Жертва

Мэйва сидела у края древней каменной крепости, находившейся на скале. Раскинувшееся внизу огромное озеро приковывало взгляд почти идеальной гладью воды. Мэйва смотрела на отражающееся небо, перебирая пальцами круглые бусы из зеленовато-голубого камня. Ничего особенного не происходило, на самом деле. За исключением маленькой детали, которая важна только самой Мэйве и лишь ей казалась значимой. Позавчера умер последний человек, который знал её ещё до того, как она стала Архонтом Шпилей. Который был знаком с ней, как с просто обычным человеком. А вчера были его похороны. Ничего такого, но отчего-то от этого было тоскливо на душе. Словно не человека хоронили, а что-то такое, к чему она сама давно стремилась и пыталась обрести, будто частичку её собственной жизни — человеческой её части. Хотя она с печалью понимала, что и не была человеком никогда, но облегчение это не приносило совсем. Марк говорил, что со временем пропасть между ней и обычными людьми только увеличится. Мэйва сомневалась в том, что этой пропасти вообще не было изначально. Однако живя в обществе она, так или иначе, старалась понять окружающих её людей. Возможно, порой излишне сильно. И всё равно часто бывало, что её преследовало ощущение чуждости. Будто она была чужой для всего изначально. Инородный элемент. Заняла чужое место, сначала попав в Суд, а после став Вершительницей. Взяла чужую жизнь, украла чужую судьбу для себя. Глупо, конечно. Она не могла рассказать о своём прошлом. Не помнила просто ничего до того, как очнулась в зимнем лесу. Будто и не существовало её до этого. Мир вокруг тогда виделся таким удивительно прекрасным в своей неизведанности. Почти всему приходилось учиться заново. Конечно, способность к просмотру чужой памяти помогала сильно и проблем с языком практически не возникало. А ещё учили оставаться равнодушной и не примерять всё на себя, иначе и до безумия не долго дойти. Но всё равно она порой ощущала усталость и печаль от всего, что видела в воспоминаниях. Собственные силы не давали прояснить ситуацию с потерянной частью собственной жизни, не показывали это вовсе, подсовывая вместо этого воспоминания о совсем другом и совсем не отсюда. От этого возникало ощущение, что она ищет не то и не так. В памяти перерождений тоже сложно разобраться, но она пыталась хотя бы примерно отсортировать воспоминания. Самые далёкие и самые сильные — это про то странное пугающее создание, про её правление, её силы, её завоевания. Словно напоминание о том, чем когда-то давно она сама была. Что потеряла. Эти воспоминания тоже вызывали море вопросов. Куда делась вся та её сила? Кто её убил? И как он это сделала, если те создания считались бессмертными? Смерть — это не конец, а продолжение пути. Можно ли это было назвать сном души? А потерянные воспоминания о себе прежней — платой за пробуждение сил? Или это всё лишь отголоски того былого могущества? Она не знала. Но изредка становилось так тоскливо, так больно от ощущения потери чего-то важного, ценного и нужного, чего-то такого, что уже никогда не вернуть, что почти хотелось выть в голос. Мэйва не могла себе позволить такого. Вряд ли вообще кто-то из её окружения поймёт такую слабость. Владыка Ярусов должна оставаться сильной, не так ли? Власть даёт очень многое и так много отнимает. Каждый приступ тоски и ощущения чуждости она убеждала себя, что это от количества чужих просмотренных воспоминаний. Ведь люди часто запоминают лишь плохое и, не смотря на все уловки, порой всё равно не хватало равнодушия и стойкости, чтобы перенести всё в себе и не дать вырваться наружу. Просто слишком много всего накапливалось. Как если прочитать сразу большое количество грустных книг или выслушать кучу печальных историй — пробивало на эмоции и подавляло одновременно. Порой помогало. Порой ей казалось, что она врёт самой себе. Не только в чужой памяти дело, не только. Есть вещи, которые просто так не скажешь. О некоторых вовсе не стоит узнавать никому в этом мире. Некому рассказать об увиденном, не с кем поделиться собственными мыслями и чувствами. Этой тоской по давно ушедшему и несбывшемуся. Оставалось лишь закрыть глаза, глубоко вдохнуть и выдохнуть. И смириться. Вздохнув, она намотала бусы на запястье и провела руками по лицу, стирая текущие сами собой слёзы. А потом взяла угольный карандаш и начала бездумно рисовать на листе пергамента. Это помогало отвлечься, хоть и выходила какая-то непонятная сумятица в итоге. Но какая разница, если всё равно рисунок потом будет уничтожен? Оставлять его, чтобы до него добрался любопытный Архонт Теней, Мэйва не собиралась. Незачем ему это видеть. Ощущение чужого приближения заставили отвлечься и насторожиться. Она чутко прислушалась к собственным ощущениям, но быстро успокоилась, определив, кто и откуда к ней решил прийти. Тени, — другие, не Марка, более дикие и необузданные, — дрогнули вокруг и сгустились. Большая мощная зверолюдка буквально вытекла из них, а её красные глаза ярко сверкали в тенях. Наблюдая за ней, Мэйва подумала, что Смерть-из-Тени далеко продвинулась в освоении собственного дара. Однако она управляла своими тенями не так, как это делал Марк. Для неё они скорее дополнительный способ скрыться и быстро передвигаться. Да и ощущения от её теней совсем другие. Смерть-из-Тени принюхалась, громко фыркнула и устроилась рядом. — Альфа тоскует. — Тоскую, — согласилась Мэйва и рассеяно добавила: — Накатывает порой, если много смотреть. Она взяла в руки рисунок, любуясь получившейся картинкой. А потом вытянула руку и отпустила. — А остальным незачем это знать. Да и вряд ли даже захочется. Зверолюдка проводила взглядом подхваченный ветром лист. — Стая крепка и свирепа. Будет верна Альфе ещё долго-долго. Можно доверять, — зверолюдка пофыркивает, почёсывая за ухом. А потом перевела на Мэйву неожиданно серьёзный взгляд. — Нужен ещё один, кто будет знать, что Альфа смотрит назад. Альфа и тёмный Марк связаны. Он чувствует Альфу и верен ей. Альфа сомневается в больверке? — Нет. Я тоже чувствую его. Смерть-из-Тени задумчиво кивнула. — Тёмный Марк сильный, свирепый. Убивает быстро-много для Альфы. Пользуется правом на спаривание, подтверждает его. Не знает, что Альфа смотрит в прошедшее. Догадывается. — Если он спросит, я скажу. — Альфа опасается? Если тёмный Марк решит пойти против, Смерть-из-Тени перегрызёт ему глотку. Будет вонзать когти глубоко, рвать быстро, чтобы кровь лилась-лилась, много, — зверолюдка довольно зарычала, оскалившись. — Но тёмный Марк верен. Не станет оспаривать место Альфы и Примы. Не станет бояться. Не станет искать другую Альфу и самку. Альфа зря опасается. Мэйва поглядела на зверолюдку. — Ты так уверена в этом. — Связь крепка. Альфа сильна, ещё сильнее, чем раньше. Тени любят Альфу Смерть-из-Тени. Слушают её. Альфа тоже слушает и смотрит. Нечего опасаться. — Ты права, наверное, — она вздохнула. — Я расскажу, когда будет подходящее время. Рано или поздно всё равно же догадается. Если она расскажет, то примет ли это Архонт Теней? Останется ли всё, как прежде? Станет ли лучше? Или он предпочтёт отдалиться и свести контакт к минимуму? Может, даже попробует убить? Мэйва не знала. И, пожалуй, эта неизвестность её пугала.