***
От Автора: Первый спонсор этой главы: блокнот Клода. Блокнот Клода — ломая голову, как писать, обнаруживай, что написал все полгода назад, сразу после первой части. Второй спонсор: кофе и сигареты. Кофе и сигареты — совсем не ванильно, когда кружка — литр, квадратная, с надписью «мразь» на черном покрытии, а сигареты — всратые LD, скуренные в закрытом помещении. Одной фразой, мозг выдал озарение, не желая помирать. Третий спонсор: защищенный курсач. Защищенный курсач — отрефлексируй и вспомни, что у тебя недописок выше маковки, пойми, что это твоя болевая, забей болевую до смерти найденным прекрасным текстом. Вообще-то я думал написать еще главу. Но глава с побочками не пошла. Так что — просто объясняю, что не вошло. Не вошел сюда запланированный Блейз/Рон. Рон вообще-то не должен был быть скотиной по отношению к Гермионе, но Муз и карма велели не ныть и писать, что диктуют. По первоначальной задумке, пристать к Мио с неприличными предложениями и огрести от Северуса должен был Рабастан. Еще на утро после бала. Рону в это время было положено миловаться с Забини. Но история отрастила ноги и ушла. Прямо как Наги, которая просто вдруг влезла тушей в концовку. Рип, Рон, однажды я напишу фф, где ты и не мудак, и с личной жизнью у тебя все ок. Пока — мужайся. Тема с родинками-созвездиями родилась в ЛС с Файри. Собственно, в лс только я ее и проорал. Что не помешало Файри влепить их на арт. Я про них, говоря откровенно, вспомнил в последнюю минуту, опять же, спасибо, блокнот. Тема с догадками о чувствах Драко и Мио упоминалась в одной из ранних глав. Я просто удачно воткнулся в нее глазами, захлопал ресницами, мол, эк меня перекосило. И просто вписал, что и Том иногда ошибается. Тема с младенцем — вы просто вспомните, какими словами Том предложение делал. Это раз. Во-вторых — дети Гарри — это и дети Тома, по логике. А значит и маленький Тедди защищен. Не такая уж Меда и дура, прямо скажем, доверить внука персоне Поттера. Теперь, когда я, вроде бы, сказал обо всем, что по сюжету, можно и в остальное. Итак. Хочу сказать спасибо отряду читателей, которые накинулись на текст через публичную бету. Вы — истинное золото, еще бы у вас с оборотами и обособлениями запятыми было лучше, чем у меня. Но мы с вами пытались :' Спасибо читателям, которые комментировали. Я про то, что надо закончить фф, довыложить, вспомнил только благодаря свеженькому комментарию. Так бы он до лета ждал, пока я диплом защищу. Спасибо бетам. Беты вымирали, их убивала учеба, их убивала работа, их убивали тонкости психики и мой тяжелый характер. Но они тут были! И это повод выпить за тех из них, которые откопаются дай боже к весне. Персональный реверанс — Тайчо. Потому что адекват — нужен. Спасибо Файри. За то, что терпел мои крики в три ночи и всратые идеи в шесть утра. За арт, за терпение, за то, что хоть кому-то из нас двоих все нравилось. Мне, по закону жанров, нравится планировать и исполнять, но почти никогда — результат. Пользуясь случаем, благодарю за толчок в спину горе: спустя примерно неделю после публикации, у меня умер лучший друг, с которым мы прожили вместе семнадцать лет. Счастливой охоты, моя Белая Королева. Большая часть текста здесь — сублимация по этому событию. Большая часть стекла — попытка не утонуть в своих же слезах. Спасибо за то, что вы дочитали до конца.Эпилог.
14 февраля 2019 г. в 10:02
Шторм разыгрался не на шутку. Потоки воды стекали по оконному стеклу, мешая рассмотреть что-либо происходящее на улице, оставив пассажирам сбавившего ход поезда возможность видеть лишь смазанные тени. Жара этим летом чередовалась с холодными грозами и штормами. Север страны затапливало, и не было ничего удивительного в том, что среди пассажиров данного состава были как предусмотрительно одетые в вещи осеннего сезона, так и те, кто легкомысленно ограничился костюмными кофточками, да пиджаками, и теперь жалел о своей недальновидности.
Том едва слышно вздохнул и откинулся на спинку диванчика, вытягивая уставшие от неподвижности ноги, скрещивая их в лодыжках. В их закрытом и обезопасенном чарами от глаз маглов купе царила система климатического контроля магического происхождения, что не мешало его спутнику сидеть в его, Тома, пальто, уткнувшись носом в воротник.
Иногда Гарри пригревался и, очевидно, засыпал, и пару раз Гонт ловил его в тот самый момент, когда на очередном рывкообразном движении поезда парень грозился свалиться со своего места и кувыркнуться через голову. Гарри вскидывался, просыпался, полувнятно благодарил, а потом все начиналось по новому кругу. Что мешало несносному Поттеру все-таки лечь, можно было только гадать.
Том рассматривал помягчевшее, чуть припухшее во сне лицо, и невольно любовался. Гарри не был смазлив, в отличие от него самого. Обладая взрослой, мужественной, ничем не смягченной привлекательностью, он, тем не менее, не замечал своего магнетизма. Он не видел, как засматриваются на него женщины, как оглядываются в замешательстве мужчины. Наверное, это было самым поразительным и подкупающим.
Том мог бы польстить себе и с уверенностью заявить, что его красивое, чуть слишком худощавое лицо с четко выступающими скулами, яркими, четко очерченными губами и обрисованными темным кружевом ресниц глазами, тоже привлекало много внимания. Но он знал свою меру, и если на него люди смотрели, как на произведение искусства, которое они жаждали получить и не скрывали жара, то Поттер рядом с ним был сошедшим с Олимпа богом, и отношение к нему было еще менее адекватное.
Не раз и не два он ловил своих же Рыцарей на том, что они заглядываются на его партнера. Даже Барти, сходивший с ума по своему Лорду, на Поттера смотрел то с сочащимся ядом, то с таким жгучим, переходящим в ненависть вожделением, что Гонту хотелось открутить его лохматую голову, и оставить в стазисе где-нибудь рядом с креслом Гарри — чтобы остальные не смели забывать, кому принадлежит эта маскулинная жемчужина творения.
Барти вообще после второго срока в Азкабане напоминал Беллу, как брат-близнец. Рудольфус Лестрейндж, который в роли отца по смутного уровня родству через покойную супругу, без сожалений проводил под венец все-таки согласившуюся на брак с Малфоем Джиневру, смотрел на него долгими оценивающими взглядами. И Лорд задавался риторическим вопросом, не являются ли безумный блэковский и им подобные темпераменты предпочтительными и любимыми для этой фамилии, и для Руди конкретно. Потому что если так, то Поттера во время срыва Рудольфусу лучше не видеть. То, что в свое время оказалось заглушено усталостью и смирением, в конце концов копилось и выходило, как взрыв, и на несколько часов возвращался юный Поттер — взрывной, яркий, ведущий за собой своим светом, способный кого угодно поднять с места и подтолкнуть к революции. Гонт и сам не мог не тянуться к нему, но его маленький Избранный, даже сияя приглушенно, был для него желанен.
Право было Пророчество — отметил, как равного себе, и ни один не может жить спокойно, пока жив другой. Вот и Темный Лорд Великобритании не мог жить спокойно, пока его Поттера не то убивали, не то раздевали взглядами. Взглядов было много, и не менее, чем взгляды Барти и реакции Рудольфуса, ему не нравились непрекращающиеся взгляды Малфоев — и старшего, и младшего, и уже давно не новобрачной магессы — в сторону Гарри. Девиз «Все самое лучше — Малфоям» был негласным, но его — и о нем — знали все. Принцесса рыжих в некогда одиозную для нее семью вписалась, как влитая. Осанка, манеры, прическа — и вот пожалуйста, Мюрриэль уже завещает все нажитое младшенькой троюродной племяннице.
И вот эта троица скользких не то хорьков, не то павлинов, не то и вовсе выкидышей серпентариума и двинутых фантазий монстролога, окучивала Поттера вполне стабильно и на регулярной основе. Ненавязчиво, мягко, но от темных глаз Лорда не укрывались ни прикосновения — то к руке, то к колену, то к плечу, то к спине; ни вечно вкрадчивые интонации голоса. Поттер всем улыбался неизменно вежливо, изгибал брови, когда желал задать вопрос, но стараний не замечал в упор, и его мужчина желал, чтобы так и оставалось, а лучше прекратилось вообще. Стойко поддерживающая лорда Блэка Нарцисса, на остальных смотрела насмешливо и из-за плеча Гарри — ей одной тот позволял злоупотреблять своим гостеприимством, вытягивая на прежний уровень Андромеду и воспитывая Тедди, который грядущей осенью отправлялся учиться в Хогвартс.
Десять лет прошло с начала их работы в качестве Гарантов, и мир переменился кардинально. Давние задумки, которые Том разрабатывал еще в пятидесятых двадцатого века, нашли свое место в мире. А на дворе, между тем, уже близилось окончание первого десятилетия нового тысячелетия. И ровно десять лет с заключения их помолвки.
Подобно тому, как менялось направление потоков воды за окном, так и мысли Гонта на этот счет все время пребывали в движении.
Поттер, между тем, в очередной раз уснул и стал крениться вперед. На черном фоне пальто, его обычно золотистого оттенка кожа казалась бледнее, чем была на самом деле, а губы становились ярким мазком малинового. От тепла они тоже припухли и приоткрылись. Это была та припухлость, которую Том не отказывался смять своими губами, проснувшись поутру.
Однако сейчас сосредоточению мягкости и тепла грозила опасность, и Гонт во время очередного движения поезда легко перетащил дернувшегося было партнера к себе на сиденье. Потоки воды бросали на лицо Гарри неровные тени, и в этом устоявшемся полумраке как никогда были заметны приоткрывшиеся, мягко мерцающие от сдерживаемой магии, невозможно зеленые глаза.
— Из всех возможных вариантов, как расшибить лоб и получить новый шрам, ты выбрал тот, который окажется самым нелепым, — негромко и ненапряженно заворчал Лорд в теплое ушко. Гарри покрылся едва заметным румянцем, но мгновенно расслабился, и Том с удовольствием приобнял его за плечи, желая получить возможность немного размять наверняка затекшие плечи, пройтись пальцами по красивой шее, зарыться пальцами в волосы на затылке. Поттер быстро разомлел и пристроил голову мужу на плечо, поглядывая в окно, машинально отслеживая глазами бегущие по стеклу волны.
— Знаешь, есть что-то… Какое-то особенное чувство, когда мы вот так едем. Купе закрыто, людей не видно и не слышно, как будто нет никого, кроме нас. Вокруг дождь — и целый мир словно занавеской отгородило, — приглушенный голос Поттера отлично вписывался в атмосферу. Гонт хмыкнул — атмосфера романтики прорезалась все отчетливей, и ломать «то самое чувство» не хотелось. — Деревья снаружи гнутся, и листва у них словно серебро…
— Это ракитник, он с обратной стороны как раз будто лунным светом облитый, — подключился к мысли Темный Лорд. Писательская жилка Гарри, проявлявшаяся от случая к случаю, ему очень импонировала. — Когда ветер накатывает и бросает воду, можно представить, что мы на необитаемом острове. Только мы вдвоем.
— Да, — молодой мужчина улыбнулся, и Том на мгновение залюбовался его улыбкой и вспыхнувшими зеленью глазами. Неосознанно рука на плече сжалась, и Лорд, пользуясь возможностью, подтащил своего спутника настолько близко к себе, насколько это вообще было возможно.
— Что ты делаешь? — Гарри охотно прижался к нему ближе, смеясь. Словно желая влюбить своего спутника в себя еще сильнее — хотя, кажется, куда уж.
— Ты рад, что мы поехали? — увел он тему в сторону, придирчиво изучая взглядом застегнутые все до одной пуговицы на рубашке Поттера. Тот пару раз моргнул, не понимая, к чему вопрос, но заметил пристальный взгляд и снова улыбнулся — уже куда спокойней, но для мужчины это все равно было чем-то… Особенным. Соблазнительным.
Ответа можно было не ждать обоим — их мысли уже вошли в накатанную колею взаимного притяжения.
Он не мог не смотреть на Гарри. Не мог не представлять, как поцелует голубую венку на шее, как лизнет ямочку между ключицами. Как Поттер задышит, словно объятый лихорадкой. И как Том будет медленно раздевать его, любуясь ставшим лишь привлекательнее телом, ощущая жар и желание в своем.
На висках Тома Гонта ниточек седины за двенадцать лет совместной жизни стало больше, однако лицо его так и осталось молодым. Он мог хоть весь стать седым, а его тело осталось бы все тем же. Он превращался в того, в кого было обещано ритуалами — в бессмертного. Превращался правильно, с правильным числом вместилищ, к которым была привязана его душа. И физиология продолжала напоминать о том, что эта маленькая радость будет длиться до тех пор, пока Тому не надоест. Имея в супругах не поменявшего фамилию Поттера, в долголетии сомневаться не приходилось.
Однажды обнаружив ловушку в описании обряда, который он взял из Хогвартских книг, Темный лорд пожелал исправить халтуру и провел «работу над ошибками». И вместо того, чтобы пытаться разбить неделимую материю — душу — он собрал ее. А после сделал несколько разных якорей — предметов, к которым его притянет, если он умрет. Предметов, которые, защищенные ритуалом, будут абсолютно неуязвимы для любых артефактов и заклятий.
Как далеко этим совершенным якорям, которых больше трех — и уже много, до того убожества, что ему навязал когда-то Дамблдор! Нестабильный ритуал, требующий убийства, расщепления души, магии, разума и даже частично тела, с якорями на выходе, которые было так легко уничтожить с помощью яда Василиска или артефакта гоблинской стали…
Теперь все было по-другому. И Гарри тоже обзавелся подобным года два назад, по его настоянию.
Гонт лег, вытянулся вдоль сиденья, и Гарри устроился сверху, прямо на нем, чуть помедлив, чтобы выскользнуть из пальто, укрывая их обоих.
Впиваясь поцелуями в податливые губы, Том все гадал, как же так вышло, что из измученного мальчика, разбитого смертью единственного дорогого человека, получился этот бесценный для него мужчина.
Гарри ведь уже исполнилось тридцать. Он успел побыть активистом, пацифистом, гарантом мира и… Как там твердили орденцы? «Тьма струится по его рукам, глаза его лгут — вот каков запятнанный предательством и ложными клятвами символ иллюзорного мира, Гарри Поттер»?
Тьма струилась по рукам второго и сильнейшего Темного Лорда двадцатого века, подвижной сумрачной дымкой защищая и лаская единственного в жизни равного, партнера.
Возлюбленного.
Гарри, в той попытке развязать войну заново, никого не потерял — его друзья или сами догадались, в чем подвох, или им остудили головы разумные личности, которые все-таки имелись в этом их бывшем ОД, а после — «армии Поттера». Молодые маги, что пошедшие за наполовину святой, наполовину одиозной фигурой Гарри Поттера, что не пошедшие, отказались воевать вообще — Лорду это было на руку. В конце концов, Гарри был прав. Это была не их война — если повезет, то ее, войны этого поколения, никогда и не будет. Вообще.
Так или иначе, а пример Поттера оказался заразительным и был сочтен разумным почти всем «золотым курсом» Хогвартса и несколькими другими — как младшими, так и уже выпустившимися.
«Беззаботные, безвредные и дружелюбные», старшие Уизли после этого отреклись от всех своих детей, когда те не пошли воевать за «дело Света» вслед за родителями. Молли Уизли прилюдно бросалась сглазами в Билла, когда тот сообщил, что он переводится во французское отделение — подальше от войны, поближе к любимой, и ему некогда и не за кого воевать.
Больше у Молли сына по имени Уильям Уизли не было.
В общем-то, остальные дети Уизли услышали в свой адрес примерно аналогичные первоначальным обвинения. Они послушались требований, оставили дом, и Нора стала похожа на опустевшее птичье гнездо. Птенцы разлетелись, как того и требовала их безумная мать — вот где снова всплыла связь с семьей Блэк, чью кровь в род Прюэтт привнесла красавица Лукреция.
А спустя пару недель Фенрир с чистой совестью задрал матриарха рыжей семьи, в процессе защиты своей стаи — Орден правдами и неправдами пытался сократить силы оппонентов. Молли Уизли, конечно же, была в первых рядах — потеряв всех детей, она похудела почти моментально, знатоки даже заподозрили, что ведьма потихоньку подпитывалась силами собственных детей. И естественно, выбирая себе противника, женщина выбрала самую темную тварь из всех возможных — лично Фенрира Сивого. Будь у Сивого настроение церемониться и издеваться — стала бы миссис Уизли такой же темной тварью. Однако Фенрир, тоже уже не сказать, чтобы молодой, седой волк по меркам своих же собратьев, не возился — вырвал горло, и дело с концом.
А спустя еще неделю, на узкой темной дорожке посреди Лютного, встретил Долохова и безутешный Артур. Можно сказать, что Артуру просто помогли с самоубийством — Долохов отлично знал, что боец из главы рыжей семьи посредственный, но чтобы получилось прикончить за пяток заклинаний? Тони даже неловко было перед детьми покойного, так что он для приличия наврал, что Артур дрался, как лев, но уступил в искусности. Семерка детей сделала вид, что поверила, но Билл потом отправил расстроенному Пожирателю бутылку Огденского — за самую лучшую и добрую сказку в их жизни, после сказки о Мальчике-Который-Выжил.
Дети Уизли осиротели, но не дрогнули — остались тверды решению не воевать, а дополнительно усмирять горячие головы и разрываемые болью сердца отправился Гарри. С телами, которые ему передали для похорон. Сначала ему досталась порция обвинений и пара проклятий на нервной почве, но потом… Потом они горевали вместе. Гарри и семь рыжих детей вокруг него, которые любили родителей, даже если те от них отказались.
Ужасное и вместе с тем волнующие-прекрасное зрелище.
Том, ждавший юношу за пределами территории дома Уизли, не мог сдержать трепета и дрожи. Он своими глазами видел рассвет нового мира. Мира, в котором Гарри Поттер с ним, рука об руку, помогает создать светлое будущее для новых поколений магов. Где не будет гонений. Где горе становится общим, но никто не торопится расставаться с жизнью. Где сироты желанны и не остаются подброшенными на порог к маглам. Где старые законы, изжившие себя, уходят в прошлое, вместе с неразумными новыми.
А ведь семеро Уизли были такие же квартероны Блэков, как и Поттер… И в них тогда так же от горя погас их неудержимый огонь.
На их помолвку окончательно решилась судьба всех детей. Том тогда еще не знал, что, подкидывая Драко Малфою идею присмотреться к Джинни, он так угадает.
(А ведь Тому даже одно время казалось, что Драко влюблен в Грейнджер. Правда, на деле крайним вообще оказался Поттер, но даже для могучих Темных Лордов оставались вещи практически необъяснимые.)
Успел зачать ребенка четверть-вейле Делакур Билл. Дал согласие на помолвку и свадьбу Чарли. К весне решил одним днем вопрос женитьбы Перси Уизли — в нем наследие Уизли угаснуть не успело, подсуетились дядья, а к концу осени Пенни подарила Персивалю первенца. Соблюдая неявную традицию называть детей согласно саге о короле Артуре, мальчика назвали Ланселотом.
После Перси, пережив полгода дуэлей и скандалов с битой посудой, ценой проб и ошибок, сговорились между собой Люциус и Джинни. Драко, рисковавший остаться то без отца, то без невесты, выдохнул и прекратил ходить по коридорам, намертво зажав палочку в кулаке. Рыженькая Джинни за полгода из рыжего перешла в темно-каштановый, потихоньку теряя магическую привязку к семье Уизли и переходя под руку умиляющегося Гарри. Голубые глаза потемнели до синего, пропали веснушки, разлилась по венам готовая быть принятой сила темного рода. С каштановыми волосами Джинни, сменившая имя и фамилию на предложенные ей Вирджинию Малфой, шагнула в долгожданный брак, и тишины в мэноре можно было больше не ждать. Устраивать ссоры и скандалы Люциус даже полюбил, распаляя огонь в яростной гриффиндорке.
Нарцисса новообретенной родственнице, которая стала больше Блэк, чем Прюэтт, была очень рада. С возрастом Джинни до боли напоминала всем покойную леди Беллс. Даже Гарри иногда ежился, ловя смутный образ черных кудрей среди лишь подвитых каштановых. Том радовался, что в этот раз объект помешательства не он, но злился, что им так и остался Гарри.
С двумя же шалопаями, Альфредом и Джорджем, получилось совсем неловко. Один брат начал темнеть отдельными волосками в шевелюре — люди по такому принципу седеют обычно — спустя полгода, второй — только через девять месяцев. Гарри, уже надумавший принимать обоих в род, не успел на пару дней — как черт из табакерки невесть откуда выскочил Игнотиус Прюэтт и подобрал еще не разобранных внуков. Были у него Гидеон и Фабиан, а стали Фред и Джордж. Не сыновья, конечно, но о шалостях недоучившихся в Хогвартсе внуков, поставивших на поток собственные изобретения, последний до поры Прюэтт, был наслышан.
С Рональдом Уизли же получилось просто некрасиво. Когда красавица Гермиона ввязалась в научную деятельность, Рон смолчал. Чуть ли не вся Британия знала, что у маглорожденной с протекторатом в лице Поттера, Гонта и — не удивительно, в общем-то — Долохова, парень — Уизли. Рон за свою налаженную личную жизнь был спокоен, в своей голове он уже представлял, как после свадьбы единственной наукой для них останется искусство кашеварения, искусство страстной любви и искусство ухода за детьми. Сам он закончил Хогвартс весьма посредственно, растерял мотивацию становиться аврором и помогал братьям в их магазинчике.
Его нежелание торопиться заявлять о свадьбе в итоге обернулась против него. Сначала умница Мио вдруг уехала учиться в Америку, и случился их первый скандал, за первым был второй, когда Гермиона не вернулась в Англию на каникулы, третий, четвертый… Пять лет пролетели в разгорающемся пламени противостояния.
Спустя полгода после окончания учебы девушки, Рон выловил загулявшую без права на такое, как ему думалось, Гермиону, в Румынии. Очередное выяснение отношений начало набирать обороты незадолго до начала конференции, как потом Уизли понял, зельеварческой. И надо же было судьбе сложиться так, что когда они с Гермионой уже перешли к околоаврорскому уровню владения магией, где наблюдатели приметили, что чистокровный уступает позиции… Надо же было Рону не сдержаться и для отвлечения кинуть шальное проклятье в комментирующих наблюдателей. Конференция была сорвана еще до начала. Кто-то взвизгнул, все разом вспомнили, как колдовать Петрификус. Проклятье разбилось о зеркальный щит и вернулось вспять.
А потом с Рональдом случился ОН. Ужас подземелий, собственной персоной, успевший щитом прикрыть беременную жену какого-то светила зельеварения. Уизли побледнел, посерел, пропустил пяток заклинаний от окружающих. И дело было не только в пугающе знакомых с первого курса шипящих интонациях в духе «Двадцать баллов с Гриффиндора, отработка в восемь, мистер Уизли», но и в том бешенстве, что отразилось на меловом лице с черными провалами глаз.
Снейп шипел, Снейп лично спеленал его Инкарцеро, Снейп самостоятельно сдал его прибывшим аврорам. Снейп разнес в пух и прах организаторов и нанятую охрану, нашел для всех Умиротворяющий бальзам в зачарованных карманах мантии.
А уже потом, когда Уизли увели объяснять, что выяснять отношения посредством проклятий плохо, и что воспоминания о его «подвиге» предоставили человек пятьдесят свидетелей, Северус Снейп вернулся, чтобы помочь подняться на ноги своей бывшей ученице, которой ее ретивый ухажер перерезал сухожилия.
Две недели специальных зелий для лечения — и у Снейпа есть исполнительная ассистентка.
Полгода совместной работы — и у Северуса есть любящая его и науку жена.
Еще чуть меньше года — и у пары Снейп-Грейнджер есть первый ребенок. Два первых ребенка, похожие на отца всем. Кроме фамильного носа. Знатоки смеются, что век носатых Снейпов уходит. Пара Гонт-Поттер становится крестными отцами двойняшек.
Если твой крестный, совершенно так случайно, первое лицо государства, беспокоиться о будущем в случае трагедии с родителями, не придется. Если у государства два первых лица, которые супруги, и детей тоже двое… Можно было бы сказать, что это — жульничество. Но Себастьяну и Кристиану в таком случае противозаконно везет.
Перевоспитывать шестого Уизли в итоге берется деловитая Нагайна. Том от чистого сердца ей посоветовал этого не делать, но женщина только тонко улыбнулась и ответила, что общество Рону тоже посоветует не жениться на проклятой и змее, однако к тому моменту выбора у него не будет. Гонт не понимал, о чем она, пока не увидел, как Наги движется перед молодым мужчиной, не спуская немигающего взгляда. Плавная грация, змеиная пластика, хищность прикрыта кротостью, стройное тело обещает наслаждение. Танец змеи для добычи, смертоносная прелюдия перед броском.
«То ли съест, то ли изнасилует», — подумал Том и поспешил убраться.
Как хорошо, что Великая была милостива, и им с Гарри крайние меры не пригодились.
Том открывает глаза и с нежной улыбкой смотрит на мужа. Тот улыбается в ответ. Кончиками пальцев Гонт касается лопатки, где, как он знает, из россыпи мелких родинок можно составить созвездие Малого пса. Гарри в ответ трогает его плечо, где они в свое время дочерчивали созвездие Ориона, опираясь на подобие расположения звезд Ригель, Бетельгейзе и Беллатрикс.
Поттер… Гарри… Как же он хорош. И тогда был, и сейчас. В строгой одежде, собранный и повзрослевший. Ставший опорой. Ставший путеводной звездой. Надеждой. Не какой-то стороны. А поколения молодых магов, которые устали от горя и страха. Которые устали защищаться. Устали спорить. Которые в последний раз попросили Гарри Поттера все-таки поставить точку в черной полосе жизни Магической Англии.
И он ее поставил. Своей рукой на договоре. Своей палочкой при клятве. Своим телом, когда пришло время любить и быть любимым, и напоминать Лорду о том, что жизнь должна продолжаться. И что есть вещи приятней приветственных писем из Италии и Испании, уверений в лояльности от Греции. Прошений принять послов из Европы.
Как он был желанен, красив и любим. Народом. Томом. Среди всех вернувшихся когда-то к Тому чувств, оно, любовь, было самым удивительным. Убежденному ребенку Амортенции, оно было совершенно незнакомо прежде, но собранная душа и собственные исследования выправили и этот недостаток.
Теперь Том жадно целует его острые скулы, его чувственные, красивые губы, сцеловывает смех и стоны, оглаживает пылающее тело. Гарри принадлежал только ему, и сейчас, в центре бури, защищенные от потоков воды, от холодных, сверкающих вспышек электричества на проводах, жадно вдыхая запах угля, будоражащей ноткой легший на кожу за эти дни, Том не жалеет о том, что они поехали. Что Люциус решился напомнить, что до годовщины, может быть, и есть время, но медовый месяц уже десять лет, как откладывается, и с этим пора что-то делать. Хотя бы начать что-то делать. Например — устроить неискушенному по жизни Гарри затяжное свидание. И Том без колебаний соглашается.
Неважно, сколько советов Пожирателей он выслушал, сейчас они были вместе, и Темный Лорд, круто переворачиваясь, подминает под себя чувственно выгибающееся навстречу тело, удовлетворенно улыбается, наклоняясь все ниже, целуя ищущие его рот губы. Вбирая исторгаемый на выдохе шепот:
— Последний ритуал был удачным. У нас будет ребенок, Том.
И страшный Темный Лорд смотрит полными муки и безумия глазами в сияющие глаза супруга. И трясущейся рукой неуверенно касается плоского пока живота, внутри которого неторопливо растет его маленькая частица, их маленькая жизнь.
Это — самое прекрасное, что с ними случилось за последние десять лет.
Том целует мужа с невыразимой нежностью, чувствуя нарастающее в груди чувство — любовь к еще нерожденному малышу.
Пока они здесь, вместе, у них есть свой Эдем.