэйву. Вершительница замирает, внимательно рассматривая неизвестную, и понимает, что где-то её уже видела. Пшеничного цвета волосы, волевые черты лица, светлые глаза… Чем-то она походила на бывшую одногруппницу Мэйвы, коренную северянку, которую забрали у Опальных. А потом она слышит удивленный вздох Барика за спиной. — Амелия, живая! — в голосе воина слышится радость и непонимание. — Но ты встала на защиту регента? Что это значит? Объяснись, девчонка. — Действительно, что это значит? — поддержала Барика Мэйва, вспомнив, наконец, где видела раньше эту женщину. Дочь генерала Аше, она была командиром у Опальных и, насколько слышала Вершительница судеб, её отряд взяли в плен то ли полностью, то ли частично перебив. Судя по всему, в настоящий момент жива лишь она одна. — Прежде, чем ты начнёшь лицемерно спрашивать, почему я здесь, хорошенько посмотри на то, что ты наделала! — воскликнула Амелия, озабоченно осматривая раны регента. — Нихрена себе претензия, — офигела от услышанного Мэйва. — То есть типа я должна была покорно стоять и ждать, пока меня изрубят в фарш? И это можно было бы считать нормой и вообще «ура, мы убили представителя суда и его компанию!»? И после этого я лицемер, да, конечно… — она поглядела на своих спутников и на всякий случай уточнила у них: — или я чего-то не понимаю в этой жизни? — Я тоже как-то не сильно понимаю эту дамочку, Вершительница, — пожала плечами Фуга. — Но её предъявы какие-то тухлые. Странно вообще слышать что-то такое от Опальной. — Я уже не та северная воевода, которой была, — поморщилась Амелия, словно ей неприятно это вспоминать. — Я смогла взглянуть по-новому на завоевание, когда осталась в стороне от конфликта. Послушай, прошу… Бывшая опальная посмотрела на неё с немой мольбой. Мэйва вопросительно вскинула бровь, убрав клинки в ножны, но оставив руки на эфесах. — Пойми, мы были неправы! Все мы! Кайрос свёл нас с верного пути столетия назад. Мы пошли на юг, чтобы доделать работу Владыки, но… — она на мгновение замолкает, а после, крепко зажмурив глаза, выпалила: — разве ты не видишь?! Ярусы — наша последний шанс всё исправить! — Исправить что? — раздражённо интересуется Мэйва. — Мир? Очень мило. Предлагаю начать с окончания Эдикта Бурь. — Не смей подходить к регенту! — тут же ощетинилась она. — Ты не понимаешь… — Амелия, — перебивает её регент. — Не стоит тратить слова и силы. Мэйва слегка склонила голову, сверля бывшую опальную недобрым взглядом. — Ты была пленницей. А теперь сражаешься за Оплот. Почему? — Потому что у Оплота есть шанс отвоевать свою независимость! — на этих словах Фуга насмешливо фыркнула. — Потому что мы вторглись в это королевство по безумной прихоти тирана. Потому что… По многим причинам! Мэйва вопросительно вскинула брови. Вот уж от кого подобных слов она не ожидала, так это от опальной, пусть и бывшей. Уж у неё-то не должно быть каких-то иллюзий по поводу того, как ведётся война. Что-то явно с ней не так. — Ты же понимаешь, что сражаться за регента — это измена. — По чьему определению этого слова?! — вскидывается она. — Уверена, не по твоему. Нет, ты, как и остальные Вершители судеб — просто рупор для закона Кайрос — системы, которую вы едва понимаете, и за которую мой отец готов убивать! — Что поделаешь, такая у нас работа, — равнодушно пожала плечами Мэйва. — Солдаты сражаются и убивают, крестьяне выращивают урожай и скотину, ремесленники делают необходимые в быту вещи. А мы вот следим за порядком, как можем. Амелия фыркнула. — За порядком? Знаю я, какие вы можете устроить неприятности… Мэйва склонила голову на бок, мысли в голове ворочались лениво из-за боли, но это не помешало подобраться к не самой приятной догадке. Опальные — верные солдаты, просто так их не сломить. Свои принципы они вбивают в своих солдат похлеще, чем Тунон — знание закона в своих учеников. И либо Амелии знатно промыли мозги, либо… — Только не говори мне, что ты влюбилась и понесла ребёнка, — опасно прищурившись, говорит Вершительница. Амелия удивлённо уставилась на Вершительницу. — Что?! Откуда ты… Как ты… — О-о, великая Тьма… — простонала Мэйва, закрыв лицо ладонями, едва сдерживает звериный рык. — Ну почему, Бездна тебя раздери, всё всегда идёт через одно место. — Амелия, неужели ты… О, нет — с ужасом говорит Барик. — Помоги нам, Архонт! Кажется, у этого даже название есть — когда жертва влюбляется в своего похитителя и начинает всячески его оправдывать. Только Мэйва не могла вспомнить сейчас точное название. Что-то на «с», кажется. Глубоко вздохнув, Вершительница постаралась унять вспыхнувшую ледяной злобу, но когда она отняла руки от лица, глаза её мерцали холодной синевой. — Где ребёнок? — голос её звучал ровно и безразлично. Без угрозы. Без злости. Без чувств. И это подействовало не хуже самой страшной угрозы. — Нет! Не смей! — Амелия вскидывает оружие. — Не подходи к ней! У тебя нет права судить её по тому, чья у неё кровь! Мэйва лишь хмыкнула и принялась осматриваться, ища ещё один огонёк жизни поблизости. Будто ей действительно нужен проводник, пф! Развернувшись и сделав несколько шагов в нужном направлении, она услышала, как за спиной взвыла Амелия, а после раздался шум и тихая брань. Обернувшись, Вершительница лениво поглядела на бывшую опальную, которую удерживал Барик. — Этот ребёнок не в чём ни виноват! Она никак не связана ни с Кайрос, ни с Эдиктом! — Правда? Это легко проверить. Мэйва достала из ножен остро заточенный кинжал и не спеша направляется к регенту. — Как же так, Амелия, — заговорил Барик, видимо, не до конца веря в происходящее, но крепко удерживая дочь генерала на месте. — Почему ты… — Полагаю, всё было из-за более менее приемлемого отношения к ней. Дай угадаю, к тебе отнеслись не как к бесполезному рабу, а как к человеку и содержали в хороших условиях? Ещё наверняка и следили, чтобы всего хватало. Разговаривали. Рассказывали о культуре, обычаях, — она замирает в нескольких шагах от раненого регента и, глядя на лица почти врагов, Вершительница поняла, что угадала. — Ну, или есть более печальный вариант, — хмыкает Мэйва, крутя в пальцах кинжал. — А кто отец, кстати? — Стрейдус младший, — тихо сказала бывшая опальная. — Он… Он погиб, когда начался Эдикт. Мэйва кивнула, получив подтверждение своих догадок. Любопытно, Амелия добровольно разделила постель с наследником Оплота или же нет? Сейчас она может говорить всё, что угодно. Человеческое сознание вообще очень забавная и пластичная вещь, которая запросто может подменить одно на другое, спрятав болезненные воспоминания. — Девочка ни при чём, — говорит Стрейдус, с трудом становясь на колени. Он выглядел совсем плохо и, если подождать ещё некоторое время, то он умрёт от потери крови. Однако это не убавляло его решимости. — Прошу тебя, пощади их. Я последний из регентов Оплота. Если хочешь закончить Эдикт Бурь, то я принимаю свою судьбу. — Уверен, что не хочешь всё сделать сам? — уточняет Мэйва просто для галочки. — Попробовать отречься от престола? — Прикончить себя или позорно сдаться, чтобы завершить Эдикт? — он зло усмехается. — Нет, Вершительница судеб, мы так не делаем. Можешь назвать меня твердолобым, но моё положение и чувство собственного достоинства не допускают меньшего. Если так сильно хочешь закончить Эдикт, то тебе придётся взвалить на себя эту ношу. Мэйва лишь пожимает плечами. Не ей осуждать кого-то за желание жить и нежелание кончать жизнь самоубийством. И дело не в трусости или чём-то таком. Решиться на самоубийство весьма тяжело при любых обстоятельствах, только если человек не сломлен морально. Стрейдусу до сломленности явно ещё далеко, не тот тип характера. Такое поведение можно назвать более чем нормальным. Да, он правитель, да, из-за него страдают люди и земля, но это совершенно не означает, что у него должно появиться стойкое желание покончить с собой. А души… Он ничего не знал про них. Как и все остальные. Впрочем, нежелание регента искать альтернативные пути решения проблемы Мэйве не ясно. Даже несмотря на плачевное положение и однозначную смерть — от кинжала или от кровоточащих ран. — Эта ноша лишь твоя, Иродин, — хмыкает она, перехватив кинжал удобнее. — Не моя. Я просто закончу Эдикт. Не больше, не меньше. Ничего личного. — Будь ты проклята… — тихо шипит он, когда Мэйва подходит ближе. — Ты повторяешься, — негромко отвечает она, чтобы не слышали остальные. — Повторюсь и я: уже давно, Саран… прости, Иродин, уже давно. В глазах регента мелькает понимание, даже узнавание, а следом бессильная ярость вперемешку с ужасом. А следом кинжал легко вспарывает ему горло. Мэйва отходит назад и замирает, ожидая, когда умрёт Стрейдус. Он мучился недолго и вскоре жизнь оставляет его тело. Спутники Вершительницы замерли, в ожидании, но проходит минута, другая и ничего не происходит. Буря всё так же воет за стенами, засыпая всё ржавой пылью. — Итак, Эдикт продолжается, — говорит Мэйва очевидное, вертя в руке кинжал. — Ребёнок связан с ним. — Не смей подходить к моей дочке! — вскрикивает Амелия сквозь слёзы, но тяжёлые руки Барика удерживают её на месте. — Этот Эдикт был предназначен для регента, а не для неё! — Она теперь наследный регент. — Это бессердечный замысле Владыки, — она качает головой. — Мне тоже не нравится этот Эдикт. Он погубил столько жизней и разбил на части некогда благородное королевство… — она подняла тяжёлый взгляд на Мэйву. — Но у меня есть ответственность перед Оплотом — я должна сохранить его наследие и правительство. «— Интересно, как она это собирается сделать в таком-то положении?» — отстранённо думает Мэйва, борясь с пульсирующей болью в висках и внимательно наблюдая за своими спутниками. «— Барику ведь её шею сейчас сломать — раз плюнуть. Ей бы стоило последить за словами.» — Мой отец и другие Архонты уничтожили этот народы. Но мы с ней… — она бросает быстрый взгляд на комнату, где находится ребёнок. А потом смотрит на Вершительницу с вызовом. — Мы сможем собрать всё воедино. — Я бы не стала смотреть в будущие с таким розовым оптимизмом, — фыркнула Мэйва, а потом задумчиво скользнула взглядом по стенам. — Хотя, ты, наверное, не знаешь, во что превратился Оплот. Если не завершить Эдикт, то ничего не останется, кроме кучки ржавой пыли. — Моя дочь не станет очередной жертвой Кайросу! — Амелия дёргается вперёд, но Барик держит её крепко и она невольно морщится. — В ней течёт кровь Севера и никто не вправе забирать у неё жизнь! — Спорно, — равнодушно кидает Мэйва. — Кроме крови Севера в неё течёт кровь ярусников и регента Оплота. Так что у неё, полукровки, нет защиты, о которой ты говоришь. Бессмысленный разговор. Что такое жизнь одного ребёнка против сотней скитающихся душ? Всего одна смерть для восстановления баланса вечного цикла. Никто из присутствующих не поймёт до конца. Они не видят. Не чувствуют. Им не объяснить. Для них есть лишь Эдикт. Интересно, знай они обо всём, чтобы сделали? Мэйва морщится в раздражении. — Надо уметь разделять важное и личное, Амелия, — она подбрасывает и ловит кинжал, раздумывает, недобро сверкая глазами. — И думать надо было раньше. Внучка генерала Грейвена Аше, Архонта Войны. Наследница престола Оплота, ярусников, которых так ненавидит Архонт Войны. Жизнь девочки ценна, определённо. — Как иронично… — бормочет она. Мэйва поворачивает голову и всматривается яркий огонёк ребёнка, но в воспоминаниях этой жизни лишь размытая сумятица и вскоре можно перейти на память предыдущей жизни. Что ж, ожидаемо. Но… убивать дитя не хотелось. Ребёнок не виноват, что у него родители не отличаются изворотливостью ума и сообразительностью. Хотя, может, регент Оплота рассчитывал на то, что Аше не станет убивать собственную внучку? Наивно. — Отрекись от престола и рода. — Что? — не сразу поняла Амелия, напряжённо ожидая решение Вершительницы. — Отрекись от рода твоей дочери и её притязаний на престол, — скучающе пояснила она, сложив руки за спиной и слегка покачиваясь с пятки на носок. — У тебя есть такое право, как у матери регента. Просто произнеси формальный отказ. — Так просто? Считаешь, что-то настолько простое, как канцелярская формальность, может помочь? — удивлённо и недоверчиво спрашивает она и невольно вздрагивает, встречаясь со взглядом Вершительницы, сжимается, спешно отводя глаза в сторону. Мэйва презрительно фыркает. Люди порой слишком твердолобы. — О, точно! — почти радостно воскликнул Лантри. — А раз мать не из Оплота, то и наследовать она не может! Это должно оборвать линию наследования, — он кивает, задумчиво почесав щёку, после чего кинул на Вершительницу осторожный взгляд. — Я не вправе отдавать предпочтение какой-либо концовке в этой части Хроник, но… э-э, с большей радостью назвал бы главу «Законное решение», чем «Убийство младенца», если бы у меня был выбор. Мэйва тихо фыркает, сдерживая смешок. — Мне тоже название «Убийство младенца» не нравится, — говорит она, бледно улыбнувшись и покачав головой. — Каким-то языческим жертвоприношением попахивает. Итак, Амелия? Та кивает и, помолчав немного, составляя достойную фразу отказа, начала говорить. Вышло не особо пафосно, но вполне формально и за отказ от престолонаследия вполне могло сойти. — Этого хватит? — опасливо интересуется она. — Очень надеюсь на это, юная леди, но мы сейчас на милости логики Эдикта, — Лантри чуть хмурится. — Будем надеяться, что этого формального жеста должно быть достаточно, иначе… — он замолчал, почёсывая лоб, и отвернулся. Мэйва же довольно прищурилась, ощущая, как воздух вокруг сгущается, становясь почти ощутимым, накаляется и электризуется от скапливаемой мощи магии. — Достаточно, — успевает сказать она, прежде чем сила Эдикта входит в тело, накрывая могучей волной неудержимого могущества бури, всей беспощадности ветров и неотвратимости сил ураганов. Сначала кажется, что магический ветер попросту снесёт всю Твердыню, предварительно сдув со всем живых плоть, но потом магия затихает и в образовавшейся тишине Мэйва слышит то, что воплощает Эдикт Бурь. Вершительница закрывает глаза на пару минут, прислушиваясь к этим почти звукам, почти образам и почти ощущениям. Потянувшись к ним мысленно, она ощущает, как охотно отзывается Эдикт и чувствует, как несуществующий ветер легко треплет ей волосы и откуда-то пахнет свежей морской водой. Наконец-то головная боль отступила и от этого, и ощущения непередаваемой мощи магии кружилась голова. Напряжение долгих дней, проведённых в Могиле Клинков, наконец, отпустило. Мэйва ощущала почти эйфорию от происходящего. — Получилось! — радостно воскликнула Амелия и метнулась к комнате, где спал ребёнок, когда Барик наконец отпустил её. — Я чувствую, как ветер утихает, — прислушиваясь к чему-то, кивает Лантри, после чего делает глубокий вдох и морщит нос. — Здесь всё ещё отвратительно, но уже не так угнетающе. — Я был здесь, когда начались эти бури. Я горжусь, что чувствую их завершение, — выпятив грудь, сказал Барик, и с его наплечников спадает часть ржавой грязи, оставив отметины, отдалённо напоминающие эполеты. Мэйва, глядя на это, невольно улыбнулась. — Я всегда гордилась тем, что разбиваю — черепа, щиты, шлемы, чьё-то сердце, — но ты только что разбила Эдикт Бурь, — Фуга подошла ближе к Мэйве и хлопнула её по плечу. — Должна признать, ты опережаешь меня на несколько очков. Мэйва хохотнула. — То ли ещё будет, Фуга, — отозвалась она. Настроение резко скакнуло вверх, и она повернулась к женщине, что стояла у входа в спальню с ребёнком. — Эй, Амелия. Хочешь взглянуть на то, что осталось от Оплота? Женщина неуверенно кивает и Мэйва поворачивается к своим соратникам. — Ребят, осмотрите пока комнаты и темницу. Есть вероятность, что кто-то из пленников или солдат ещё остался. Пленников освободите, если будут. Солдат не трогайте, если сами не полезут. Будьте осторожны. — Как скажешь, Вершительница. Если найдём прикольные цацки, мечи или кольца, обязательно прихватим, — беззаботно сказала Фуга, отходя в сторону. — У них могла сохраниться библиотека, — задумчиво тянет Лантри. — Я слышал, там были интересные экземпляры книг. Мэйва кивает ему, после чего направляется к выходу из Твердыни. Площадка перед входом давала хороший обзор. В ясную солнечную погоду, без постоянно поднятой в воздух пыли и ветра, Могила Клинков представляла собой весьма своеобразное зрелище: сухая земля грязно рыжего оттенка, покрытая ржавой пылью да скалы, в которых застряли куски брони, оружия и человеческих костей. Деревья, когда-то наверняка зелёные, теперь напоминали почерневшие иглы. — Это… Неужели это… — Амелия смотрит вокруг, явно не веря собственным глазам, — Что же стало с этими землями… — То, что осталось от Оплота, да. Эти земли не зря стали называть Могилой Клинков, как видишь, — Мэйва сцепила руки за спиной. — Фермы и поселения разрушены, занесены ржавой пылью. Портовые городки, как ты понимаешь, тоже брошены. Все жители разошлись по другим частям Ярусов, поскольку жить тут невозможно. — Кайрос слишком жесток… — Ты, правда, так считаешь? — она посмотрела на Амелию и пожала плечами. — Что ж, возможно. Но, право слово, что стоило регенту и его сыновьям просто… отречься от престола, как это сделала ты за свою дочь? В конце концов, отречение — не более чем слова. Но сколько бы жизней спасли эти слова. Хотя могло и не сработать. Впрочем, уже не важно, — Мэйва с наслаждением вдохнула чистый воздух и поглядела в синее небо. Несколько минут они молчали. Вершительница наслаждалась хорошей погодой, свежим ветерком и приятными солнечными лучами. Амелия же мрачно смотрела на истерзанные земли, покрытые ржавой пылью и скалами. — Ты собираешься зачистить Твердыню Часовых от оставшихся солдат? — спрашивает дочь Архонта Войны, нарушая молчание. — Мне не нужна Твердыня, если ты об этом. Я приходила за Эдиктом. Впрочем, тебе тут оставаться я бы тоже не советовала, поскольку теперь сюда придут Опальные или лазутчики Алого Хора. Догадываешься, что они сделают с твоей дочерью? Амелия помрачнела. — Мой… Отец не примет внучку, в которой течёт кровь ярусников. А Архонт Тайн… — А Голоса будут рады посадить тебя на кол, — подтвердила невысказанную догадку Мэйва. — Не представляю, как ты собираешься перебираться в другие регионы Ярусов, учитывая, что у единственного хода полно патрулей, но это не моё дело. — Ты оставила в живых меня и мою дочь. Могу я просить тебя о милости вновь, чтобы ты… —… взяла под защиту Суда и провела мимо Опальных? — перебивает Мэйва, едва заметно усмехнувшись. — Не выйдет. Я с генералами немного… не сошлись во мнениях по поводу того, кто кому и почему должен служить. Амелия непонимающе нахмурилась. — В смысле? — Ну, понимаешь, всем хочется иметь в запасе собственного карманного Вершителя судеб, который если что вступился бы за них и вообще всячески помогал бы. Только вот беда — я служу Тунону и работаю в Суде. Меня это вполне устраивает. — Подожди, но если ты в ссоре с генералами, то как ты попала сюда? — Ножками притопала, — пожала плечами она, ухмыльнувшись. Но видя, как нахмурилась Амелия, примиряющее махнула рукой. — Расслабься. Это, можно сказать, профессиональные секреты. Но если хочешь, можешь идти с нами. Бывшая опальная качает головой. — Спасибо, но я сама найду, куда пойти. — Как хочешь. Моё дело предложить. Если вариантов не найдёшь, приходи к Океанскому Шпилю. Думаю, ты там встретишь людей, которые могут помочь. Осталось лишь проверить, помогло ли снятие Эдикта избавиться от скитающихся душ. Как ни странно, помогло. После смерти старого правителя и отречения нового от престола буря улеглась, а постоянный шёпот стих. Получив в свои руки мощь нового Эдикта, она некоторое время раздумывала, будет ли её собственный Эдикт иметь такие последствия? Не хотелось бы настолько нарушать баланс. Знала ли Кайрос о таких последствиях? Скорее всего нет. Вот уж чего-чего, а слухов о том, что Владыка может видеть души не ходило. Впрочем, это ни о чём не говорит. Достаточно просто держать такую способность в секрете, что не так уж сложно. Что касалось других Архонтов, то Грейвен Аше не мог видеть этот кошмар, иначе бы не расположился в Железном Очаге. Тунон тоже не мог, его сила касалась совсем другой стороны. Бледен Марк, возможно, мог что-то ощущать. Тьма плотно переплетена с другой стороной. А где тьма, там и тени. Голоса Нерата же… Скорее всего увидел бы. Как-то по-другому, но увидел. Их силы в чём-то схожи и, наверное, Мэйва могла бы многое подчерпнуть для себя из общения с ним. Но с Архонтом Тайн отношения сложились крайне сложные ещё при самом начале завоевании Ярусов. Возможно, он ощущал сродство сил или видел в неё что-то, что пробуждало в нём любопытство. В любом случае, он проявлял интерес. Мэйву это совершенно не радовало. На Архонта Тайн страшно смотреть, ещё хуже слышать этот нестройный хор голосов. Что-то внутри начинало неприятно скрестись и скалиться каждый раз, вызывая желание либо убить, чтоб не мучился, либо оказаться подальше. И Мэйва уже давно для себя решила, что ну его нахрен. Видели ли что-то остальные её спутники? Вряд ли. Возможно, только зверолюдка что-то такое замечала, но не так отчётливо, как Мэйва. Слышали ли скорбный вой, невнятное бормотание и обрывистый плач? Может быть, да только путали его с ветром, скидывая всё на воображение. Человек вообще ужасно небрежен порой. А вот эмоционального подъёма ни у кого не наблюдалось. Скорее уж наоборот, вся команда ходила мрачной и раздражённой вплоть до снятия Эдикта Бурь. Зато теперь настроение у всех оставалось приподнятым, а Мэйва пару раз ощущала знакомое присутствие в тенях. Это подбадривало, так как до снятия Эдикта она не чувствовала присутствия Архонта Теней ни разу. Так что Мэйва, найдя меч Бесстрашный, разумно решила, что всем нужен небольшой перерыв и разрядка. Спокойное живое место, отличающееся от разорённых земель Могилы Клинков. Распутье Летианы подходило идеально.