"В чём разница между любовью и одержимостью? Не заставляет ли и то и другое бодрствовать по ночам, блуждать по улицам, становиться жертвой своей фантазии, сердцебиения? Не погружаешься ли в обе вещи, бросаясь очертя голову в зыбучие пески? Разве не был каждый мужчина дураком, а каждая женщина — рабыней? Любовь как дождь, она или становится льдом, или высыхает. После того, как она высохла, ничто не поможет тебе найти её вновь. Любовь высохла, одержимость победила; больно, как от кнопки в заднице или от камешка в ботинке. Утренний телефонный звонок наполненный раскаянием. Письмо, говорящее: "Дорогой ты, я прощаюсь". Одержимость на вкус — как что-то привычное. Что-то, что было с тобой всю жизнь. Она могла осесть на дне, спрятаться, но она осталась." Алиса Хоффман
Пролог
Больница штата Атаскадеро была судебно-медицинским учреждением строгого режима. То есть причудливо названное заведение на самом деле являлось психиатрической больницей для клинически невменяемых. Её население составляли исключительно мужчинами и она вмещала в себя до 1001 заключённого. Предприятие содержало смесь преступников, от психически неуравновешенных до жестоких маняков-насильников. Несмотря на широкий спектр преступлений и колебания степени безумия среди жителей больницы, сама Атаскадеро оставалась мирной, упорядоченной. Существовало много историй успеха, которые рождались из заключения в этом месте — пациенты, которые считались успешно вылеченными, "исправленными". Специалисты гордились своей способностью восстанавливать порядок в жизни людей — изменять их, формировать из них образцовых граждан, которые в конечном итоге могут быть выпущены обратно в общество. Бейонд Бёздей был одним из таких заключённых. Во всяком случае, на бумаге. У него была симпатичная маленькая папка, которая была тщательно изучена, а затем проштампована блестящей печатью одобрения. Б считался "излеченым" — провозглашенный здоровым и пригодным для возвращения во внешний мир после нескольких лет интенсивной терапии. Доктора были впечатлены его успехами, воодушевлены, убеждены в собственном блеске и своей науке. В последние годы пребывания в больнице Б испытывал сильное раскаяние, чувство сожаления — он горевал о невинных жизнях, которые отнял, оплакивал их. Это было положительным знаком в глазах панели психиатров, и в конечном счете именно это гарантировало ему свободу, именно это дало им уверенность, необходимую для освобождения. После объявления, что Б свободен, он почувствовал эйфорию, головокружение от восторга. Он поблагодарил свою команду психиатров горячо и искренне, вновь и вновь пожимая их руки и лучезарно улыбаясь сквозь шрамы на лице. Свобода. Он думал, что этот день никогда не наступит. Следующие несколько дней он провел в ошеломленном, но возбужденном оцепенении, с нетерпением ожидая, когда его выпишут из этого мрачного места. И вот наконец этот день настал. 31 октября. "День Рождения L", — подумал Б и и ему пришлось укусить себя, чтобы подавить улыбку маниакального ликования, угрожающую охватить его черты. Однако, должно быть, полностью избежать улыбки не удалось, потому что хорошенькая медсестра, сопровождавшая его по больнице, взглянула на него и улыбнулась, явно под влиянием неверного впечатления. — Волнуешься? — спросила она, когда они вместе ожидали на автобусной остановке, пока Б заберут. — О, очень, — промурлыкал он в ответ, сложив руки перед собой, как на портрете невинности детства. Медсестра купилась на это маленькое представление, как Б и ожидал. С тех пор как его поместили в учреждение, она стала его самой большой сторонницей, легко очарованная его осторожными, тщательно сфабрикованными манерами. Он ценил её покровительство, каким бы ошибочным оно ни было — на самом деле, именно её уверенность в том, что В действительно был хорошим человеком — глубоко внутри — привела к этому славному моменту, его возвращению в общество. Он полагал, что многим ей обязан, что отчасти и побудило его, когда автобус с грохотом подкатил к обочине, сказать следующее: — Кассандра Ватсон, — сказал он, беря её руки в свои и улыбаясь. — Спасибо за всё, что ты для меня сделала. Позаботься о себе, ладно? И будь особенно осторожна 14 ноября, хорошо? Она кивнула, хоть и удивилась сказанному. В знал, что предупреждение не принесет ей никакой пользы; цифры, которые были нацарапаны над ее головой, были постоянными и непреклонными в своем красном блеске — смерть невозможно было остановить, независимо от того, как сильно бы пытался Б. Тем не менее, он почувствовал облегчение, почувствовал, что хотя бы выполнил свою роль, свой "гражданский долг", так сказать. Удовлетворённый своей попыткой, он собрал свои пожитки и помахал медсестре, войдя внутрь автобуса. Пока Б удовлетворенно смотрел в окно, наблюдая за живописными холмами, мягко проносящимися мимо, он думал о своём наставнике, своём сопернике, своей одержимости. "С днём рождения, L", — подумал он нежно. — "Я обещаю, что к этому времени в следующем году у меня будет для тебя воистину впечатляющий подарок. Что-то, ты никогда не забудешь". И Б пришлось закрыть рукавом рот, чтобы его хихиканье не услышали.