Только не влюбляйся

Прошло уже две недели, а Дэниел так больше и не услышал Дэна. Он звонил ему еще пару раз на протяжении этого времени, но телефон был выключен, на звонки парень больше не отвечал. В какой-то степени Платцмана устраивал такой расклад дел, потому что ему не приходилось ходить и волноваться о том, что его новый знакомый вскрылся где-нибудь в ванной, не оставив даже предсмертной записки, но с другой стороны, он ведь сам сказал, что люди не должны хотеть умирать. Разве можно, в таком случае, позволить Дэну сделать это? Дэниел понимал, что это все глупости. Он не мог сделать ничего. Он не мог сорваться с места и поехать домой к этому парню, не мог дозвониться до него, не мог написать, он вообще ничего не мог сделать. То, что от него зависело — он сделал. Он поговорил с ним тогда, дав, возможно, мотивации, чтобы жить дальше. Еще через неделю Дэниел решил, что возможно, это даже и не его проблема. Он решил, что нужно расслабиться и просто погрузиться в свои дела. Работа, испорченные отношения с мамой — все это куда важнее, чем какой-то суицидник, которого Платцман знает только по имени. Мама. Она звонила каждую неделю, делала вид, что страшно обижена, но Дэниел знал, что это не так. Она злилась. И злилась так, словно Дэн не просто уехал жить в другой город, а забрал у родителей последние средства, которые помогали бы им существовать. — Когда ты вернешься? — спрашивает она в очередной раз, хотя точно знает ответ. — Мы с отцом устали ждать тебя. — Мам, ты знаешь, что я не вернусь, — Дэниел лежит на диване в зале, закинув ноги на его спинку. Он курит и пускает колечки в воздух. — Мы уже несколько раз это обсуждали. Женщина вздыхает и замолкает. Молчание длится с минуту, пока она, наконец, не говорит. — Мне кажется, что ты начинаешь забывать, что мы для тебя сделали, Дэниел. Платцман давится дымом. Вдыхает слишком много и теперь лежит, пытаясь откашляться. Он терпеть не мог, когда она так делала. Когда пыталась сделать вид, что не они с отцом виноваты в том, что на руках Дэниела теперь красуются шрамы. Он тушит сигарету, принимает сидячее положение. Слова застревают в горле, словно ком. На секунду Платцману кажется, что он вот-вот начнет задыхаться. — Что? — выдавливает он из себя. — Повтори, черт возьми, то, что ты сейчас сказала. — Ты же знаешь, что я права. Мы с отцом так любили тебя, так старались, чтобы ты вырос достойным человеком, а как только тебе исполнилось двадцать два — ты просто решил кинуть нас и сделал вид, что ты уже взрослый и самостоятельный. Оставил семью загнивать тут, уехав в большой город, — все это она говорит с такой гнилью, с таким чертовым обвинением, что Дэниелу кажется, что он снова вернулся в свое детство, когда он никак не мог найти понимания у родителей и ребят своего возраста. Вернулся в подростковые годы, когда стал понимать, что часто бывает так, что дети не нужны своим родителям, когда на секунду осознал, что его матери плевать на то, что его руки украшают свежие порезы. — Ты мог бы забрать нас с собой, мы бы жили вместе, но ты не сделал этого. Дэниел слышит, как на заднем плане раздается голос его отца: «Ты перегибаешь, прекрати». Да, она перегибала. И перегибала весьма сильно, но механизм уже запущен. Механизм, который не остановить. — Как ты вообще можешь говорить такое? — он думает, что кричит, но на самом деле нет. Он шепчет. Шепчет так тихо, что его едва ли слышно на том конце провода. — Когда мне исполнилось восемнадцать — я нашел себе работу, мама. Чтобы помогать тебе и папе. Я сделал это, и мне было не сложно. Я, черт подери, делал все, чтобы ты мной гордилась. Но что сделала ты, когда я стал переживать все то дерьмо? Ты сказала, что я понятия не имею, что такое реальные проблемы, потому что мне всего лишь восемнадцать. — Я даже не думала о таком. Ты… — Нет, мама! — он перебивает ее, резко вскакивая на ноги. — Ты не просто думала — ты делала! Ты говорила мне это в лицо! А что же ты сделала, когда я схватился за лезвие?! Потащила меня в чертову церковь! Я ненавидел себя! А все, что мне нужно было тогда — капля родительской любви! Она молчит, Дэниел замолчал тоже, хотя внутри у него все горело. Кровь кипела в жилах, ему хотелось кричать, раздирая глотку в кровь. Кричать так, чтобы она слышала, чтобы соседи пугались и вызывали полицию, чтобы весь чертов мир знал, как ему больно. Она собирается сказать что-то еще, но Платцман не хочет слушать — скидывает вызов, швыряя телефон на пол. Он ударяется о ковер, чудом не разбившись. Дэниел хватается за волосы, кричит, оседая на пол. Он так давно не испытывал этого чувства, что и забыл каково это — чувствовать боль. То самое чувство, когда тебя раздирает изнутри тупыми ножами, когда ты задыхаешься в собственных эмоциях, когда слезы душат тебя, а ты максимально беспомощен и можешь только скулить от боли. И больше ничего. Платцман медленно поднимается на ноги, идет в ванную. Входит в комнату, закрыв дверь на щеколду. Заглядывает в зеркало. Видит в нем свое отражение, и в сердце снова возникает чувство ненависти. Такое же сильное, как несколько лет назад, когда Дэниел, отчаявшись в себе и своей семье, схватился за лезвие. Он смотрит на свои руки, проводит пальцем по шрамам, потом поднимает взгляд на себя. Проникается еще большей ненавистью к своим глазам. Они голубые, похожие на двух утопленников, взявшихся за руки. Не на океаны, как она говорила, нет. Дэниел несколько раз выдыхает, стараясь прийти в себя. Он нервно пытается уложить свои волосы, как обычно, но только сильнее растрепывает их. Руки трясутся, а в глазах скапливаются слезы. Всего несколькими фразами она довела его до состояния душевнобольного человека. Но Дэниел любил свою маму, она ведь не виновата, что Платцман родился таким. *** Она не звонила уже несколько дней. Дэниел был безумно рад этому, потому что ему не очень-то и хотелось говорить с человеком, который доводит его до состояния собственной беспомощности, до состояния, когда единственным выходом из положения кажется самоубийство. Платцман был занят своими делами, много общался с Уэйном и работал, когда ночью, двадцать третьего декабря, на его телефон снова пришло сообщение с неизвестного номера. 22:00 «Неизвестный номер»: Я покончу с собой. Ага, значит, он жив. Дэниелу показалось, что с сердца свалился какой-то камень, когда он получил это сообщение снова. Ровно в то же время, ровно того же числа, ровно через месяц. С одной стороны, ему следовало бы снова позвонить Дэну и поговорить с ним, возможно, попытаться поднять ему настрой перед Новым Годом, но, с другой стороны, он сам сейчас находился в довольно странном состоянии, когда хотелось сесть с другом на диване в зале и пожаловаться на свои проблемы, попивая пиво. Однако он вспомнил, что Дэн говорил, что он один. Платцман мог позволить себе притащить Вейна домой, посадить его на диван и рассказать об очередной ссоре с матерью. Он мог, а Дэн нет. Платцман быстро набирает номер, прикладывает телефон к уху, ждет. Первый гудок, второй гудок. Вызов прерван. Набирает снова. Первый гудок, второй гудок. Вызов прерван. Ему хочется разбить несчастное устройство о стену, но он этого не делает. Заходит в сообщения, открывает переписку с Дэном, быстро набирает текст. 22:05 «Вы»: Не хочешь ответить на звонок? Или на этот раз ты просто решил, что будет смешно написать мне? 22:07 «Неизвестный номер»: Я хочу, чтобы со мной поговорили, но не нужно звонить. Мне кажется, что я обдолбался наркотой и скоро откинусь, хотя это не так. Дэниел закусывает губу. А что если это так? Что если человек настолько забил на себя и свою жизнь, что сейчас лежит где-то, накачанный каким-то дерьмом, не в состоянии прийти домой и лечь спать? 22:10 «Вы»: У тебя случилось что-то плохое? 22:11 «Неизвестный номер»: Сегодня мой день рождения. Я виделся с мамой. Она ненавидит меня. Платцман готов завыть в голос. Ему хочется, чтобы Дэн услышал его и понял, что ему тоже плохо. Понял, что он тоже не может найти общий язык с матерью, и за этого ему хреново. Это грызет его изнутри, мешая спать ночью. Да и никто не должен быть один в свой день рождения. Платцману даже хочется, чтобы Дэн нашел кого-нибудь, чтобы не сидел дома в одиночестве. 22:13 «Вы»: Я тоже сейчас не в лучших отношениях с мамой. Она скоро доведет меня до истерики. И мне кажется, что ты не должен быть сегодня один. Это дерьмово. 22:17 «Неизвестный номер»: Я ведь уже сказал, что я всегда один. А моя мать плюнула мне в лицо и пожелала смерти от СПИДа. 22:19 «Вы»: Я знаю, что тебе больно. Из-за матери я резал руки когда-то. 22:21 «Неизвестный номер»: Я порезал себе руки сорок минут назад. 22:21 «Неизвестный номер»: Мне кажется, что так будет лучше. Дэниел выдыхает, снова набирает номер Дэна. Абонент недоступен. *** Платцман хотел, желал всей душой, что на Новый Год он останется в Вегасе, вместе с Вэйном, но тот благополучно укатил к своим родителям, посоветовав Дэниелу сделать то же самое. Вэйн искренне считал, что так Дэниел сможет, наконец, привести отношения с родителями в порядок. Но сам парень так и не думал, поэтому на праздники он решил остаться в городе, справив их в одиночестве. Ему казалось, что мама была в бешенстве. Она сначала пыталась уговорить его, обещала, что все пройдет гладко, а потом начала, в своем стиле, закатывать истерики, кричать на него, говорить, что он плохой сын, который не хочет больше видеть свою семью. Платцман хотел видеть свою семью, но не сейчас. Не на эти праздники. Ночь Нового Года Дэниел провел на крыше своей девятиэтажки. Он выпросил ключи от крыши у вахтерши, милой женщины, невероятно позитивного склада ума. Ей было уже за пятьдесят, но она, кажется, даже и не замечала этого. Вела себя, словно пятиклассница, много улыбалась, часто смеялась и не упускала случая отметить то, что Дэниел довольно привлекательный парень для своих лет. Про таких людей говорят, что возраст им только к лицу. Когда до наступления Нового Года остался час, Дэниел выбрался на крышу, притащив с собой теплый плед, термос с горячим чаем и парочку бенгальских огней. Он сидел, закутавшись в пледик, и смотрел на ночной город. Со всех сторон доносилась музыка, где-то кричали счастливые люди, всюду горели тысячи огней. В каждом большом городе есть что-то, что заставляет влюбиться в него. Как бы сильно ты не ценил свое личное пространство, как бы сильно ты не любил людей — большой город найдет что-то такое, за что ты будешь любить его всю свою жизнь. В случае с Платцманом - это вид ночного Лас-Вегаса. Живя даже не в центре, даже не близко к нему, он любил каждый огонек, что зажигался с наступлением ночи. На часах было без двух минут двенадцать, когда Дэниел зажег первый бенгальский огонь. Он слышал каждый шорох вокруг себя, каждый звук, который мог раздаться в ночи, слышал людей. Вегас прекрасен, он не спит даже ночью, хотя скорее наоборот. Именно ночью он бодрствует. Ровно в двенадцать часов раздались радостные вопли, он слышал, как люди поздравляют друг друга, а потом ночное небо украсили десятки салютов. Платцман, впервые за последние недели, искренне улыбнулся. Ему казалось, что все проблемы остались позади, каждая обида, каждое неприятное слово, сказанное его матерью. Он надеялся. Дэниел, почему-то, вспомнил про Дэна. Он не думал о нем последние несколько дней, а теперь вспомнил, смотря на то, как небо украшают разноцветные искры салютов. Платцман вытаскивает телефон из кармана, видит сообщение, пришедшее от Вэйна. Огромное, искреннее поздравление, с кучей хороших пожеланий. Видит поздравление от своего оператора сотовой связи, от парочки друзей, но не видит поздравления от родителей. Однако пока ему плевать. Он открывает короткую переписку с Дэном, открывает строку ввода сообщения, пишет. 00:09 «Вы»: С Новым Годом, я надеюсь, что ты не один в этот вечер. Откладывает телефон в карман, отпивает чай из термоса, улыбается. Ему так хорошо, что хочется смеяться. И Платцман искренне надеялся, что Дэну сейчас хорошо тоже. *** Начало января выдалось достаточно спокойным. Дэниел, наконец-то, расслабился, проводил много времени с Вэйном, ему было хорошо. Они часто сидели в уютном магазинчике, обслуживая клиентов, неравнодушных к музыке, записанной на виниловые пластины. Платцману нравилось наблюдать за тем, как работает его друг. Он мог обслужить кого угодно так, что человек оставался доволен. Будь то какая-нибудь милая, пожилая женщина с плохим слухом или какой-нибудь крупный мужчина-рокер, решивший обзавестись музыкой любимой группы на виниле. Вэйн казался Дэниелу необычайным человеком. Он всегда был добр, но при этом всегда говорил правду в лицо, он часто шутил, умел подбодрить, когда надо, никогда не оставлял в тяжелой ситуации. Со своими клиентами он был вежлив и учтив, но к каждому выбирал какой-то особый подход. На него никто никогда не жаловался, потому что он был профессионалом в своем деле. Сегодняшний день Платцман проводил в магазине Вэйна, листая ленту Фэйсбука, периодически заглядывая в сообщения. Он надеялся, что Дэн прочитал его сообщение, надеялся, что он увидел, что парню не плевать на его существование. Как же это глупо выглядит. Он волнуется за человека, которого толком-то и не знает, но что-то в глубине души кричало о том, что, черт возьми, Дэну нужно это. Возможно, Платцман и не подозревал об этом, но своими безрезультатными звонками и сообщениями, которые оставались без ответа, он помогал этому человеку находить в себе мотивацию жить дальше. — Ты опять общался с этим Дэном? — Вэйн недовольно кивает на экран телефона. Он не одобрял этого всего и думал, что Дэниел попался на какой-то тупой развод, который, в итоге, не привел бы ни к чему хорошему. — Ладно, поговорил с ним один раз, возможно, помог, но зачем ты ответил потом, зачем звонил? — Потому что я понимаю, что он ощущает. Я знаю, что это звучит максимально глупо, но у него тоже проблемы с мамой. Она ненавидит его, — Дэниел поднимает глаза на Вэйна. Тот стоит за прилавком, обреченно вздыхая. — Может, я помогаю ему? Может, он еще не сделал этого, потому что я проявляю какое-то внимание? — Черт, Дэниел, тебе же не десять лет. А вообще мне кажется, что это какая-то тупая шутка, в которую ты, как маленький, веришь. Люди, которые хотят покончить с собой, никогда не заявят об этом. Тем более, первому попавшемуся незнакомцу. А знаешь почему? — Дэниел отрицательно мотает головой из стороны в сторону. — Потому что они ХОТЯТ умереть и НЕ ХОТЯТ, чтобы кто-то спас их. Платцман хочет что-то возразить, но так и не решается. Он пытается вспомнить хоть один пример того, что могло бы подкрепить слова Вэйна, как доказательство. Пытается вспомнить себя в тот период. Помнит, как кричал, что ненавидит жизнь, помнит, как закрывался в ванной, вытаскивая новое лезвие откуда-то с полок. Помнит, каждый надрез, каждую каплю крови, что ушла в сливное отверстие. Он угрожал маме, что однажды сделает это так, что его никто не сможет откачать. Подросток, разочарованный в жизни. На секунду вспоминает рассказы подруги о Честере Беннингтоне. Музыкант, Легенда с большой буквы «л». Вспоминает рассказы о проблемах в его жизни, обо всех трудностях, через которые он прошел. О каждом его достижении, об огромном наследии, которое он оставил после себя. О том, как в какой-то момент он устал бороться с затяжной депрессией и просто тихо ушел, словно просто растворился в воздухе, никому ничего не сказав. Так часто бывает: человек кажется таким жизнерадостным, таким счастливым. Он может улыбаться круглыми сутками, вести себя максимально расслаблено, а потом оставаться в одиночестве и мечтать о смерти. Чем этот пример не был доказательством того, что Вэйн прав?