Выбери меня

В канун нового года семья Ягами собралась в гостиной за скромным ужином. Утром Сатико прибрала в доме, чтобы тосигами было приятно войти в чистое жилище. В комнате Лайта все стояло на своих местах, как в тот день, когда он покинул ее. В верхнем ящике стола чернела дыра, которую L вырубил с помощью керамического ножа и собаки-окимоно. Сам ящик был пуст - L прихватил все его содержимое, включая фальшивое дно и подложный дневник. Запах бензина давно выветрился, и сейчас здесь пахло пылью и книжной бумагой. Соичиро сказал Сатико, что сын жив. Она доверяла мужу, ведь у него не было повода скрывать правду. Она крайне мало знала о причине внезапного отъезда Лайта. Соичиро коротко сообщил, что Лайт помогает в расследовании дела Киры и вынужден разъезжать по стране, не заглядывая домой и не имея права на переписку: слишком опасно общаться с семьей. Ведь безопасность в сети - это миф, а почта и вовсе не заслуживает доверия. Сатико горько вздыхала, стирая пыль с книжных полок: ее сын начал работать очень рано - еще во время учебы в университете. Каково ему там, вдали от семьи? Ягами-старший не солгал: в августе он получил сообщение от L, что дело Киры неофициально считается закрытым. Соичиро вспомнил, как ослабели его ноги, когда он прочел, что его единственный сын не умер в тюрьме. L сообщил, что нашел способ уничтожить мистический артефакт и вернуть Лайту прежнюю личность, ущемленную личностью убийцы. Он представил состояние Лайта, как разновидность диссоциативного расстройства идентичности, но не раскрыл подробностей, и Соичиро пришлось поверить ему на слово. Впрочем, репутация L говорила о том, что он никогда не лжет. Это был первый канун нового года, который семья Ягами встречала без Лайта. Когда все собрались за новогодним столом, и Сайю уже начала накладывать себе праздничную собу, в дом вежливо позвонили. Соичиро, открыв дверь, застыл на пороге - в дверном проеме стоял Лайт. Он держал в руках несколько коробок, обернутых в цветную бумагу. - Сатико, Сайю, идите сюда! - громко сказал Соичиро. Когда объятия, поцелуи и слезы сошли на нет, Лайт сказал матери: - Мам, я ненадолго, только до завтрашнего утра, а после снова уеду. Я подумал, что лучше предупредить сразу, иначе потом будет тяжело это сказать. - Лайт, я так рада, что с тобой все в порядке! - сказала Сатико. - Проходи скорее в дом, нечего разговаривать на пороге. Лайт прошел в гостиную, поставил коробки у стола и сел рядом с Сайю. В тот вечер он говорил много, но все, что поняла его мать - Лайт здоров, не нуждается в деньгах, нашел хорошую работу, и начальство отправляет его на учебу в Англию. Когда все вдоволь наговорились, порядком наелись праздничных угощений и начали раскрывать подарки, Соичиро отозвал сына, чтобы принести чай уставшим от уборки и стряпни Сатико и Сайю. Лайт понял, что подача чая была лишь предлогом для серьезного разговора, ожидающего его на кухне. Соичиро, расставляя на подносе чайник и чашки, обратился к сыну: - Лайт, ты хорошо все обдумал? Зная Руюзаки, я не уверен, что ты принимаешь верное решение. Эта работа может стоить тебе жизни. К тому же Рюузаки очень своеобразный человек со странными привычками. Рядом с ним никогда не будешь чувствовать себя в безопасности. - Отец, я совершеннолетний и уже принял твердое решение работать под началом Рюузаки. Понимаю, ты беспокоишься о моей безопасности, об условиях жизни, о моем образовании и здоровье. На эту тему можно долго говорить абсолютно впустую, поэтому я не буду долго рассуждать. Сейчас я в большей безопасности, чем когда-либо. Я живу в прекрасных условиях, которые мне и не снились. Ты и сам видел, какие номера он занимает в отелях. И я получу престижное высшее образование, которое в Японии было бы для меня недоступным. Если я останусь с семьей, то потеряю этот шанс. Вряд ли в моей жизни будет еще один такой же. - Но как же твое здоровье, ведь ты болен. - Отец, - Лайт посмотрел на Соичиро ясным взглядом, - это не бред сумасшедшего, я здоров. Да и я бы не смог жить здесь после всего. Мать и сестра не знают, а ты будешь страдать и злиться на меня. Соичиро почесал бритый подбородок большим и указательным пальцами. Он понимал, что Лайт прав, и что разумнее отпустить его, чем удерживать в кругу семьи. Сатико и Сайю с болью и с трудом, но постепенно привыкли к отсутствию Лайта. А тот, судя по всему, действительно вытянул счастливый билет, хотя произошедшее можно было назвать удачей лишь с большой долей сарказма. Соичиро подозревал, что L удерживает Лайта подле себя по какой-то важной причине. Вероятно, ради наблюдения. Ситуация была настолько сложной, что Ягами-старший не мог сходу взвесить аргументы за и против отъезда Лайта. Помолчав, Соичиро положил руку на плечо сыну. - Хорошо, Лайт. Поступай, как должно, и будь, что будет. Лайт кивнул, подумав, что L не зря отказался посещать семью Ягами. Во-первых, это было крайне небезопасно для него, как для человека, скрывающего свой внешний облик. Во-вторых, домашние могли по косвенным признакам догадаться об особенных взаимоотношениях между двумя молодыми людьми. Разумеется, они старались бы не выдать себя, но вероятность раскрытия все же была ненулевой. Они уже слишком далеко зашли, чтобы замечать за собой мелочи, могущие подвести их. Думая об отношениях с L, Лайт вспомнил, каким неопытным он был еще совсем недавно. Как не подпускал L к себе. Как попусту волновался, когда впервые позволил ему вставить член, а не пальцы. К этому моменту они многое перепробовали, но технически Лайт оставался девственником в том смысле, что L никогда не настаивал на проникновении. Несмотря на то, что L был принимающей стороной, доминировал в паре именно он, как более опытный и решительный партнер. Вначале любая их близость выглядела, как вынужденный шаг. Лайт, будто нехотя, разрешал L заходить все дальше и дальше, расширяя границы приемлемых ласк. А L, не настаивая и не торопясь, предлагал все новые и новые способы и позы и внимательно следил за реакцией Лайта. Постепенно у них появились свои жесты и слова, обозначающие просьбы заняться любовью, сгладились чувства неловкости и отторжения. Лайт все охотнее позволял L экспериментировать, а тот пользовался предоставленной свободой действий. Это произошло в середине сентября, когда они перебрались в Прагу и заняли номер в отеле "У принца" на Староместской площади. Лайт, впервые увидевший пражскую осень, был захвачен ее великолепием. Он бродил по улицам, вдыхая запах опавших листьев и рассматривая старинные дома. Городские парки были полны яблонь, груш, абрикосовых и сливовых деревьев, отягощенных плодами. Вид старого города вызывал у него странное ощущение: Лайту казалось, что он очутился в нарисованном мире - причудливые, красочные улицы встречали его за каждым поворотом. Его удивила потрясающая тишина, наступающая в городе ближе к полуночи. Здесь не было заведений, открытых ночь напролет. Редкие прохожие едва слышно прогуливались в оранжевом свете фонарей, шумели фонтаны - город разительно отличался от неонового, переполненного людьми Токио. Лайт подумал, что перенесись он на сто лет назад, не заметил бы никакой разницы - старый город жил своей, отдельной жизнью, непохожей на суету крупного мегаполиса. В отель Лайт вернулся глубоко за полночь и застал L, сидящим в привычной позе за ноутбуком. Тот, похоже, весь день никуда не выходил. Его влажные волосы говорили о том, что L снова принимал ванну - давала о себе знать старая привычка мыться по несколько раз за день. Лайт подумал, что только сейчас он привык к своеобразной привлекательности L. Его с трудом можно было назвать красивым: он был чересчур худ, а черные тени под глазами прибавляли ему несколько лет. Но движения L не были раскоординированными, и он, несомненно, обладал странной грацией. Так какое-нибудь непримечательное животное раскрывает свою красоту в прыжке или беге. L был по-своему красив во время занятий любовью. Неожиданно гибкий и ловкий, он в любой позе выглядел естественно, несмотря на свою угловатость. Его ласки были исполнены непередаваемой нежности, в которой сквозил богатый опыт, приобретенный за годы половой жизни. Каждое занятие любовью с L походило на маленький акт искусства. Лайт был захвачен новыми ощущениями. Он изучал себя с новой, неизведанной стороны. Иногда ему казалось, что его тело становится мягким и податливым, как воск, в теплых ладонях L. И если вначале он сдерживал себя, то сейчас мог простонать едва слышно что-нибудь невинное, прося еще ласк и поцелуев. Лайт сел в кресло через столик от L, положил ногу на ногу, взял с подноса на столе чайник и наполнил свою чашку. С некоторых пор Ватари ставил перед L две чашки вместо одной. Вряд ли он одобрял выбор L, но по его виду нельзя было судить об отношении к Лайту. Ватари почти не заговаривал с ним, лишь по самым насущным вопросам вроде размеров обуви и одежды или потребности во врачебной помощи. Его диалоги с Лайтом всегда были официально вежливыми и доброжелательными. Лайт, с детства привыкший к подобному обращению, в глубине души одобрял умение Ватари держать эмоции скрытыми за вежливой улыбкой. - Хочешь конфету, Лайт? - спросил L. За его щекой медленно таял вишневый леденец на палочке. L извлек его изо рта, внимательно осмотрел и снова положил за щеку. - Хочу, - ответил Лайт. - Вот только чай допью. Он сделал еще пару глотков, затем подошел к L и вытянул у него изо рта конфету. Карикатурно придерживая его двумя пальцами за палочку, как делал сам L, Лайт положил леденец за щеку. Он изобразил L настолько узнаваемо, что тот подумал: "Лайт, несмотря ни на что, ты остаешься изумительным актером". - Верни леденец, Лайт, - спокойно сказал L. - Я имел в виду, что поделюсь с тобой еще одним, а не своим собственным. - Забери, - Лайт дерзко смотрел на него сверху вниз. L отложил ноутбук и встал с кресла. Забрав у Лайта леденец, он поцеловал его, придерживая за талию свободной рукой. Вторая сжимала липкий леденец. Прервав поцелуй, L кинул конфету на стол. - Хочешь в ванну? - спросил Лайт. - Я там был не так давно. - А со мной? L сделал вид, что задумался - приложил указательный палец к губам и внимательно посмотрел на Лайта. Тот сам был смущен смелостью своей просьбы, но отступать не собирался. - Пойдем, - коротко ответил L. Раздевая Лайта в ванной комнате, L спросил его: - Как тебе Прага? - Красивый город и очень странный. L кивнул. - Я часто здесь бываю под новый год. Сама встреча нового года не имеет для меня никакого значения, но благодаря ей город становится еще интереснее: на улицах праздничные деревья, ряженые горожане. Ватари иногда забывает, что я скептически отношусь к праздникам, и дарит что-нибудь относительно полезное. Думаю, он подсознательно считает себя моим опекуном или родителем - уж не знаю, как это назвать. Лайт вспомнил о предложении L вернуться к семье и задумался. L тем временем снял с него сорочку, расстегнул ремень на брюках и ширинку на молнии. Лайт сам стянул их и аккуратно положил рядом с ванной. - О чем задумался, Лайт? - Я хотел бы еще раз увидеть родителей, но не уверен, что это хорошо закончится. - Я бы предложил тебе посетить их под новый год: в праздники люди становятся более благодушными и склонны больше прощать, если ты об этом. Лайт кивнул. Он снял трусы и носки и забрался в ванну, наполовину заполненную водой. L взял с полки белое мыло и принялся намыливать Лайта, не пропуская ни сантиметра его тела. Лайт лег, положив голову на край ванной, и закрыл глаза. Склонившись над Лайтом, L поглаживал, намыливал и смывал пену. Лайт представил, что лежит на берегу Японского моря, и теплые волны накатывают на него. Над предложением L навестить семью следовало поразмыслить более обстоятельно. Лайт нахмурился, отгоняя мысли о возможном конфликте при встрече с отцом - сейчас он не хотел об этом думать. L тронул его за плечо. - Не засыпай, Лайт. Подав ему руку, L помог выбраться из ванной и протянул полотенце. Жестами он показал на комнату, и Лайт кивнул. Когда они вышли из ванной, L направился к ящику стола и вынул оттуда банку лубриканта и пачку презервативов. - Чтобы не ходить потом, - пояснил он. Лайт едва заметно улыбнулся, отложил полотенце и забрался на кровать, приглашая L последовать за ним. L разделся, прихватил со стола презервативы и банку и сел рядом с Лайтом. - Ложись, - сказал он. Лайт лег на спину, согнув ноги в коленях и раздвинув их. Он привык, что зачастую все начинается с римминга. Вероятно, рот был одной из эрогенных зон L, и он пользовался этой особенностью, невероятно развив свои навыки. Его теплый язык щекотал и успокаивал, немного проникая внутрь. Это было странное ощущение, и Лайт далеко не сразу привык к нему. Оно вызывало смешанные чувства, но возбуждало, заставляя Лайта подаваться в сторону L, чтобы тот проникал языком как можно глубже. Заметив, что Лайт уже достаточно возбужден, L взял банку лубриканта и выдавил немного прозрачного геля на пальцы. - Надень презерватив, - сказал он Лайту. И эти слова, сказанные мягким теплым тоном, нехарактерным для L, заставили Лайта желать его еще больше. Он с некоторым трудом вскрыл упаковку и развернул презерватив на своем стоящем члене. Он вспомнил, как застал Хейфеца, занимающегося любовью с L, и как выглядел сам L - затуманенный взгляд, покрасневшие губы. Лайту захотелось довести L до такого же состояния, чтобы он потерял счет времени. Лайт сел, оперевшись о спинку кровати и руками поманил к себе L. Тот встал на колени, обхватывая Лайта ногами, и медленно, осторожно опустился на его стоящий член. Лайт охнул от наслаждения, ему захотелось быстрого, жесткого секса, но он сдержался, понимая, что для L это может быть болезненным. L смазал лубрикантом палец и ввел его в анус Лайта. Это была не самая удобная поза, поскольку L приходилось одновременно двигать задом, массировать Лайта и стараться не упасть. Он имел вид сосредоточенный и изучающий, в нем не было ни малейшего намека на то состояние, в котором застал его Лайт в комнате с астрофизиком. Лайт почувствовал ревность к более опытному сопернику. Он пальцами оттолкнул руку L, чтобы тот прекратил массаж простаты. Затем притянул L к себе и сказал очень тихо, почти неслышно: - Я хочу тебя. Внутрь. Лайт заметил, как дернулся член L после этих слов. Значит, они вызвали в нем возбуждение, и, возможно, услышать их было сокровенным желанием L. Он привстал, чтобы извлечь из себя член Лайта, снял презерватив и начал нежно ласкать Лайта рукой. - Вот, держи, - Лайт протянул L резинку, уже извлеченную из упаковки. - Лайт, ложись на бок, тебе будет не так больно, - ответил L. Он развернул презерватив на члене и лег за спиной Лайта. Выдавив из банки лубрикант, L смазал анус Лайта и, обхватив член рукой у основания, ввел его на пару сантиметров. Растяжение было болезненным, и Лайт стиснул зубы. L подождал несколько секунд и продолжил проникновение. Когда он полностью вошел, Лайт попросил его сдавленным голосом: - Не двигайся. И его слова вызвали у L новый прилив возбуждения. Член L непроизвольно дернулся, вызывая у Лайта далеко не самые приятные ощущения. - Прости, это от меня не зависит, - сказал L. Через некоторое время Лайт сам начал двигать задом, приглашая L к фрикциям. Боль почти ушла, осталось лишь ошеломление от мысли о том, что они с L переступили последнюю грань, разделяющую их, как любовников. Это было одновременно и яркое, и горькое, и невероятно тонкое чувство. Лайт наслаждался теплом тела L, его движениями, рождающими сладкий отклик в теле. - Помоги себе рукой, - услышал он от L. Лайт сомкнул пальцы на немного опавшем члене и начал мастурбировать в удобном для себя ритме. Он слышал частое дыхание L и понимал, что ему очень приятна их новая поза. Когда L увеличил темп, Лайт подумал, что не успеет кончить вместе с ним. Через пару минут L уже обнимал Лайта, а его член пульсировал у основания, отдавая остатки спермы. Аккуратно придерживая презерватив, L вынул член, стянул резинку, завязал ее и кинул на пол. Он отдышался и попросил Лайта повернуться к нему лицом. Опустившись до паха Лайта, L взял его член в рот и начал дразнить языком. Лайту показалось, что он заметил на белых щеках L легкое обещание румянца, и это вызвало у юноши одно из самых фантастических ощущений - нежность, граничащую с любовным безумием. Минет в исполнении L был настолько приятен, что вскоре Лайт кончил. L дотянулся до его губ и поцеловал их, заставив Лайта почувствовать вкус спермы. - Это называется "играть в снежки", Лайт, - сказал L. В его глазах плясали веселые искры. Лайт при упоминании снега снова подумал о семье и тяжело вздохнул. Он запомнил себя в этот день лежащим на кровати - опустошенным, немного уставшим и счастливым, а L обнимал его, будто защищая своим телом.