Без тормозов

      — …может, просто гуляет, — приглушенно звучит обрывок разговора, привлекая мое внимание.       — Ни одно, ни другое не лучше, — напряженные слова Кости подкрепляет тяжелый выдох. — Сколько?.. около восьми часов! Почти полдня… Я не думал, что будет так чертовски сложно.       Брат снова вздыхает. Этот вздох расшатывает недавно установившийся покой. Хочу убраться, закрыться опять наушниками, чтобы не слышать, но их разговор продолжается:       — Алина очень непростая девочка. Ей самой очень тяжело. Она напоминает волчонка, попавшего в дом человека: метается в страхе, не понимает происходящего, не доверяет никому. Может, доверяет тому парню, с которым я ее видела.       — Он может быть малолетним ублюдком. Хоть фоторобот составляй и пробивай его по базе.       — Кость, она в незнакомом городе, среди чужих людей. Если Алина привязалась к нему, ей будет вдвойне тяжелее отпустить. А с ее характером, она охотнее будет оставаться рядом с ним на зло тебе. Ты же видишь, как она ведет себя.       — Да, ты говорила.       За стеклом кухонной двери появляется силуэт. Высокая фигура брата нависает над столом. Куропатка приклеивается к нему сзади, создавая нелепую кучу на стекле. Я смотрю на них, едва дыша. Они знают про Кира. Но ничего не сделали, не стали лезть с нравоучениями. Чувство вины сильнее врезается в грудь. Я прикусываю губу, чтобы сдержать вскрик от почти ощутимой боли.       — В детстве она была совсем не такая…       О, нет!.. Поглоти его Черная дыра…       — Ты рассказывал…       Нежность в голосе Куропатки выворачивает наизнанку. Более привычный гнев загоняет дискомфортную вину глубже в душу, давая мне возможность свободно дышать.       — Мне кажется, она осталось той же маленькой девочкой…       — Ага, как же! Маленькой курящей и выпивающей девочкой, которая угоняет автомобили и гуляет черте где полдня!..       — Дурак! В этом и есть загвоздка!       Шутливый тон разбавляет мрачность разговора. Я вижу, как девушка тянется к голове брата и ерошит ему волосы. Он поворачивается к ней, придерживает руку. Они обнимаются, практически сливаясь друг с другом в отражении.       Мне все больше разъедает гнев, гранича уже с бесконтрольной яростью. Вновь всплывает боль, подначивая сорваться с места и отодрать этих двоих друг от друга.       — Мне очень хочется ей помочь, поговорить с ней откровенно. Но меня она не подпустит. Только тебя, Костя, и то не факт.       — Я не знаю подхода к ней. Уже не знаю. Видишь, ты гораздо лучше ее понимаешь. Что нам делать, Надюш?       — Терпеливо ждать возможности… не знаю. Позвонишь ей еще раз? Не могу смотреть, как ты изводишь себя.       Меня прошибает током. Я отскакиваю от стены и хватаюсь за телефон. Не знаю, сбрасывать звонок или нет. Появляться ли на кухне? Заворочавшееся чувство вины подталкивает к двери. Но загоревшийся дисплей телефона отключает гложущее чувство. Я игнорирую беззвучный звонок и отступаю к спальне. Бросаю смартфон в подушки и сама устало заваливаюсь на диван.       На душе опять скверно. Даже хуже, чем утром. Их слова обрывками вколачиваются в мозг, отдаются в груди болезненными чувствами. Меня буквально выворачивает. Я прячу лицо в подушку, сильно прикусываю наволочку, удерживая крик. Дышать слишком тяжело, но я не могу отодвинуться, иначе зареву в голос. А я не реву. Никогда. После нашего прощания перестала навсегда.       Хочется стереть себе память, услужливо воскрешающую в мыслях детство. Я морщусь, закапываюсь под подушку, закрываю глаза, но тщетно. До дурноты зеленая трава въедается в мозг. «Она такая зеленая-зеленая! Почему? И почему у тебя такие же зеленые глаза?..» Его мальчишески звонкий смех помнится очень отчетливо, как и запах кислых яблок на руках. «Держи это, оно вкуснее. И смотри, как надо на дерево залазить, чтобы не упасть…»       Я рычу в простыню и крепче сжимаю наволочку, желая разодрать ее как собственные воспоминания. Как его лицо. Оно вызывает у меня болезненный стон, на толику освобождающий от скребущих душу чувств. Я со злостью и отчаянием нажимаю пальцами на глаза. И тут же убираю руку. Вскакиваю в злой решимости и топаю на кухню.       Дверь толкаю ногой, создавая прилично шума. Парочка отходит друг от друга, в недоумении смотрит на меня. Мой взгляд вперивается в Куропатку, потом в брата. Я вновь срываюсь с места.       — Ненавижу тебя, придурок!       Кулаки метко врезаются в грудь брата. Я замахиваюсь снова, бью его сильнее, тянусь пальцами к лицу. Его рука перехватывает запястье, затем вторая ловит кулак. Костя приходит в себя и удерживает меня от новых нападок. Но я упрямо выворачиваюсь, пытаюсь стукнуть его ногой. Брат встряхивает меня, затем еще раз, сильнее.       — Успокаивайся, Алина.       Голос звучит спокойно, взвешенно, еще больше раздражая меня. Бессвязные крики и ругательства становятся громче, попытки ударить — отчаяннее. Злость выплескивается вместе со слезами, начинает гаснуть в истерике. Давящее чувство слабости заставляет меня отступить, попытаться вырваться.       — Пусти! — хрипло требую я, непрестанно дергая руками.       Но он вдруг подтаскивает меня ближе и крепко прижимает к себе. Упираюсь, выворачиваюсь, снова пытаюсь ударить, поцарапать, укусить. Сделать все возможное, чтобы заглушить собственные чувства. Костя не отпускает меня, только ослабляет захват. Едва знакомая нежность его объятий вызывает болезненный вскрик.       Мне нечем дышать. Горло отзывается болью на попытку снова закричать. Я обмякаю, слабея от душащей истерики. Брат придерживает меня, вновь крепче прижимает к себе, не давая упасть. Ощущаю, как он наклоняется и целует меня в макушку. Я уже не пытаюсь взбрыкнуть, ударить его головой в челюсть. Широкая ладонь накрывает щеку, осторожно стирая слезы. Хочу увернуться, но Костя буквально со всех сторон окружает меня собой.       Я ощущаю себя слишком маленькой в его объятиях. До отвратительной боли знакомые ощущения. Они с новой силой впиваются в меня, выкапывая застарелые воспоминания. «Не реви, малинка, мы скоро увидимся». Бесплотные обещания. Такое ощутимое тепло, родной запах… но слова без будущего.       — Отпусти меня.       — Уже лучше стало?       — Рядом с тобой мне всегда паршиво.       Острый взгляд в его сторону обрывает любезности. Костя сжимает зубы, выдыхает. Сразу мрачнеет. Я злорадно усмехаюсь, довольная своим уколом.       — Надя говорила, ты ничего не завтракала. Покушаешь сейчас?       Теперь я сжимаю зубы. Желудок согласно урчит, заставляя меня поморщится от дискомфорта. Не хочу принимать заботу, особенно, от него.       — Вашим обществом сыта по горло.       — Так, посмотрим, что у нас есть. Соблазнишься супом? Или попробуешь жаркое?       Будто не замечая моих слов, Костя открывает холодильник и изучает ассортимент. Почти театральным жестом вытаскивает кастрюлю и горшочек. Продолжает восхищаться едой, принюхиваясь и красочно ахая от наслаждения. Я лишь сильнее сжимаю губы, давя улыбку с его клоунады.       Все же отступаю. Мне тошно от еды, но и от голода мутит. Брат берется ухаживать за мной, к счастью, молча. Я принимаю от него тарелку и какао с каменным лицом, всем своим видом демонстрируя отвращение и ненависть. Снова награждаю его колючим взглядом.       Меня оставляют одну. Костя уходит, обещая вернуться вместе со своей подружкой. Но так и не возвращается. Я только рада этому. Мне в одиночестве легче есть вкусную еду и проклинать ту, что ее готовила. Отвращает и от какао. Здесь я не сдерживаюсь: выливаю все в раковину и не включаю воду, чтобы промыть. Посуду оставляю на столе и тумбе, вновь получая толику удовлетворения.       Для успокоения задерживаюсь в ванной. Использую давно примеченную пену и навожу себе ванну, полную воды и пушистых шапок. Таким меня баловали только в детстве.       Я погружаюсь в воду под подбородок. Ноги приходится согнуть. Мягкий цветочный запах расслабляет. Наслаждаясь теплом воды, порой сгребаю ладонями пену. Поддавшись детскому восторгу, сдуваю несколько горстей с ладоней. Пена комьями разлетается во все стороны, даже на волосы мне приземляется. Хочется пошлепать ладонями и ступнями по воде, создать кучу брызг.       Расслабиться не получается. Покой оказывается зыбким. Стоит мне подумать о детстве, как пропадает всякое наслаждение. Воспоминания упорно лезут в голову. Я спускаю воду, не дождавшись, пока та остынет.       Ночь приносит новые размышления и воспоминания. Я наивно пытаюсь спрятаться от них, накрываясь одеялом, закрывая голову подушкой. Сижу в укрытии пока не кончается воздух. И даже там меня настигают воспоминания. «Смотри, ягодка, это стул сюда, этот — чуть дальше… Подержи край одеяла…».       Я невольно вспоминаю слова Куропатки: »…осталось той же маленькой девочкой…». Пытаюсь понять смысл.       Вовсе я не маленькая. Выросла уже давно. А может, всегда была взрослой. Но почему-то глубоко внутри была слабость. Сейчас она стала чувствоваться острее. Потому что я здесь, рядом с братом. Не хочу быть рядом с ним, не хочу чувствовать эту слабость.       Как странно выходит. Совсем похожие чувства, но, кажется, совершенно разные. От ненависти к брату меня едва ли не физически разрывает. Чем он ближе, чем больше обращает внимания на меня, чем больше я вспоминаю детство, тем сильнее это сжигающее изнутри чувство. Его же Куропатка раздражает меня — своим поведением, голосом, существованием. Руки чешутся от желания выдрать ей волосы и расцарапать лицо. Похожее я чувствую к Филе и его подружке Лерке, к прихвостню Киру.       Спится туго, начинать новый день тоже непросто. Я просыпаюсь чуть ли не с первыми лучами солнца и бесцельно лежу в постели, прислушиваясь к недолгой возне соседей. Когда дверь закрывается, встаю. Делать ничего не хочу, но заставляю себя умыться и наскоро позавтракать, пока никого нет.       Снова прячусь в спальне, отгораживаюсь от посторонних звуков наушниками и бесцельно брожу вокруг дивана. Отгоняя неприятные переживания, думаю о Филе с его подружкой, вспоминаю обоюдные пакости, придумываю новые варианты расправ. Знаю, что бесполезно: он свалит учиться, куда-то в Москву, а с Леркой я больше не буду пересекаться в одном классе.       Впервые всерьез думаю о школе. Представляю себе день без Жеки и Янки, будни без наших шалостей и прогулов. Я уже скучаю по ребятам. А теперь еще и учиться без них. Становится тошно от одной мысли обо всем новом, что свалится на меня совсем скоро. Если не додавлю братца отправить меня обратно к родителям.       Злость помогает мне встряхнуться. Бесцельные фантазии о мщении переходят в отрывки реальных действий. Я начинаю всерьез раздумывать, как еще больше досадить парочке ненавистных соседей. Хочу видеть бесконечные ярость и отчаяние на лице брата, хочу довести его до исступления.       Движение в дверях отвлекает меня от злобных планов. Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Заметив брата, вновь пускаюсь в брожения и на всякий случай делаю музыку громче. Но покоя мне не дают — Костя перехватывает меня за локоть и тут же тянет наушники из ушей.       — Собирайся, если нужно, и идем в отдел, — строго приказывает он, глядя на меня прямо-таки стальным взглядом.       — Еще чего! Я вам там не прислуга и не садовник, — с насмешкой откликаюсь я и тяну шнур наушников на себя.       Брат берется за телефон. Я едва успеваю удержать смартфон в руке, прежде чем его вырвут из пальцев. Но Костя не отпускает, награждает меня новым суровым взглядом.       — Если моральные установки для тебя — пустой звук, подумай о своем будущем. Куда собираешься поступать, кем работать после учета в полиции? Или тебя до реальной статьи дотянуть надо, чтобы мозги на место встали?       — Отцепись от меня! Про мораль говорит… предатель ублюдочный!       — В чем проблема, Алина? Здесь не нравится…       — Да, не нравится! Не хочу жить рядом с тобой! Видеть тебя не хочу!       — Чего же тогда дома ерундой страдала? Там меня не было, можно было быть нормальным ребенком.       Его слова временно дезориентируют. Пока подыскиваю ответ, Костя-таки забирает у меня телефон и крепче перехватывает руку. Дергает на себя, давая понять, что потянет в участок силой. Обретая способность действовать, сразу начинаю вырываться. Опять бью его свободным кулаком, потом ногой, когда вторую руку перехватывают. Рыкнув, Костя встряхивает меня.       — Угомонись или мне придется тащить тебя на плече.       — И это будет насилием, мразина! Тебя самого посадят!.. И меня на учет, черт тебя задери скотина!..       Снова рыкнув на меня, Костя отпускает и поспешно отступает, не давая сразу напасть. Уходит в бессильной ярости под мои бессвязные крики. Я же, повыступав на месте, пулей вылетаю в коридор, догонять брата. Кидаюсь на него со спины, пока он возится с дверью. Со всей силы молочу кулаками и ногами, продолжая выкрикивать ругательства в его адрес. Он не сдвигается с места пока меня не покидают силы. Как только отступаю, брат открывает дверь и неспеша, как ни в чем не бывало, выходит прочь.       Я, кажется, вечность пялюсь на закрывшуюся дверь. Тру горло, саднящее от криков, разминаю пальцы, перевожу дыхание. Без излившейся ярости чувствую приятную пустоту. Устало опускаюсь прямо на пол. Уловив собственное отражение в зеркале, в упор смотрю на себя же. Недовольно стираю с щек неизвестно откуда взявшиеся слезы. Усмехаюсь самой себе, рассматривая привычные взгляду проколы и растрепанные бирюзовые волосы. Впервые за последние дни чувствую полное удовлетворение собой.       Днем снова нечем себя занять. До упора просидев над учебником истории, опять бесцельно шатаюсь по комнате. Пока в квартире Куропатка, высовываться не хочу. Я на мгновение даже задумываюсь пойти в отделение и занять себя отработкой, но быстро отметаю эту идею, сохраняя упорное непокорство перед братом. После обеда решаюсь позвонить Киру, надумав одну пакость для соседей.       — Ты не вовремя, крошка, говори быстрее, — бормочет он в трубку.       — Извини… приедешь ко мне, как освободишься? — неловко мямлю я, ощущая, как слабеют ноги от волнения.       — Угу. Часа через два.       Кир сразу отключается. Мои слова повисают в воздухе, еще больше сковывая тело. Неуютное чувство мне не нравится. Я беспомощно оглядываюсь в поисках возможности отвлечься. Тянусь к окну и на всю раскрываю форточку, поспешно вдыхаю свежий воздух. Недовольно сжимаю в кулак до сих пор дрожащие пальцы.       Я вдруг чувствую себя маленькой бесполезной девочкой. Глубоко внутри просыпается острый страх, перехватывая дыхание. Я жмурюсь, трясу головой, прогоняя это неприятное, пугающее чувство. «А когда ты вернешься?.. Точно-точно увидимся?..»       Когда Кир приезжает, квартира пустует. Я не сразу реагирую на звонок, не услышав его из-за грохота музыки в наушниках. Только звонок телефона вырывает меня из личного мира. Я поспешно отвечаю Киру и спрыгиваю с кухонного стола, уронив на пол упаковку крекеров. Топая к входной двери, все меньше ощущаю контроль над собственными конечностями. Внутри опять просыпается тот душащий страх. Открывая дверь, я смотрю на Кира неловко и боязливо.       — Ты чего зависаешь? — окинув меня взглядом, с привычной веселостью спрашивает парень и надвигается на меня, вынуждая отступить.       Я трясу головой и поспешно отвожу взгляд. Отхожу чуть дальше, позволяя ему самому закрыть дверь. От волнения переминаюсь с ноги на ногу. Внутри все дрожит и трещит от необъяснимого страха, перекрывая мне воздух. Мне хочется провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать себя такой беспомощной, слабой.       — Алинка?       Легкий щелчок по носу отвлекает. Я вздрагиваю и поднимаю глаза на Кира, на автомате касаюсь носа. Парень, теряя озорной блеск в глазах, вглядывается в мое лицо.       — Ты что, боишься одна дома сидеть? Чего такая… запуганная? Пожалеть тебя, малютка? Успокоить?       В голосе прорезаются нотки веселости. Кир тянет меня к себе и зажимает в крепких объятиях. Надавив на голову, склоняет к своей груди и умащивает подбородок на макушке. Я поддаюсь его действиям, сама неловко обнимаю его за талию. Осторожно вдыхаю знакомый запах. К горлу подступает ком рыданий.       — Трахни меня… пожалуйста.       — Так сразу? Даже чая для приличия не предложишь?       Прикусывая губу, чтобы сдержать всхлипы, отстраняюсь от него. Хочу оттолкнуть, вышвырнуть за дверь, но Кир перехватывает мои запястья. Снова вглядывается в мое лицо, заставляя меня отвести взгляд. Я буквально ощущаю, как внимательные глаза осматривают меня. Мне хочется увернуться, закрыться от его взгляда, убежать как можно дальше.       Кирилл не дает мне скрыться. Не отпуская рук, надвигается на меня, опять вынуждает отступать, направляет к стене. Оказавшись в капкане, не сдерживаю испуганного вздоха. Обостряя мое волнение, Кир тянет вверх мою футболку, сразу подцепляет пальцами лифчик. Ладони сразу накрывают груди, стискивают пальцами. Заглушая мой писк, он коротко целует в губы и просовывает язык в рот.       Я отвечаю робко и вяло, поскуливая в его губы от дискомфорта. Задираю его футболку, слегка царапая кожу ногтями, отвечая на болезненные прикосновения. Ему приходится отпустить меня, чтобы скинуть одежду на пол. Губы и язык спускаются к шее, к грудям. Быстрые и страстные поцелуи, укусы заставляют вскрикивать и извиваться. Шорты вместе с трусами соскальзывают к коленкам, его пальцы грубо сжимают задницу. Трясущимися руками, вожусь с его джинсами и сама кое-как избавляюсь от собственной одежды.       Кир подхватывает меня за бедра и поднимает над полом. В последний момент стянув с него одежду, обхватываю ногами талию и цепляюсь пальцами за плечи. Не успеваю подготовиться. Он входит быстро, опускает меня ниже, полностью насаживая на член. Писк смешивается с довольным вздохом. Удерживаемая его руками, только крепче стискиваю бедра, перетерпливая боль. Кир начинает двигаться, быстро. Прижимает меня спиной к стене. Чем быстрее двигается, тем сильнее цепляюсь ногтями в плечи, вскрикиваю, сжимаю бедра. Крики перерастают в всхлипы. Я не могу сдержать слез, отчаянно цепляясь за его плечи и руки.       Когда Кир останавливается, вжимая меня в стену, не могу прекратить рыдания. Едва дыша, зажимаю рот кулаком, жмурюсь. Внизу режет болью, тело сковывает напряжением. Я дергаюсь, желая освободиться. Кирилл реагирует вяло, снова приподнимает меня и ставит на пол. По ногам течет. Я поспешно прижимаю ладонь к промежности и смущенно, неловко выныриваю из капкана между парнем и стеной. Спину неприятно царапают обои.       Пока промываюсь, успокаиваю рыдания. Но боль не проходит. Физический дискомфорт накаляет терзания внутри. Бессилие и отвращение душат, не давая кому в горле рассосаться. Внутри все горит как от крапивы. В попытках избавиться от мук включаю холодную воду и поливаю голову. Тело сковывает, я не сдерживаю хрипов.       Когда выхожу, в коридоре нет ни Кира, ни его вещей. Меня физически прошибает уколом разочарования и обиды. Я хмуро кидаю полотенце на сушилку и одеваюсь. Шум на кухне заставляет сердце забиться от испуга и внезапной радости, облегчения. Едва волоча ноги, спешу на шум.       — Закончила плескаться, русалочка? Не против все-таки чайку выпить?       — Куда уж денешься от тебя.       Мазнув по нему взглядом, подхватываю со стола зажигалку и сигареты и устраиваюсь на подоконнике. Кир пристально наблюдает за мной. Я решительно игнорирую его внимательный взгляд и отворачиваюсь к окну. От легкой рези внизу крепче обхватываю коленки и сильнее затягиваюсь. Постепенно становится немногим легче. Я тянусь за второй сигаретой, но кисть неожиданно перехватывают.       — Сделай перерыв на чай.       — Дался тебе этот чай! Мне так спокойнее.       — Нет уж, слезай. Еще с мокрой головой у форточки села, балда.       — Отвали, Кир!       — Ладно, отвалю. Будто мне в радость возиться с тобой как с маленькой еще и капризы терпеть.       Хмыкнув, он отступает от окна. Я же поспешно свешиваю ноги с подоконника и растерянно смотрю на него. Паника заставляет меня зацепиться за его футболку. Но я тут же одергиваю руку и, недовольная на саму себя, напыженно отворачиваюсь. Кирилл тяжело вздыхает и снова подступает ко мне. Неожиданно подхватывает меня под мышки и ссаживает на пол.       — Дурная ты не в меру, — негромко, лишь с намеком на шутку, замечает он мне.       — Потому что с дураком вожусь, — хмуро бормочу в ответ, но тут же прикусываю губу, боясь, что перегнула.       Но Кир лишь весело фыркает и отступает. Пока он возится с чайником и кружками, сажусь за стол и перевожу дыхание. Дискомфорт не отпускает. Рядом с Киром чувствую себя еще более напряженной и беззащитной.       Помолчав немного, Кирилл пытается донять меня шутками. Один мой хмурый взгляд доходчиво просит его заткнуться. Он сам мрачнеет и все время, что не пьет чай, кривит губы. Добавившаяся довеском вина толкает меня начать разговор. Ощущая, что жую камни, а не слова, спрашиваю про прошедший день, пробую шутить.       — Да, что-то ты совсем не в духе, — забирая у меня кружку, произносит Кир.       — Побудешь в духе, когда внутри паршиво, — откликаюсь я почти шепотом и вслед за ним поднимаюсь с места.       — Целебный секс не помог?       — Ну… так…       Я отворачиваюсь, пряча кривую усмешку. Не хочу отталкивать его тем, что мне стало только гаже на душе. Пока Кир тарахтит посудой в раковине, для успокоения нервов задвигаю табуреты под стол. Скрежет неприятно режет уши, но облегчает тугой узел внутри. За спиной недовольно шипит Кирилл. Он быстро оказывается за мной и за талию оттаскивает меня подальше от стола.       — Пусти, меня успокаивает.       — А мне на нервы действует. Другое занятие придумаем.       Кир сам пинает оставшийся табурет под стол и подтаскивает меня к мебели. Я протестующе мычу и пытаюсь вырваться. Как ни в чем не бывало парень только крепче прижимает меня бедрами к столешнице. Руки с талии поднимаются к плечам, убирают со спины влажные волосы.       — Расслабься, чего замерла как доска.       Я фыркаю и показательно развожу плечи, но успокоиться не могу. Кир выдыхает мне в макушку и утешающе проводит ладонями вниз по спине. Тело реагирует мурашками, дергается. Пальцы неожиданно мягко касаются затылка, слегка давят на кожу, опускаются по позвоночнику к шее. Я замираю, привыкая к необычной осторожности его рук. Кир неспеша разминает пальцами плечи, по позвоночнику опускается ниже.       Когда теплые руки задирают футболку, расслабление снимает как рукой. Я опять пытаюсь вырваться.       — Не хочу сейчас… болит все, — немного нервно отговариваюсь я и прижимаю руки к бокам, не давая поднять одежду выше.       — Я просто спину разомну. Без одежды лучше, — с удивительным спокойствием поясняет Кир и отпускает ткань, мягко проходится пальцами по ребрам.       Я неуверенно поднимаю руки, разрешая оголить себя. Прикрываюсь ладонями, когда руки Кирилла возвращаются к спине. Прикосновения к обнаженной коже и правда приятнее. Я снова расслабляюсь, привыкая к мягким движениям его пальцев и ладоней. Меня наполняет приятным теплом от его рук. Я невольно подаюсь ближе к нему и спокойно закрываю глаза, погружаясь в тепло его кожи, приятное ощущение его ладоней на своем теле. Не протестую, когда Кир опускает шорты ниже.       — Кажется, там массаж не нужен, — хихикнув, замечаю я и легко виляю бедрами в попытке избавиться от одежды.       — Судя по тому, как ты крутишь задницей… переболело? — смакуя каждое слово, отвечает Кирилл и опускает ладони на ягодицы.       Необычная осторожность сбивает с толка. Я удивленно оборачиваюсь, внимательно вглядываюсь в его лицо. Такое спокойное, только слабая усмешка губы тревожит и глаза приобретают более глубокий тон. Поглаживая кожу, Кир опускает одну ладонь ниже, ловко ныряет пальцами между моих ног. С губ срывается вздох, когда он касается меня.       — Потекла от нежностей, Алинка… а говорила, что не хочешь.       Пальцы входят в меня, выбивая болезненный писк. Кир двигает рукой, заставляя меня все больше сжиматься от дискомфорта. Не вытерпев, кое-как отстраняю от себя его руку, закрываюсь ладошкой.       — Кир, реально неприятно. Извини…       Чувство вины льдинкой скользит в душу, вызывая дрожь в теле. Я стыдливо сжимаю бедра и неловко поворачиваюсь к парню. Мой отказ его, кажется, не сильно огорчает. Оторвав взгляд от голой задницы, Кир быстро фокусирует внимание на груди. Я закрываюсь и второй рукой, перекрывая ему виды. Парень смешливо фыркает и трясет головой. Стремительно приближается к губам и, оставив такой же быстрый поцелуй, отстраняется.       — Способы есть крошка.       Хитрый взгляд останавливается на моих губах и вновь скользит вниз. Замечаю, как он быстро расстегивает и приспускает джинсы. Догадка выбивает взволнованный взгляд. Как дура наивная, не иначе, в изумлении смотрю на него и ловлю ртом воздух. Мои попытки не задохнуться привлекают внимание Кира, он вновь останавливает взгляд на губах и весело улыбается.       — Я не… умею… и…       — Справишься, дело не хитрое.       — Кир!..       Посмеиваясь над моим волнением, он опускает руки на плечи и слегка надавливает. Коленки подгибаются, больше от волнения. Я неуклюже усаживаюсь пред ним и смущенно смотрю на член. Последний раз сглотнув, тянусь к нему губами и осторожно касаюсь горячей кожи. Кир слабо толкается вперед, утыкаясь в губы, собирает волосы с плеч. Робким касанием языка пробую его на вкус, осторожно обхватываю ладонью. Кир обрывает мои аккуратные касания новым толчком, за волосы тянет меня ближе, погружая член в рот. Я замираю, вцепившись ногтями в колени, когда он начинает двигаться.       Предупреждающе щелкает дверная ручка, слышатся голоса. Я было отстраняюсь, испуганно дернувшись, но Кир крепче сжимает волосы, входит глубже. Морщится с глухим стоном, сгребая мою голову еще ближе. Чувствую, как он кончает. Растерявшись, пытаюсь выдохнуть, кое-как глотаю, ощутив влагу на подбородке. Он отпускает меня, отодвигается. Я же поспешно и неуклюже вытираюсь рукой, пока соседи шуршат и переговариваются в коридоре. Маякнуть Киру не успеваю: Костя в ту же секунду проходит дальше и замечает меня.       Мы глядим друг на друга, кажется, короткое мгновение. Брат багровеет от ярости, открывает рот, но не ругается, лишь хватает воздух. Чувствуя дикое смущение, кое-как закрываюсь руками и неловко отползаю вглубь кухни, подальше от его глаз. Кир тоже спохватывается.       — Какого!.. Алина!.. — наконец выдавливает из себя Костя и, слышу, делает первые шаги в сторону кухни.       — Костя, спокойнее. Идем пока в комнату, пусть пока приведут себя в порядок. Пойдем, — вмешивается Куропатка с мольбой в голосе.       — Ладно… Ублюдок, ни с места… — все так же тяжело произносит брат.       Не осмелившись выглянуть, прислушиваюсь к шагам обоих. Виновато взглядываю на Кира, сжимающего кулаки. Сама теряю дар речи. И во рту совсем погано. Я не осмеливаюсь сейчас пить воду, только опять провожу пальцами по губам.       Кир успевает поправить джинсы и теперь отходит к окну. Я замечаю раздражение на его лице. Пока он не смотрит на меня, с прежней неловкостью поднимаюсь и иду за своей одеждой. На глаза набегают слезы. Я упрямо поджимаю губы и слегка запрокидываю голову, не давая себе разреветься. Но опять чувствую себя маленькой и беспомощной. Меня пробивает от отвращения и одновременного страха.       — Ты меня позвала, чтобы перед братом козырнуть? — с непривычным раздражением в голосе осведомляется Кирилл.       От сухого, отчитывающего тона снова пробивает дрожью. Я виновато смотрю на него и быстро опускаю взгляд, хоть он и сверлит глазами окно.       — Как будто бы тебе есть разница… только бы трахаться, — бормочу в оправдание и обнимаю себя за плечи, не зная, как избавиться от чувства уязвимости.       — Трахаться, знаешь ли, интереснее без разборок с левыми парнями.       — Извини.       — Взрослые люди сами свои проблемы разгребают, а не за счет других.       Задыхаясь от слез и вины, прижимаю к коже ногти. Хочу сбежать, спрятаться. От его слов, от дерьмовой ситуации, от собственной слабости. Но ноги не двигаются, только дрожат от волнения. Я торчу так, кажется, вечность, пытаясь запихнуть чувства поглубже.