UnderGrell conceptual Tarot

      Письменный стол в углу небольшого, обильно залитого солнцем кабинета почти скрывался за неряшливыми стопками папок и единично торчащих листов. Редкие прорехи кремовой столешницы блекли под тонким и ровным слоем пыли, а некогда белоснежные лилии, безразлично вставшие в наполненный под завязку чайник, печально опустили измочалившиеся, уже начавшие ссыхаться по краям лепестки. Грелль возмущенно захрапел и добавил к увядающим красавицам еще одну — белую с розоватыми прожилками розу, врученную одной из десятков безликих вчерашних выпускниц колледжа. Запоминанием имен он не утруждался и лица их выуживал из памяти с трудом, предпочитая нейтральное: "Хей, вы, на третьем ряду!" — чем неизбежно очаровывал не одно юное сердце.       Пирамида из целлюлозы разной плотности и степени свежести отправилась на пол. Сатклифф, в свою очередь, проследовал к аккуратной тумбе и пошарил в глубинах портмоне. Нужный ключ сам лег в ладонь, и секундами позже юноша наглым образом сидел посреди рабочего хаоса, отхлебывая терпимый на этот раз коньяк прямо из горлышка.       — И почему я был уверен, что найду тебя здесь? — хлопок двери и ироничная в своем смирении реплика проигнорировались, если только нетерпеливое ерзанье Грелля на достаточном для папок, но малом для размещения пары мужских ягодиц свободном пятачке, нельзя было счесть за реакцию. — Смотрю, не с пустыми руками.       — Это твой, — бутылка чуть пошатнулась легким движением сжимающей ее кисти в сторону тумбочки. — Подумать только: меня всего три дня не было, а ты умудрился устроить самую настоящую свалку!       — Как прошла конференция? — Гробовщик, казалось, не обратил никакого внимания на укол в свой адрес, мирно повесил в шкаф плащ и шляпу и принялся увлеченно копаться в кармане сюртука.       — Если не считать постоянных намеков на то, что место аспиранта я получил исключительно через постель одного из преподавателей — замечательно! — фыркнул Сатклифф и поморщился от слишком щедрого глотка. — И только ради твоей репутации я не затыкаю Спирсу рот, помяни мое слово. В целом... Уже который раз задумываюсь, правильный ли я сделал выбор.       — Любой твой взвешенный и обдуманный выбор — правильный, — мягкие вкрадчивые интонации голоса вмиг погашали взметнувшиеся смятение и обиды, а теплые пальцы, укрывшие острую коленную чашечку, даровали утерянное на три дня в Лиссабоне ощущение спокойствия и некую внеземную защищенность. — Никогда не поздно взяться за что-то совершенно новое, пока ты сам себе господин и готов нести ответственность за свое решение. И начинать можно с малого — вот, покрути, — с этими словами Гробовщик вытащил из расслабившейся лапки Грелля бутылку со спиртным и вручил тяжелый леденящий трилистник спиннера. Юноша брезгливо покосился на игрушку и с мстительным выражением запустил в сантиметрах от лица старшего коллеги.       — Все у тебя рассчитано. Ни спонтанных поступков, ни желаний, ни промахов, — каждая пара слов сопровождалась щелчком пальца по бешено вращающейся, слившейся в невнятное пятно лемнискате. — Диссертацию уже закончил?       — Почти, — был ответ откуда-то из-под стола, заглушенный шорохом и активной возней. Пока Грелль отстраненно бряцал ногтем по металлическому покрытию, Гробовщик успел переместиться в рабочее кресло и активно изображал браваду, предаваясь мыслями скрупулезному анализу, что обещал затянуться на многие часы. — Требуется коррекция второго подпараграфа в четвертом разделе: ты же знаешь, мне сложно абстрагироваться от фактов и спокойно писать о регламентах осуществления программ.       — Дай тебе волю — половину европейских деклараций перепишешь, — юноша поерзал на краю стола, от чего Пизанские картонные монстры угрожающе накренились, и сверкнул из-за плеча очками. — До сих пор не понимаю, зачем ты взял такую тему. "Универсальные международные принципы и нормы осуществления прав ребенка на основе общего права"! — картинный и высокопарный тон, возведенный к потолку указующий перст — и за спиной проскользнул отзвук умело задушенного смешка. — Ты же никакого отношения к этим мелким террористам не имеешь.       — Я люблю детей, — пожал плечами Гробовщик. — И, как ты однажды выпалил в разгар спора, многое компенсирую.       Внимательные глаза, глубинно-черные в огибающем свете, почти не моргая наблюдали за развалившимся в кресле кандидатом юридических наук. Грелль, падший в бездну однажды и без возврата, едва дыша, отчаянно заставлял себя озвучить то, что глодало и изматывало его долгими месяцами.       — Ты ведь прекрасен, — негромко начал он и почти физически ощутил, как опадает с плеч Сизифов камень. — Вся твоя жизнь — сплошной расчет твоего же разума. Ты самобытен и уверен в себе, насколько может человек, а недостающее ты создаешь из подручных материалов. А главное — тебе никто не нужен, чтобы быть счастливым. Так ведь, мистер Мортис?       Воцарившаяся меланхоличная печаль заполнила кафедру густым непроглядным дымом. Сатклифф замер, более всего страшась услышать любой из возможных ответов. И, когда чужие выдохи врезались в кожу щеки, а бедра привычно сковали давно не стриженные и непозволительно длинно отросшие ногти, был готов убраться из жизни наставника раз и навсегда.       — Меня не прельщает идея счастья, крошка аспирант, — надтреснутые интонации в момент поразили Грелля, но он послушно не двигался с места, словно трансированный опытным гипнотизером. — Оно мимолетно, как и множество других эмоций и вещей. Знаешь, что притягивает в такой жизни более всего? Полноценность. Единство и гармония несочетаемых понятий. И при всей, как ты сказал, самобытности мне далеко до собственных идеалов. Самостоятельно их не достичь, а без достижения любые, даже крошечные действия бессмысленны. Послушай, — ладони с бедер переместились на лицо, беспорядочно, несдержанно оглаживая правильный овал и цепляя очковый шнур. — Ты никогда не оказался бы здесь, рядом, не будь я убежден в правильности своих действий. Можно сколько угодно уповать на чудо. Я предпочитаю творить его самостоятельно.       Чайник в тот день впервые познакомился с потертым паркетом, низвергая тем самым незатейливый букет с высот на землю, где активно, с воодушевлением предавались греху.