Туман

Пока я вела машину, с переменным успехом стараясь не отвлекаться на своего зубастого соседа, зубастый сосед умудрился включить радио, которое я считала сломанным, и принялся подпевать исполнителю. — Нравится музыка пятидесятых? — ехидно спросила я. — Да, в пятидесятые музыка была что надо. Несравненно лучше, чем в шестидесятые и тем более в семидесятые! — ответил Эдвард и снисходительно добавил. — Восьмидесятые еще куда ни шло… — Мне кажется, или это подходящее время, чтобы сказать, сколько тебе лет? — И подкинуть тебе новые поводы для шуток? Нет уж, увольте. — А тебе что, жалко что ли? Он усмехнулся. — Да нет, пожалуй, не жалко. Я родился в Долки в 1899, это пригород Дублина. Мой отец был врачом, а мать сбежала с каким-то англичанином, и я ее совсем не помню. Когда началась первая мировая, мой старший брат Бернард пошел добровольцем, хотя отец был против. Когда он уходил на фронт, я сказал, чтобы он не возвращался, раз Англия для него важнее, еще и камень кинул, чтобы наверняка. Помню, как он развернулся, чтобы показать неприличный жест, и я еще подумал, что теперь он не может не вернуться, ведь такие непрошибаемые лбы всегда возвращаются. У меня всегда было слабое здоровье, и я помогал отцу в госпитале, пока сам не слег с пневмонией в 1916. Отцу постоянно приходилось разрываться между мной и больными, и за это я ненавидел себя еще сильнее. Тогда весной в Дублине было восстание, погибли сотни мирных жителей, и среди них был мой отец. Я этого не знал, все было как в бреду, просто однажды вместо отца появился Карлайл. Из-за акцента я его принял за англичанина. Как Карлайл потом говорил, я долго и упорно проклинал и его и весь его род, используя все возможности ирландского языка. И все же, несмотря на все это, он меня спас. Когда разум вернулся ко мне, я хотел найти Бернарда, своего брата, но Карлайл передал мне его письмо. Не зная, что Карлайл бессмертен, он попытался его спасти и сам погиб от осколочного в живот. Карлайл хотел его обратить, но Бернард взял с него клятву, что он найдет меня и отдаст это письмо. Конец. Слушая его, я не отводила глаз от дороги. Я все пыталась представить, каково это, родиться в такое время, когда твой брат умирает на войне, когда твоего отца убивают во время восстания, а ты сам ничего не можешь сделать, чтобы это изменить. Я знала о войне только из книжек. Теперь я отчетливо понимала, что не знала о ней ничего. — Что ты об этом думаешь? — спросил он. — Так, идеал погиб, а жизнь триумфы правит, и, диким ржанием пронзая даль насквозь, конь победителя там братьев наших давит, грызя, — но гибнуть им хоть ярко довелось… — процитировала я на память. — Никогда не понимала Верлена и, как мне кажется, уже не пойму. Эдвард, то, что ты пережил, то, что все люди тогда пережили… Одно дело читать об этом, а другое слышать от того, кто это видел. Я честно не знаю, что сказать. Все так напыщенно звучит, а я лишь хочу, чтобы подобного больше не было. Никогда. — Боюсь, я не столь оптимистичен. Чтобы отвлечь его от невеселых мыслей, я не придумала ничего лучше, кроме как спросить о еще более больном. — Почему Карлайл тебя обратил? — Думаю, он устал от одиночества. Поначалу отец много извинялся и говорил, что поступил эгоистично, превратив меня в… в это. Но я его понимаю. Теперь понимаю. Когда очень долго живешь один, одиночество словно яд просачивается в твои мысли, пока однажды ты не чувствуешь, что окончательно утратил связь не только с этим миром, но и с самим собой. Я был первым в его семье, а потом появилась Эсме. У нее было много травм, и ее сразу доставили в морг, но ее сердце еще билось. — Значит, только умирающий может стать… Эдвард покачал головой. — Нет, дело в Карлайле. Он никогда не обратит того, у кого есть выбор. Хотел он того или нет, но я приняла эту информацию к сведению. Я — вампир? Пфф, ну и бред, и все же, что если наш роман зайдет настолько далеко? Ответа я не знала. — Эммета и Розали тоже обратил он? — рискнула я спросить. Всего лишь на мгновение мне показалось, что Рыжий замялся с ответом, словно хотел от меня что-то скрыть. Но все же он ответил. — Розали да, а Эммета она нашла в лесу. Он был охотником, и на него напал медведь. Розали знала, что ей не хватит самоконтроля, чтобы обратить его самой и дотащила его до Карлайла. С тех пор они неразлучны. Иногда они живут как отдельная пара, но, сама понимаешь, чем моложе мы кажемся, тем дольше можем прожить на одном месте. — А Элис и Джаспер? Краем глаза я увидела, как Эдвард улыбнулся. — О, Элис и Джаспер совершенно особенные. Они сами нашли нас. Джаспер был членом одного криминального вампирского клана, пока из-за какой-то размолвки его не захотели убить, а Элис увидела в будущем, что они должны быть вместе, и потому разыскала его и помогла сбежать. Мы уже въехали в Форкс, и, чтобы немного растянуть время, я решила сделать небольшой крюк. Интересно, если я приглашу его домой, он согласится? — Отличный фильм бы вышел про их приключения. — сказала я, пытаясь представить его в своей комнате. — Вот уж точно. — согласился Эдвард. Озарение догнало меня внезапно и вдарило так, что все коварные планы разом вылетели у меня из головы. — Так, стоп, Элис видит будущее? Какого хрена, почему ты об этом только сейчас говоришь?! — Повода не было. — Повода у него не было… — проворчала я, нажимая на тормоз. Свет на крыльце дома не горел, значит, отец еще не вернулся. Пытаясь собраться с мыслями, я заглушила двигатель. Не успела я ничего сказать или предложить, как желудок предательски заурчал так, будто я в последний раз в прошлом веке ела. — Тебе, наверное, пора ужинать. — сказал Эдвард. Я открыла было рот, чтобы ответить что-нибудь ехидное, но вовремя передумала и молча кивнула. Мы вышли из машины, и он снова держался на расстоянии, словно весь предыдущий день не имел значения. В предыдущей школе все считали меня экстравертом. Мне ничего не стоило подойти к понравившемуся мне человеку и сказать: «Давай дружить». Конечно, я говорила это не так прямо, но нужные слова всегда находились. Со всеми своими друзьями я знакомилась сама, напоминала им о своем существовании, веселила и вдохновляла. До переезда в Форкс еще не было случая, чтобы кто-то пытался сам со мной подружиться. Все думали, что это дается мне легко, и это действительно было так за исключением этого самого первого шага. Когда ты намеренно игнорируешь все свои страхи и делаешь этот чертов первый шаг, не зная, что ждет тебя за ним. Быть может, если бы у меня не было такого богатого опыта дружеских подкатов, то сейчас мне бы просто не хватило решимости пригласить в дом чертова вампира, но опыт у меня был, и я не замедлила им воспользоваться. — Не хочешь зайти? Крови налить не обещаю, но кофе найдется. Кажется, мое предложение его обрадовало настолько, что он снисходительно проигнорировал мою шутку. — Заманчивое предложение, на которое я склонен дать положительный ответ. — улыбнулся он. — Отлично. — сказала я и, взяв его под руку, увлекла в дом. В темноте Рыжий мог бы зайти за обычного парня, разве что двигался бесшумно, и приходилось постоянно проверять, не смотался ли он. Кое-как нашарив выключатель, я включила свет и тут же запнулась о ботинки в коридоре. — Помочь? — просил Эдвард. — Да, отнеси сумку на кухню. — сказала я, а сама поднялась в ванную. Причесав растрепанные волосы и вытащив из них целый склад листьев, я брызнула на лицо холодной водой и спустилась вниз. Эдвард уже ждал меня на кухне, на столе дымилась чашка с кофе, а на тарелке лежала разогретая лазанья. — Я что так долго в ванне торчала? — спросила я, садясь за стол. Эдвард пожал плечами и подтолкнул тарелку в мою сторону. — Надо было чем-то занять руки. — ответил он. Я достала вилку и попробовала лазанью. Хоть я и понимала, что он просто разогрел ее в микроволновке, на вкус она была просто божественной. Вот только лазанья стояла прямо позади склада рыбы, которую батя безуспешно пытался упихать в холодильник весь прошлой вечер, а кофе я хранила в банке из-под арахисовой пасты. Кусок застрял у меня в горле. Я закашлялась и сделала глоток кофе. Это было ошибкой, на вкус жуткая гадость. Понятия не имею, что надо сделать с кофе, чтобы получился этот кошмар. Эдвард сел рядом и осторожно похлопал меня по спине. — Все хорошо? — спросил он. — Как ты узнал, где что лежит? Ты следил? — Ну Белла, я вампир, а не маньяк. Следил? Скажешь тоже. Он отодвинулся к стене и сложил руки на груди, всем видом показывая оскорбленную невинность. — Ну прости… До этого момента я и понятия не имела, что мой голос способен на столь просительные интонации. Я пододвинулась ближе и взяла его руки в свои. — Ну прости, что мне нужно сделать, чтобы загладить вину? Хочешь, научу тебя готовить кофе? Он подался вперед. Казалось, что я могла ощутить на коже его холодное дыхание. — А я его плохо готовлю? — промурлыкал он. — Линч бы в гроб слег и там бы перевернулся. — ответила я в тон ему. Я сделала глубокий вдох и положила руки ему на плечи, но он ловко выпутался из моих объятий и отошел к стене. — Твой отец… Не хочешь нас познакомить? — Нет уж, как-нибудь в другой раз. — Тогда мне лучше уйти. Спросить в чем дело я не успела — услышала и сама, как машина подъезжала к дому, хрустя гравием и недовольно рыча. Я подошла к окну, чтобы удостовериться, что это действительно мой отец, а, когда обернулась, от Эдварда простыл и след. Мог бы и попрощаться ради приличия. Хлопнула входная дверь, и послышались шаги в коридоре. — Бэлла? — позвал отец. Боги, ну кого он еще ожидает здесь увидеть? Толпу вампиров? Так он только один, да и тот уже смотался в неизвестном направлении. — Я здесь! — крикнула я, но он уже и сам вошел на кухню. — Угостишь лазаньей? — Ща, разогрею только. Я вскочила из-за стола, но запнулась о стул и едва не уронила тарелки. Ничего не замечая, батя включил телевизор и принялся спорить с ведущим касательно новостей. Я вылила кофе и поставила на плиту новую порцию, надеясь, что она сможет перебить ту гадость, которую я только что попробовала. — Спасибо. — пробормотал отец, когда я поставила перед ним лазанью. Ковырнув вилкой, он отправил первую порцию в рот, не отрываясь от созерцания телевизора. — Как прошел день? — спросила я. — Улов неплохой, а ты как? Купила все, что хотела? — Я просто гуляла. Нехотя доев свою порцию, я вымыла посуду и, взяв кофе, хотела отправится наверх. — Куда-то торопишься? — спросил отец. — Домашки много. — соврала я. — Сегодня же суббота. Никуда не собираешься? — Пап, да не пойду я на эти чертовы танцы! — Неужели никто не приглянулся? Из живых? Определенно нет. — Нет. — ответила я и, немного продумав, прихватила с собой шоколадку. — А Майк Ньютон? Шоколадка чуть не выпала из руки. — Мы просто друзья. — Ладно-ладно. — сказал он, сдаваясь. Понималась в свою комнату я нехотя, заранее предвкушая все те мысли, что обрушатся на мою многострадальную голову, стоит лишь мне остаться одной: как я себя вела, не сказала ли лишнего и насколько сильно испортила его мнение обо мне. Надо сказать, что когда дело касается самопинания, то моей памяти просто нет равных. Конечно, мозг, зачем учить теорему Виета, если можно запомнить, какую херню я ляпнула вчера в три тридцать или как в детстве упала на мальчика и случайно выбила ему молочный зуб? Взяв чашку с кофе в другую руку, я попыталась открыть дверь в свою комнату, но что-то встало на ее пути. Тому, кто стоял за дверью, тоже не поздоровилось, он налетел прямо на полки с куклами. От неожиданности чашка выпала у меня из рук, и я почувствовала, как кофе разъедает мою кожу. — Ай, блять! — выругалась я. — Белла, с тобой все в порядке? — подлетел ко мне Эдвард. В его глазах читался неподдельный испуг, а у меня как назло заслезились глаза, и я почти ни черта не видела. — Прячься, ща батя прибежит. — прошептала я, отталкивая его. Эдвард кивнул и скрылся в неизвестном направлении. Загрохотали шаги, и в комнату ворвался батя с пистолетом наголо. — Белла, что случилось?! — Осторожно, осколки! — крикнула я, но было поздно, и отец в них все-таки наступил. Стоило признать, что батя оказался крепче меня и мужественно проглотил все ругательства, вертевшиеся на языке. Узнав, что я просто опрокинула на себя кофе, он ни слова не говоря заключил меня в объятия, так и не выпустив пистолета из рук, и только потом я уговорила его пойти в ванну обработать раны. Свою руку я тоже перебинтовала кое-как, зато поднималась в комнату повеселевшей, зная, что ночной визитер никуда не делся. Осколки успели исчезнуть, а он сам ждал меня у двери, предупредительно включив свет. Посмотрев на Рыжего, я тихо засмеялась. — Что такое? — всполошился он. Ни слова ни говоря, я подошла к нему и стряхнула с его волос блестки. Видимо, где-то среди кукол лежали мои старые банки с блестками, которые теперь с успехом перекочевали на вампира, сиявшего как диско шар. — Ща ослепну от твоей красоты. — сказала я, притворно прикрыв глаза. — Хах, я и не заметил. — Будешь знать, как по спальням девочек шататься. Кстати, зачем ты был здесь? — Хотел попрощаться. Он взял меня за руку и недоверчиво посмотрел на свет. — Нет, это никуда не годится, надо перебинтовать. — Как скажешь. — охотно согласилась я и, сев на кровать, похлопала по соседнему месту. Его руки были все такими же холодными, что было как нельзя кстати, учитывая мой ожог. — Погоди. — сказала я, когда он выпустил мою руку. — Можешь еще подержать? — Конечно. — улыбнулся он и вернул руку на место. Кажется сегодня он улыбался больше, чем за все время нашего знакомства. — Как держишься? — спросила я. — Лучше, чем я ожидал, но все же прости, что подвергаю тебя такой опасности. — Ты сам в опасности. — ответила я. — Что? — Думал, что скажешь, что ты ирландец, и я не попрошу тебя научить меня ругаться на ирландском? — Ох, Белла… — А что? Ты знал, с кем связался. Кстати, что ты обычно делаешь ночью, раз не спишь? — Читаю, иногда смотрю кино, но не очень часто. Знаешь, ничего не могу с собой поделать, люблю немое кино. Мне кажется, современным людям его не понять, они не способны увидеть эти фильмы такими, какими их видел я. Закат, несомненно прекрасен, но заря прекраснее вдвойне, а что может быть восхитительней зари кинематографа? Когда вдруг на горизонте зажглось что-то, что мог понять каждый человек, и не имело значения, на каком языке он говорил. Это словно общий сон всего человечества, которому не нужны слова, а лишь эмоции, облаченные в свет. Прости, это звучит весьма нудно, я знаю. — Наоборот, а ты сам словно герой немого кино. Нет, это не шутка, а комплимент. — сказала я. — Почему ты так решила? Я зевнула и положила голову ему на плечо. — Пластика, манеры, экспрессия. Нет, не немецкий экспрессионизм, которого било в конвульсиях от ужасов первой мировой, а холодная красота Греты Гарбо, трогательность Бастера Китона, обаяние Гарольда Ллойда… — Белла… Казалось его тихий голос наполнил тишину музыкой, слышной лишь мне одной. — Что? — Я тебя люблю.