***
Она много плакала в последнее время и постепенно научилась надевать маску: спокойное выражение лица, немного приподнятые уголки губ. Единицы догадывались заглянуть в глаза. Возвращение в Хогвартс для неё было в какой-то степени спасением. Здесь гораздо легче быть одинокой. Однако в школе нельзя было чувствовать себя спокойно. Вечером, в первый же день нового семестра, Уна отпросилась с последнего урока – что характерно, Прорицаний – чтобы доставить директору пугающую весть. Ей привиделся побег Пожирателей из Азкабана. Юная волшебница научилась неплохо скрывать свои эмоции не только в повседневной жизни, но и когда ей было видение: после той реакции окружающих на поляне у фонтана волшебница усердно тренировалась. Поэтому Трелони ничего не заметила. Она вообще теперь мало на что обращала внимание, поскольку все мысли горе-преподавательницы занимал только её испытательный срок, установленный Долорес Амбридж. Однокурсники вроде бы тоже ничего не поняли по её торопливой просьбе выйти. Профессор Дамблдор тут же созвал близкий круг учителей: Северуса, Минерву и Флитвика. По описанию внешности сбежавших профессор Снейп тут же определил, о каких именно бывших соратниках идёт речь. С лица Уны постепенно уходила краска. Профессор МакГонагалл налила ей крепкого чаю, а директор угостил парочкой ромовых конфет. Напуганы были все, находившиеся в кабинете. Естественно, Уна не могла рассказывать о таких значимых видениях никому, кроме Дамблдора. Да и никто из друзей не стал бы её сейчас слушать. На следующий день в «Пророке» вышла соответствующая статья, только вот в ней организатором побега выставляли Сириуса Блэка. Ещё одна головная боль узнику собственного дома. Уна обессиленно бросила свой экземпляр перед Гарри прямо за пару минут до начала завтрака, прицепив скрепкой свою записку. «Гарри, ради всего святого, прикладывай ВСЕ свои усилия на занятиях у Снейпа. Всё ещё твоя подруга (даже если тебе этого не хочется), Уна». В течение трапезы они пару раз обменялись тяжелыми взглядами. В конце концов, Поттер через силу кивнул. И хотя связаться с Блэком не представлялось возможным, девушке хотелось его успокоить и поддержать, честное слово; Уна была даже готова первой извиниться за ссору, хотя начинал её он. Древний замок и округу заметало снегом: ничего нового. Гремучая ива впала в спячку, совы в Совятне сидели кучнее, чем обычно, греясь друг о друга. Ученики и преподаватели окончательно перешли на шерстяные зимние мантии. Последний семестр был напряжённым во всех отношениях. Домашнего задания не прибавилось, но повторение пройденного за все эти годы материала не давало расслабиться. Занятия ОД продолжились после каникул с новой силой. Невилл, кажется, незаметно для себя стал звездой отряда: заклинания стали получаться у него на диво хорошо. Подросток постепенно становился всё увереннее в себе, что тоже способствовало успехам в учёбе и самостоятельных занятиях. Кроме того, подхлёстывал и недавний вероломный побег из Азкабана. Знать, что Беллатрисса Лестрейндж на свободе, было просто невыносимо. Об успехах этой компании она теперь могла узнавать только по обрывкам разговоров, проходя мимо. Галлеон горел в кармане, но теперь это не значило ровным счётом ничего.***
История с договором принимала подчас невообразимый доныне формат. В феврале Уна вдруг обнаружила, что практически добровольно сидит в хогсмидском кафе со слизеринской компанией. С единицами из них можно пообщаться действительно с интересом, и волшебница этим пользовалась, заполняя нехватку прежнего окружения. Сам Драко, старшая Гринграсс, Забини, Нотт, её однокурсники Уоррингтон и Пьюси – за исключением упоминаний околоволандемортской темы – были обыкновенными подростками, как и она. Более уверенными в себе, чем остальные. Обычно она рассеянно поддерживала беседу, потягивая сливочное пиво или что-то ещё. Делала вид, что пропускает скользкие замечания про своих друзей и себя – в их системе координат она определяла себя как предательницу крови, поэтому что-то из их слов было допустимым. Драко никогда не упускал возможности поддерживать физический контакт. Она всегда сидела рядом с ним; парень то держал за руку, то обнимал за плечи или талию. Постепенно такие прикосновения переставали ощущаться как нечто инородное. Хоть в чём-то было немного легче. Рыжеволосая волшебница ловила себя на мысли, что подросток, по сравнению с Сириусом, всегда ведёт себя деликатно и нежно. Даже когда они оставались вдвоём, он не кричал на неё, не делал больно. Ей думалось, что он на сто процентов осознаёт, какую цену она платит, находясь рядом с ним. Ситуация немного менялась, когда в поле зрения появлялся кто-то из Гриффиндора. Она всегда понимала, насколько Малфою нравится их бесить. Блондин прекрасно подбирал момент – чтобы видели все – и прикладывался к ней поцелуем. Их компания начинала шуметь, привлекая ещё больше внимания (куда больше-то?). Она улыбалась потом своей дежурной соблазнительно-довольной улыбкой, которую репетировала перед зеркалом. Эти моменты были самыми болезненными. Уну вымораживало от театральности и показушности, но она была счастлива от того, что теперь это был единственный способ, которым Слизерин мог досадить своим заклятым врагам. Олливандер была уверена, что Гриффиндору плевать. Как-то раз увидела, что Фред изображает, как его тошнит от зрелища их с Драко поцелуя. Девушка быстро спрятала лицо, уткнувшись Малфою в плечо. Это было воспринято новой компанией как нечто милое, а она просто пыталась сдержать слёзы. Уна чувствовала, что продаётся, но не может этого не делать. Драко, к его чести, пресекал любые вредительские попытки своих однокашников. Пару раз кто-то забыл о его приказе (а эту договорённость, распространявшуюся на зелёно-серебряных студентов всех семи курсов, по-другому не назовёшь), а потом ходил с фингалом. В такие моменты когтевранка тут же выключала режим «девушка Малфоя» и с необыкновенной твёрдостью давала ему от ворот поворот. Никаких ответов на записки, никаких посиделок в учебном зале рука об руку, никаких поцелуев. Она не терпела обмана и нарушения договорённостей, а слизеринец не терпел её отказов. Это обстоятельство только увеличивало наказательные меры по отношению к провинившемуся. Малфой для своих пятнадцати очень хорошо понимал силу общественного мнения и умело ей пользовался, подвергая облажавшегося либо обидным нападкам, либо тотальному игнорированию. А ещё он понял, что может иметь всё, что захочет. Нужно только называть правильную цену. Нынешняя ситуация его устраивала, как никогда в жизни. Преподаватели, даже те отметили, что многолетняя вражда между факультетами будто испарилась. Снейп был в курсе дела, конечно же. Как декан Слизерина и наставник Уны Олливандер он видел разыгрывающуюся на его глазах драму. И никак себя не проявлял, оставаясь внешне таким же беспристрастным, как и обычно. Кроме него в эту ситуацию вникла – на удивление – профессор МакГонагалл. Уна догадалась об этом по её взгляду, обращенному к ней, когда близнецы прямо перед её носом отпустили какую-ту шутку относительно отношений Олливандер и Драко. Минерва сняла с них по пять баллов, а выражение её лица буквально кричало: «Во что же вы ввязались, юная леди?» Знать бы самой, профессор. Время шло, волшебница незаметно для себя самой переставала доверять своему телу и мыслям. На исходе своей последней зимы в замке она уже не могла твёрдо сказать, что не испытывает удовольствия от времени, проведённого с Драко Малфоем. Они могли появляться рядом на публике. Он реагировал на малейшую её просьбу, классно целовался, дарил подарки, отступал и давал пространство, когда она просила об этом. Ей завидовали, и ощущение и осознание этого также было ново и отчасти приятно. Находить положительные моменты в происходящем поначалу было просто необходимо, сейчас же это ощущалось мимоходом, как само собой разумеющееся. Самой большой проблемой всё ещё оставалась Амбридж. март 1996 В вестибюле собрался, кажется, весь Хогвартс. Толпа несла Гарри и остальных прямо туда. Филч тащил неприподъёмный чемодан Трелони, а сама профессор стояла в окружении остального своего скарба. Губы её дрожали, а глаза, наполненные слезами, казались ещё больше обычного сквозь круглые очки. Долорес Амбридж, манерно отогнув мизинец правой руки, с видом победительницы прошла сквозь ворота прямо к преподавательнице Прорицаний. Та едва не споткнулась о чемодан, делая шаг навстречу инспекторше. – Шестнадцать… Шестнадцать лет я жила здесь и преподавала. Хогвартс – мой дом. Вы не можете так поступить. Сестры Патил вовсю плакали, как и ещё несколько учениц, которые очень любили и сам предмет, и чудаковатую, но очень артистичную преподавательницу. Даже тем, кто скептически относился к Прорицаниям, было теперь жаль безобидную женщину, попавшую под горячую руку Амбридж. Гермиона тяжело вздохнула: она также следила за тем, как на происходящее реагирует её бывшая подруга, но эмоции Уны считать было невозможно. В глубине души гриффиндорка очень переживала из-за их разрыва. Только слизеринцы открыто злорадствовали и потешались – это под запретом не было. С лица Драко не сходила фирменная кривоватая улыбка, которая могла значить что угодно. Однако в глаза ему бросилось то, как Уна Олливандер едва заметно ловит воздух губами, а немигающий взгляд нацелен на Амбридж и Трелони. Твою мать. – Вообще-то, могу, – будто бы с сожалением промолвила жаба в розовой одежде. После этих слов Сибилла не смогла сдержать слёзы, не нашла сил сказать что-то ещё в свою защиту. Профессор МакГонагалл не выдержала и вылетела из толпы своих учеников, чтобы обнять коллегу. Вряд ли этим можно утешить, но всё же. Сибилла горько промычала благодарные слова Минерве, которая хоть и была одним из скептиков по отношению к её предмету, но не забывала в любой ситуации оставаться человеком. – Хотите что-то сказать, дорогая? – О, я много чего хочу сказать, – голос декана Гриффиндора дрожал от негодования. – Я хочу кое-что сказать, профессор Амбридж, – раздалось из толпы. Все взоры обратились на голос, Гермиона спрятала лицо в руки – это была Уна. Остановись, ради всех святых! Но девушка мерным шагом приблизилась к женщинам. Драко подался вперёд, но был остановлен Снейпом, безапелляционно вцепившимся в плечо школьника. – Вы хотели получить предсказание от профессора Трелони на нескольких занятиях. Однако, Вас не устроил её ответ. – Дорогая, говорить о страшном и тёмном будущем… Вдруг ворота загрохотали, и через мгновение на сцене появился ни кто иной, как директор Дамблдор. Уна проигнорировала его появление и ощутила, как ладонь Минервы МакГонагалл легла на её плечо. Девушка благодарно её пожала, но убрала твёрдым движением. Для себя она уже всё решила. – Но профессор Трелони была права, – губы девушки изогнулись в такой дьявольской, сумасшедшей улыбке, что Амбридж отступила на полшага назад. – Видите ли, Прорицания – очень специфичный предмет. Немногие умеют действительно предсказывать будущее. Но мне повезло попасть в класс к профессору Трелони, она поспособствовала развитию некоторых моих способностей. – Очень рада за Вас, но… Девушка больно вцепилась в розовый твидовый рукав. – Вчера я раскладывала карты, профессор Амбридж, задав вопрос относительно Вашего будущего, – спокойный голос Уны эхом отражался от каменных стен. – И оказалось, что всё верно: тёмные времена грядут. Вы почти сойдёте с ума. Цокот копыт станет Вашим проклятьем. А смерть встретит Вас в Азкабане, где Вы будете гнить десятилетиями за свои грехи. Среди студентов прокатилась волна охов. Дамблдор выжидающе смотрел на происходящее. Драко Малфой сжал кулаки так, что перстни больно впились в кожу. Северус Снейп еле слышно произнес: «Держите себя в руках». Оба были бледны, но не показывали ни малейшей эмоции. Все понимали, что теперь когтевранке пощада не светит. Амбридж открывала и закрывала рот. Уна, подписывая себе смертный приговор, продолжила. – Позволю себе ещё несколько лирических отступлений. Вы – садистка, которая отыгрывается на детях. У Вас нет своей головы на плечах, а только приказы Министерства и желание выслуживаться ради должности. Вы – самый ужасный преподаватель вообще, и по Защите в частности на моей памяти. Ваши уроки бесполезны, как и все эти Декреты. А ещё, Вы просто мерзкая сука, профессор Амбридж! Закончив тираду, девушка просияла так, словно уже выиграла Золотой котёл, а потом начала посмеиваться. Копившееся на протяжении учебного года негодование нашло сегодня выход, и Уна была чертовски довольна. Нужно ли говорить, что этого не ожидал никто? Да ещё и от Уны, мать её, Олливандер, которая никогда не нарушала правила и отличалась тактичностью и уважением к преподавателям. – Мисс Олливандер, в мой кабинет, живо! – наконец-то обнаружил своё присутствие директор. – Профессор МакГонагалл, можно Вас попросить отвести Сибиллу обратно? Когтевранка взлетела по ступеням и скрылась в школьных стенах. Малфой юркнул в толпу и окольными путями побежал следом. Благо, вся школа наблюдала за Амбридж, лицо которой меняло цвет от красного до розового и обратно. – Сибилла, дорогая. Сюда, – МакГонагалл повела Трелони, крепко обняв за плечи. – Спасибо, – прогнусавила та, благодарно схватив Дамблдора за руку, когда проходила мимо. Инспектор будто вышла из летаргии и открыла напомаженный рот: – Дамблдор, могу я Вам напомнить, что согласно положениям Декрета об образовании номер 23, принятого министром… – Вы имеете право увольнять моих учителей, – перебил директор. – Однако у Вас нет права запрещать им находиться на территории школы. Это право остаётся за директором. – Пока, – как можно более сладко улыбнулась дама в розовом, разрабатывая план мести бесстыжей Уне Олливандер, Дамблдору, Поттеру и, Мерлин знает, кому ещё. Уна, в свою очередь, торопилась в кабинет директора. Она понимала, что если где и сможет ненадолго укрыться от коварного гнева жабы, то только там. Понимал это и директор. – Уна, стой! Она обернулась – её догонял Драко. Этого только не хватало. Девушка прибавила шаг, но на самом входе в Директорскую башню слизеринец схватил её за мантию. – Зачем ты это сделала? Нанюхалась зелий что ли? В его голосе сквозила одновременно тревога и сарказм. Рыжеволосая молчала, стараясь избегать серых глаз. – Ты хоть понимаешь, что тебе за это может быть?! Её же никто не остановит, даже твой хвалёный Дамблдор! Я думал, ты хочешь закончить Хогвартс. Она вырвала свою мантию из его ладони и с глухим звуком опустилась на каменный пол рядом с горгульей. Каменное создание со скрежетом открыло пасть и изрекло: – Ум служит нам порою лишь для того, чтобы смелее делать глупости. – Тебя вообще не спрашивали, – прошипел Малфой и опустился рядом с девушкой. – Я больше не могла терпеть её самодурство. Уна покачала головой и горько усмехнулась. Осталось только ждать. Драко тяжело вздохнул и заключил старшекурсницу в объятия, ощущая мелкую дрожь, бьющую её тело. Она не отряхнула его руки, занятая своими мыслями. Всё внутри него переворачивалось и разрывалось: ему-то Амбридж ничего плохого не делала, напротив, даже нравилась своим обращением к тому же Поттеру и его лизоблюдам. Но когда речь заходила об этой девушке, юноша просто не знал, что и думать. Она меняла всю картину и любой его взгляд на ситуацию. Драко Малфой чувствовал, как она дышит: рвано, неровно. Как же её спасти? – Извинись перед ней, Уна, и она не станет ничего делать. Девушка оторопело уставилась на него и резко оттолкнула, больно ударив в солнечное сплетение. – Проваливай отсюда, – она презрительно выплюнула слова. – Грёбаный слизеринский трус. Я могу терпеть тебя, но её – больше ни за что. На щеках Малфоя-младшего проступили красные пятна, он отступил на пару шагов, находясь в полнейшем замешательстве. Он видел их отношения совсем по-другому. Так она просто терпела? Юноша бросил последний взгляд на пышущую гневом Уну и убежал, едва не врезавшись в профессора Дамблдора. Чувства у блондина были, мягко говоря, смешанные. А вот директор был само спокойствие. – Что ж, мисс Олливандер, пройдёмте. Марципановый батончик. – Всякая любовь страшна. Всякая любовь – трагедия, – неторопливо проскрипела горгулья, открывая вход в кабинет директора.***
«Профессор Дамблдор, мы получили Ваше письмо об отстранении дочери от занятий. Но прошло несколько дней, а она всё ещё не дома. Наказание отменено?Мистер и миссис Олливандер»