Before her

До нее там была тьма. Там была жизнь: поедание, и охота, и убийство, кровь, и пламя, и вспышки боли. Там были цвет, и вкус, и звук, ощущение дракона с забитыми свежей плотью щеками, поток ветра в его лицо, как только он взлетает в воздух, сильное давление меча. Все было полно жизнью, хорошей жизнью, но все это было во тьме. Он сидит в замке, обдумывая эту тьму. Элизабет ходит по комнате, и ему хочется дотянуться и прикоснуться к ней. Она парит рядом с ним и, возможно, всего лишь «возможно», он хочет приблизиться и схватить, тогда она станет его. «Не причиняй ей вред, иначе я убью тебя» Он ухмыляется. Ах, если бы смерть была вариантом. Весь согнувшись, он смотрит на свои руки. Груз на его плечах сейчас намного тяжелее, чем все те три тысячи лет. Это ее вина. Жизнь, полная тьмы, была намного лучше этого. Ведь теперь он знает об эмоциях, теперь он чувствует больше, чем удовлетворение от криков или от тепла крови, что покрывает его руки. Трудно принять урон. Белый свет, пушистые перья и дрожащие губы пришли в его мир, но теперь ничего этого нет, все потому что она… Нет, это его вина. Тот, кто принял эмоции, кто проклял их и начал этот бесконечный путь. Ах, как бы он насладился великолепной силой демонического клана прямо сейчас, окутывающей его тело, он бы окунулся в кровь по самое горло. Ничего не остановит его от этого, от того, что он хочет. «Ты все еще знаешь, чего хочешь?» — Мелиодас, прошу, ты не можешь сделать этого! — этот голос прорывается в самые глубины тьмы. — Должен быть другой выход, ты не можешь стать королем демонов! — на что тот тяжело поднимает голову, просто пока без короны. — Пожалуйста пойми, Элизабет, — он серьезен и прямолинеен. Мелиодас больше не разрешит ей управлять собой, как это было раньше. Это опасно — держать ее рядом, на расстоянии руки, но он должен, если хочет пережить это. Если они оба переживут это. Он сразу видит в ее глазах ни капли просьбы. Боже, думает он. Заставь ее ненавидеть себя. «Ах, если бы она могла…если бы ты мог. Если она уже больше не…» — Это все, что я могу сделать, — он говорит ей, попутно убеждая в этом себя. — «Я разрушу это проклятие, и не важно, что произойдет». Я дал тебе это обещание. — Но я боюсь, — отвечает она. Он слышит, как сужаются ее ребра, маленький сдвиг в ее сердце. Он понимает, что ей страшно. Он должен бы приобнять и утешить девушку, и найти источник страха. Он должен бы испытать это в своей голове, груди, в сердце. Но он не делает этого. Эта пустота заполняет его изнутри вместе с гневом без каких-либо еще эмоций. Пока Элизабет говорит, он наклоняется и ударяет себя кулаком в живот. Возможно, если бы он чувствовал собственную боль, он бы и ощутил что-то. Подделать боль по потери ее и всего остального и, возможно, это выльется в правду — настоящую боль. Он втирает кастеты в кожу, чувствует повреждение. Это ведь так происходит, да? Прямо там, в животе, чуть ниже грудной клетки? Он бы засмеялся, если бы не был так жалок, старается изобразить эмоции. — Сила короля демонов велика, — шепчет он. Он ненавидит это, ненавидит, насколько силен старый король. Даже если его сила разделена на десять частей, даже если он запечатан далеко в чистилище, старик все еще может сокрушить его. Сокрушить всех из них. — Я больше не смогу оставаться в Британии, — заявляет Мелиодас. Это так же тяжело и для него, и не только из-за нее. Здесь трава и дождь, и сладкий крем с элем и запахом душистого кедра. Он больше ничего не может чувствовать, но он помнит. Эти воспоминания, как оковы, тащили его во тьму. Почему же король украл лишь его эмоции без воспоминаний. Одно без другого — это пытка! Возможно, оно и было его целью. — Тогда какая выгода от разрушения проклятья? — теперь она плачет, и ему совсем не нужно видеть этого, чтобы представить ее слезы. — Я не хочу этого! Я не хочу жить в этом в мире, в мире, где нет тебя! — надоело. Его кулак снова бьет по ушибу. Почему она не может принять это? — Не имеет значения, — он огрызается. — Каждый чертов раз, когда ты снова рождаешься, проклятье твоей матери отпечатывается в тебе, как любовь ко мне. Если проклятие будет снято, то и чувства уничтожатся, — еще один сдвиг и ребра хрустят. Он смакует пронзительную боль. — Так что тебе не стоит волноваться. Все эти чувства пропадут. «Они никогда не пропадут, не для нее, не для тебя. Она никогда не пропадет» Бредятина. Однажды он исчезнет из ее жизни, и когда-нибудь она забудет его. Она будет жить и проживать жизнь принцессы, или официантки, или матери, или богини. — Ты серьезно говоришь мне это? Думаешь, мои собственные чувства навеяны кем-то другим? — ее ноги трясутся, слезы текут по щекам. Мелиодас вздыхает. Его тело залечивается в том месте, где он себя бил. Он разочарован, что ничего не сработало. — Если нет, это было бы невозможно, не так ли? — Почему она его просто не оставит? Почему она заставляет произносить его такие слова? Почему она заставляет его делать это снова и снова? Элизабет — не кто иная, как дочь своей матери. — Это было бы невозможно любить меня каждый раз, когда ты перерождалась… Это невозможно. По крайней мере он так думает. Мелиодас слушает другую часть себя, чтобы собраться с ответом, но в его голове кромешная пустота. Потому что это правда, и он знает это: она его не любит. Это все ложь, созданная для его наказания за наглость. Может быть единожды, тысячу лет назад, существовала девушка, которая могла любить его. Может она любила, может она могла бы выйти за пределы жестокости и увидеть жизнь, данную ей. Может она видит. А сейчас? Слишком много неудач, слишком много смерти. Он помнит взгляд ее глаз, когда он нашел ее снова, страх перед тем, как ударила его. Непонимание, но их любовь вновь расцвела, и он думал, что все так и останется. Но затем она все вспомнила и рассказала о проклятии, и заставила дать ей это дурацкое обещание — обещание, которое он не может сдержать, не смог бы. Она просила о невозможном… Он помнит каждую слезу, каждый плач, каждое нытье, звуки каждого вздоха. От богини до рыцаря все было в агонии, все. «Агония не для тебя, а для нее, ты, эгоистичный идиот» — Тогда зачем ты это делаешь? — ее голос полон эмоций и он слышен в пустоте внутри него. Затем она кричит, и каждое слово, как удар, и Мелиодас доволен этим. — Ты должен просто оставить меня, не пытайся спасти меня! Если я просто забуду все, то ты найдешь себе кого-нибудь другого для любви! Почему он ее просто не остановил? Какая возможная причина закончить этот круговорот? Он дал ей обещание три тысячи лет назад. Теперь же ему бы следовало извиниться за его выполнение. Демон хорош так же, как и его слово. Король хорош лишь так же, как и его слово. Старые учения из другого времени, другой жизни, и голос Чендлера врывается в его мысли. Да, демон должен выполнить обещание. Это то, что отличает их от богов. В них может быть тьма, но у них есть честь. Он дал обещание и должен его выполнить, даже если умрет. Но какое обещание может быть дано тем, кто не может умереть? Его взгляд медленно поднимается к ее лицу, красному от злости и мокрому от слез. Это и есть проблема, корень всего зла, не так ли? Это его грех. Он может обвинить кодекс чести, или наставления, или целую расу. Он может обвинить обещание, данное им. Он может обвинить этих двух завистливых негодяев, которые зовут себя богами, которые провели лицемерный суд над ними. Но все это ложь, и Мелиодас не врет. — Ничем не могу помочь. Это, это правда. Это не ее любовь к нему и не его обещание или проклятие. Не воспоминания о том, что было или о том, что могло бы быть. Не надежда и не сожаление. Не смещенное чувство долга. Это эгоизм, это его грех. — Чему ты не можешь помочь… Теперь, если она узнает, то возненавидит. Она наконец-то отпустит его закончить все и перестанет биться с ним. Он мог бы закончить это давным-давно…мог бы оставаться вдалеке от нее, убежать так далеко, как только может. Элизабет не любит его, не так, как он ее. А как тогда? Ее чувства не настоящие, подделка. Кто угодно мог бы завладеть ее сердцем. Но это только он, потому что он так хочет, снова и снова появляется в ее жизни, что бы накормить свой эгоизм в желании ее. Его тьма улетучивается. Вид, который он создал, мгновенно убирает слезы с ее лица. Теперь он стоит раздетый, уязвимый, готовый к ее злобе и обвинениям. Так как он заслуживает этого, не так ли? Расплата для демона за кражу сердца ангела все еще нужна. Он помнит, как открылись врата рая и ада, и они схватили друг друга, не зная, что делать. Это было впервые, когда он почувствовал себя беспомощным, впервые среди многих грядущих. Но Элизабет схватила его руки и взглянула на него с этой чертовой любовью, что это сломало страх, и он смог встать лицом к богам. Он был самым бессердечным демоном, которого только боялась Британия, и была девушка, которая дала ему силу выстоять и бороться с судьбой. «Элизабет дала, она все еще дает…любит…» Может потом он заслужил ее любовь. Может он заслужил это в тот момент чести, когда они встретились лицом к лицу со своими родителями и приняли свою судьбу. В тот момент, когда он увидел то, как она смотрела на него с любовью. Но не сейчас и больше никогда-либо. Тьма пропала. Его тело оголено, разум чист, глаза мерцают. Сейчас все так, как и было, и должно было оставаться неизменным, они смотрят друг на друга. Если он никак не мог оставить ее все эти три тысячи лет, то как он может сделать это теперь? — Какая бы ты ни была, принцесса или богиня, я люблю тебя каждую. В тот момент, когда он произносит эти слова, он чувствует сожаление. Но это хотя бы что-то в этой кромешной пустоте. Он, безусловно, не заслуживает того, как она смотрит на него сейчас. Это любовь. Взгляд Элизабет всегда был полон любви. И когда она снова обнимает его, он это разрешает. Разве он не может этого сделать? Она плачет в его шею, прижимает его крепче к себе, а Мелиодас тянет ее к себе. Это продолжается долго. Он закрывает глаза, чтобы насладиться. Наслаждение этим мгновением продлит его собственное наказание. Она шепчет ему, настаивает на том, что любит, и он не может дышать, пока не запускает руку ей в волосы. Она говорит, что это ее собственная воля, но он знает, что это ложь. Элизабет невиновна, это зло клана богини прокляло ее этими словами, очень подходящими словами. Ее голос, ее волосы, и ее глаза были точно такими, чтобы заманить его. Ее дух такой, что может запросто подчинить его собственный. Элизабет — это самая изысканная пытка, самое разрушительное блаженство. Она существует, только чтобы пронзать его сердце. Какая ирония, не иметь эмоций — теперь его спасение. — Каждый раз, когда я держал тебя вот так, — говорит он, его голос спокоен. — Мое сердце билось, как сумасшедшее, и я никак не мог его остановить, — Элизабет прижимается к нему крепче. Еще один всхлип и он чувствует, как она начинает погружаться в него, и это накапливает в нем злость. — Но сейчас я ничего не чувствую. «Что ты, черт возьми, делаешь? Я сказал, не делать ей больно!» Причинять ей боль теперь стало единственной вещью, что дозволено делать, почему никто не может этого понять? Элизабет отступила назад, ахнув. Его голова слегка наклонена, а он свирепо смотрит на нее сквозь челку. Богиня подумала, что он откажется от своего плана лишь потому, что она заплакала? Она решила, что он все забудет лишь потому, что она это хотела от него? Как глупо для нее, хотя Элизабет всегда была глупенькой. «Это ты глупец» — Все, что у меня осталось — это мое обещание тебе, — отвечает он. Его тон резок, прямо как у короля. Ее глаза округляются, но слез уже нет. Демон хорош так же, как и его слово. Мелиодас станет королем демонов, разрушит это проклятие и выполнит свое обещание, после будет покончено со всеми шарадами. Потерять ее навсегда — будет его наказанием за эгоистичность. Это то, что он должен вытерпеть. Он возвращается на свое место, но Элизабет хватает его за руку. Это его удивляет, а потом он вспоминает, что так оно и есть. Она всегда удивляет его. Мелиодас не смотрит на нее, тогда она обходит его. — Я собираюсь остановить тебя, — шипит она на него, а он просто хлопает глазами. — Я собираюсь остановить тебя от становления королем демонов. — Не вмешивайся, — говорит от, грозно щурясь. — Должен быть другой выход, — настаивает она. — Мы можем работать с Семью… — Нет. — Я сделаю все, что угодно, чтобы остановить тебя, — вскрикивает она. Теперь и она разозлилась. Хорошо. Мелиодас хватает ее за руку, но Элизабет выхватывает ее. — Прекрати эти глупости, — требует он, это больше невозможно терпеть. Тогда же он получает пощечину, он удивлен, но рад. Вот это он может понять, это он может почувствовать. Тьма распространяется быстрее, она стекает по его лицу, рука, которой он схватил Элизабет, сгибается под натиском силы. Его сила демона отвечает на ее эмоции, готовится к защите против атаки богини. Это ощущается, как жидкое жжение по всей коже. — Если, ударив меня, тебе станет лучше, — начинает он. — То давай. Бей меня, — в ответ она застыла, и они смотрят друг на друга. Мелиодас ждет удара, но его не следует. На секунду он думает, что борьба окончена, но потом понимает, она идет другим путем. — Поцелуй меня, — говорит она. — Что? — Поцелуй меня, — повторяет. — Ты сказал, что ничего не чувствуешь. Докажи это. Доказать это? Она, должно быть, шутит. Что еще он должен доказать? Ангелок снова дурачится. Три тысячи лет смотреть, как она умирает, а теперь ей хочется доказательств. — Если ты сделаешь это, я соглашусь с твоим планом, — говорит она. — Я не буду останавливать тебя в становлении королем демонов. — Ты не можешь остановить меня… — После всего, через что мы прошли, не запугивай меня! — дрожит она. — Хочешь, чтобы я просто приняла это? Принять, что мои чувства нереальны, принять, что твои пропали? Принять, что ты любил меня, а я тебя нет? — четко выговаривает девушка. Мелиодас сглатывает, слушая ее слова. Но правда нелегка. — Нет смысла в отрицании этого, — говорит он. — Я тебе не верю, — шепчет она. — Я знаю, что я чувствую. Когда это проклятие исчезнет, я буду все еще любить тебя. Даже если я снова перерожусь, я всегда буду любить тебя. — Элизабет… — И ты тоже меня любишь, я знаю, что любишь. Ты сказал, что ничего не чувствуешь, но я в это не верю. Я не могу! Если бы ты не любил меня, ты бы не сражался так яростно. Ты бы не пытался сломать проклятие. Она говорит о любви, но что хорошего это им принесет? Какой цели служит их любовь друг к другу? Причинять боль? Сколько людей, включая их самих, пострадало от их любви? Любовь бесполезна, если она не сможет одолеть силу богов. «ложь» — Я дал… — его пальцы застывают на ее руке. — Обещание, я знаю, — выкрикивает она в горьком смехе. — Ты, титулованный, принц демонов, да держать обещание, данное человеку, — Мелиодас скрипит зубами и отворачивается. Почему правда, исходящая от нее, звучит так пусто? «Ты любишь ее, вот это правда» — Если я сделаю это, — говорит он, игнорируя этот голос. — Ты остановишь все это безумие? — Докажи это, — снова повторяет она, ее глаза мерцают. — Поцелуй меня. Одна рука забирается ей в волосы, другая на ее бедра, и Мелиодас вгоняет ее в краску. Она издает звук, похожий на удивление, и сжимает его плечи, затем они стоят так напротив друг друга, лишаются дыхания. На секунду он задумывается, может ли он, действительно, сделать это. Что теперь-то она ему сделает. Пропасть внутри него растет с каждой секундой. Рана, с которой он справился, открылась. Там что-то должно быть, где-то там, это потрясающе, осязаемо, сильно. «Стой. Стой, ты причинишь вред…» Тогда ее руки скользят вокруг его шеи, и ее дыхание замирает. Она думает, что он сопротивляется, он это знает, но не даст ей верить, что между ними все еще есть любовь. Ее глаза прикрыты, и он толкает ее на себя. Эффект не заставляет себя ждать: ее объятия сужаются, их губы смыкаются, и она прижимает его сильней. Мелиодас целует ее медленно, без какой-либо страсти или заботы, а она…она ничего, но ее биение сердца и свежие стоны, искаженный рот, сжимающие пальцы. — Ты сдерживаешься, — свирепо шепчет ему. — Ты сдерживаешься, я знала, что ты не сможешь сделать этого. Какая же эта богиня умная. Не то что бы она умная, но поцелуй продолжался и становился более настойчивым, а он ничего не чувствовал. Он знает, потому что внутри него разворачивается пропасть пустоты. Но заставляя его доказывать от обратного, она поймала его. Ее рука у него в волосах, хватка становится сильнее. Несмотря на отсутствие страсти, есть удовольствие, и жажда, и глубоко похороненная мышечная память, что заставляет его реагировать на ее действия. Их рты двигаются вместе в до боли знакомом танце, и Элизабет прижимает его ближе, обнимая. Ее ладони скользят по его спине, и она дрожит. Ее рот открыт, и его язык проскальзывает внутрь, намереваясь доказать, что она не права. Мелиодас делает прямо так, как она хочет, и он это знает. Проклятие — это ничто в сравнении с желанием любимой девушки. «Но ведь ты же не любишь ее, помнишь?» Мелиодас двигается прямо, и она всхлипывает, когда они ударяются о стену. Он прижимается к ней, давая почувствовать ей свое тело, пока грубо ее целует. Это то, чего она хочет, не так ли? Доказать отсутствие страсти к ней? Если он сможет и ничего не почувствует, тогда со всем будет покончено. Он хватает ее ногу и тянет ее к своей талии, так он может больше приблизиться к ней. Он бесцельно усмехается и чувствует, как она застывает в его руках. Внутренне он улыбается, она потрясена. Он кусает ее за губы, одна рука скользит вниз, другая — под ее верх. Его пальцы блуждают по плоскому животу, и он чувствует, как напрягаются ее мускулы, а дыхание сбивается. — Я люблю тебя, — выдыхает она в поцелуй. — Я знаю, ты любил меня. Любовь? Это? Он толкается бедрами вперед, слегка отстраняется от губ, пока она стонет. Это не любовь. Это просто они, их тела, реагирующие на возбудители, его прикосновения всего лишь ответы. Нет разницы в том, если он ударит ее, или начнет щекотать, сожжет ее. Тут нет разницы между болью и удовольствием, и теперь он зол, по настоящему зол. Одна рука сжимает ее грудь, когда другая гладит ее ногу. Элизабет ахает, жмется к нему, и это сводит его с ума. Ее любовь к нему настолько фальшива, насколько ее чувства сейчас. Он думает, это мог быть кто угодно, пока она наклоняет голову назад, разрешая целовать свою шею. Кто угодно мог бы провести языком по ее шее, трогать ее сквозь ткань между ног. Это не любовь. Любовь была, когда он смотрел, как она умирает, вместо того, чтобы бежать. Любовь была, когда он выносил плачущего младенца из обломков города и шептал успокаивающие слова, пока собственные тело и душа истекали кровью. Любовь сказала отцу «нет». Любовь никогда, ни за что не забудется. Ей никогда не нужно было делать таких вещей. Он рычит, когда кусает ее, и она хнычет. Ее руки спускаются по его талии вниз, останавливаясь только у тьмы, покрывающей его нижнюю часть. Элизабет никогда не нужно было оставаться рядом с ним. «Она оставалась, ты знаешь это, она никогда не покидала тебя» Элизабет никогда не разочаровывалась в своем решении любить его. «Она стояла рядом с тобой против них, когда ее мать прокляла ее на жизнь во смерти» Элизабет никогда не надо было видеть, как он умирает. «Но она видела, когда ты позорно проиграл Заповедям, желая убить их ради своего эгоизма» Мелиодас рванул назад, пораженный. Элизабет выгибается у стены, ее грудь вздымается и опускается, когда она пытается восстановить дыхание. Ее губы опухли, ее волосы спутаны, и ее глаза… Любовь все еще в них, но это трудно рассмотреть. Она права? Вся эта боль из-за его эгоистичных решений? Драгоценная слеза появляется под ресницами. Мелиодас смотрит оцепенело на это. Даже если он попытается сделать что-то правильное, это будет неверно. — Ты сделал то, что я просила, — говорит она. — Теперь моя очередь. Становись королем демонов. Ищи Заповедей и забирай у них силу. Покончи с этим проклятием. Покончи со мной, — он смотрит на нее, и Элизабет начинает дрожать. — Ты дал обещание, — шепчет она. — Выполни его для меня. — Я не хочу делать этого, — признает он. — Но ты сделаешь это, — грустно улыбается она. — Сделаешь. — Я обещал тебе, что, даже если ты умрешь, я сломаю это проклятие. Ты умирала сто шесть раз, Элизабет. Я видел их все. — И теперь ты ничего не чувствуешь, — Элизабет вздыхает. — Теперь я понимаю, — он хмурится, а та объясняет. — Ты не можешь целовать меня вот так и быть таким равнодушным, не тогда, когда мое сердце бьется. Когда-то ты меня любил, я должна была быть достойна этого, но теперь, — она протягивает руку к его лицу. — Займи свое место, как король демонов. Я держала тебя от этого слишком долго. Теперь ты можешь сломать это проклятие, и я умру, и мы больше никогда с тобой не встретимся. Это не так. Она запуталась, так как это не правда. «Умоляй ее о прощении» Король демонов не умоляет. Богу не нужно прощение. «Ты еще не король демонов, пока что» — Элизабет, — он не знает, что сказать, а она гладит его по голове, и это мешает ему думать. «Еще есть время» Она наклоняется и оставляет маленький поцелуй на кончике его рта. — Ты меня все еще любишь, — говорит она. — Я знаю, что любишь, и это все, что мне нужно. До нее там была тьма. Там была жизнь и это была хорошая жизнь. Но все это было во тьме. Сейчас она улыбается рядом с ним. Эту драгоценную улыбку он видел все три тысячи лет и он терпел бесчисленные боли в сердцах, зная, как ее пальцы играют с его волосами. Ее глаза содержали свет, которого нигде больше не существовало. До нее у него было все. Теперь у него есть только она, даже если это только в эту секунду. Когда-нибудь он станет королем демонов и сломает проклятие, но не это.